За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ 
ПОГОНИШЬСЯ,  
НИ ОДНОГО  
НЕ ПОЙМАЕШЬ 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ ПОГОНИШЬСЯ, НИ 
ОДНОГО НЕ ПОЙМАЕШЬ 

Пробило 12 часов дня, и майор Щелколобов, обладатель тысячи десятин земли и молоденькой жены, высунул свою плешивую 
голову из–под ситцевого одеяла и громко выругался. Вчера, проходя мимо беседки, он слышал, как молодая жена его, майорша 
Каролина Карловна, более чем милостиво беседовала со своим 
приезжим кузеном, называла своего супруга, майора Щелколобова, бараном и с женским легкомыслием доказывала, что она своего мужа не любила, не любит и любить не будет за его, Щелколобова, тупоумие, мужицкие манеры и наклонность к умопомешательству и хроническому пьянству. Такое отношение жены 
поразило, возмутило и привело в сильнейшее негодование майора. Он не спал целую ночь и целое утро. В голове у него кипела 
непривычная работа, лицо горело и было краснее вареного рака; 
кулаки судорожно сжимались, а в груди происходила такая возня 
и стукотня, какой майор и под Карсом не видал и не слыхал. Выглянув из–под одеяла на свет божий и выругавшись, он спрыгнул 
с кровати и, потрясая кулаками, зашагал по комнате. 
– Эй, болваны! – крикнул он. 
Затрещала дверь, и пред лицо майора предстал его камердинер, куафер и поломойка Пантелей, в одежонке с барского плеча 
и с щенком под мышкой. Он уперся о косяк двери и почтительно 
замигал глазами. 
– Послушай, Пантелей, – начал майор, – я хочу с тобой поговорить по–человечески, как с человеком, откровенно. Стой ровней! Выпусти из кулака мух! Вот так! Будешь ли ты отвечать мне 
откровенно, от глубины души, или нет? 
– Буду–с. 
– Не смотри на меня с таким удивлением. На господ нельзя 
смотреть с удивлением. Закрой рот! Какой же ты бык, братец! Не 
знаешь, как нужно вести себя в моем присутствии. Отвечай мне 
прямо, без запинки! Колотишь ли ты свою жену или нет? 
Пантелей закрыл рот рукою и преглупо ухмыльнулся. 
– Кажинный вторник, ваше в<ысокоблагороди>е! – пробормотал он и захихикал. 
– Очень хорошо. Чего ты смеешься? Над этим шутить нельзя! 
Закрой рот! Не чешись при мне: я этого не люблю. (Майор поду
2 

мал.) Я полагаю, братец, что не одни только мужики наказывают 
своих жен. Как ты думаешь относительно этого? 
– Не одни, ваше в–е! 
– Пример! 
– В городе есть судья Петр Иваныч... Изволите знать? Я у них 
годов десять тому назад в дворниках состоял. Славный барин, в 
одно слово, то есть... а как подвыпимши, то бережись. Бывало, 
как придут подвыпимши, то и начнут кулачищем в бок барыню 
подсаживать. Штоб мне провалиться на ентом самом месте, коли 
не верите! Да и меня за конпанию ни с того ни с сего в бок, бывало, саданут. Бьют барыню да и говорят: «Ты, говорят, дура, меня 
не любишь, так я тебя, говорят, за это убить желаю и твоей жисти 
предел положить...» 
– Ну, а она что? 
– Простите, говорит. 
– Ну? Ей–богу? Да это отлично! 
И майор от удовольствия потер себе руки. 
– Истинная правда–с, ваше в–е! Да как и не бить, ваше в–е? 
Вот, например, моя... Как не побить! Гармонийку ногой раздавила да барские пирожки поела... Нешто это возможно? Гм!.. 
– Да ты, болван, не рассуждай! Чего рассуждаешь? Ведь умного ничего не сумеешь сказать? Не берись не за свое дело! Что барыня делает? 
– Спят. 
– Ну, что будет, то будет! Поди, скажи Марье, чтобы разбудила барыню и просила ее ко мне... Постой!.. Как на твой взгляд? Я 
похож на мужика? 
– Зачем вам походить, ваше в–е? Откудова это видно, штоб 
барин на мужика похож был? И вовсе нет! 
Пантелей пожал плечами, дверь опять затрещала, и он вышел, 
а майор с озабоченной миной на лице начал умываться и одеваться. 
– Душенька! – сказал одевшийся майор самым что ни на есть 
разъехидственным тоном вошедшей к нему хорошенькой двадцатилетней майорше, – не можешь ли ты уделить мне часок из 
твоего столь полезного для нас времени? 
– С удовольствием, мой друг! – ответила майорша и подставила свой лоб к губам майора. 

3 

– Я, душенька, хочу погулять, по озеру покататься... Не можешь ли ты из своей прелестной особы составить мне приятнейшую компанию? 
– А не жарко ли будет? Впрочем, изволь, папочка, я с удовольствием. Ты будешь грести, а я рулем править. Не взять ли 
нам с собой закусок? Я ужасно есть хочу... 
– Я уже взял закуску, – ответил майор и ощупал в своем кармане плетку. 
Через полчаса после этого разговора майор и майорша плыли 
на лодке к средине озера. Майор потел над веслами, а майорша 
управляла рулем. «Какова? Какова? Какова?» – бормотал майор, 
свирепо поглядывая на замечтавшуюся жену и горя от нетерпения. «Стой!» – забасил он, когда лодка достигла середины. Лодка 
остановилась. У майора побагровела физиономия и затряслись 
поджилки. 
– Что с тобой, Аполлоша? – спросила майорша, с удивлением 
глядя на мужа. 
– Так я, – забормотал он, – баааран? Так я... я... кто я? Так я 
тупоумен? Так ты меня не любила и любить не будешь? Так ты... 
я... 
Майор зарычал, простер вверх длани, потряс в воздухе плетью 
и в лодке... о tempora, о mores!..поднялась страшная возня, такая 
возня, какую не только описать, но и вообразить едва ли возможно. Произошло то, чего не в состоянии изобразить даже художник, побывавший в Италии и обладающий самым пылким воображением... Не успел майор Щелколобов почувствовать отсутствие растительности на голове своей, не успела майорша воспользоваться вырванной из рук супруга плетью, как перевернулась 
лодка и... 
В это время на берегу озера прогуливался бывший ключник 
майора, а ныне волостной писарь Иван Павлович и, в ожидании 
того блаженного времени, когда деревенские молодухи выйдут 
на озеро купаться, посвистывал, покуривал и размышлял о цели 
своей прогулки. Вдруг он услышал раздирающий душу крик. В 
этом крике он узнал голос своих бывших господ. «Помогите!» – 
кричали майор и майорша. Писарь, не долго думая, сбросил с себя пиджак, брюки и сапоги, перекрестился трижды и поплыл на 
помощь к средине озера. Плавал он лучше, чем писал и разбирал 
писанное, а потому через какие–нибудь три минуты был уже воз
4 

ле погибавших. Иван Павлович подплыл к погибавшим и стал 
втупик. 
«Кого спасать? – подумал он. – Вот черти!» Двоих спасать ему 
было совсем не под силу. Для него достаточно было и одного. Он 
скорчил на лице своем гримасу, выражавшую величайшее недоумение, и начал хвататься то за майора, то за майоршу. 
– Кто–нибудь один! – сказал он. – Обоих вас куда мне взять? 
Что я, кашалот, что ли? 
– Ваня, голубчик, спаси меня, – пропищала дрожащая майорша, держась за фалду майора, – меня спаси! Если меня спасешь, 
то я выйду за тебя замуж! Клянусь всем для меня святым! Ай, ай, 
я утопаю! 
– Иван! Иван Павлович! По–рыцарски!.. того! – забасил, захлебываясь, майор. – Спаси, братец! Рубль на водку! Будь отцом–
благодетелем, не дай погибнуть во цвете лет... Озолочу с ног до 
головы... Да ну же, спасай! Какой же ты, право... Женюсь на твоей сестре Марье... Ей–богу, женюсь! Она у тебя красавица. Майоршу не спасай, чёрт с ней! Не спасешь меня – убью, жить не позволю! 
У Ивана Павловича закружилась голова, и он чуть–чуть не 
пошел ко дну. Оба обещания казались ему одинаково выгодными 
– одно другого лучше. Что выбирать? А время не терпит! «Спасу–ка обоих! – порешил он. – С двоих получать лучше, чем с одного. Вот это так, ей–богу. Бог не выдаст, свинья не съест. Господи благослови!» Иван Павлович перекрестился, схватил под правую руку майоршу, а указательным пальцем той же руки за галстух майора и поплыл, кряхтя, к берегу. «Ногами болтайте!» – 
командовал он, гребя левой рукой и мечтая о своей блестящей 
будущности. «Барыня – жена, майор – зять... Шик! Гуляй, Ваня! 
Вот когда пирожных наемся да дорогие цыгары курить будем! 
Слава тебе, господи!» Трудно было Ивану Павловичу тянуть одной рукой двойную ношу и плыть против ветра, но мысль о блестящей будущности поддержала его. Он, улыбаясь и хихикая от 
счастья, доставил майора и майоршу на сушу. Велика была его 
радость. Но, увидев майора и майоршу, дружно вцепившихся 
друг в друга, он... вдруг побледнел, ударил себя кулаком по лбу, 
зарыдал и не обратил внимания на девок, которые, вылезши из 
воды, густою толпой окружали майора и майоршу и с удивлением посматривали на храброго писаря. 

5 

На другой день Иван Павлович, по проискам майора, был удален из волостного правления, а майорша изгнала из своих апартаментов Марью с приказом отправляться ей «к своему милому 
барину». 
– О, люди, люди! – вслух произносил Иван Павлович, гуляя по 
берегу рокового пруда, – что же благодарностию вы именуете?