Грабеж

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Н.С. Лесков 
 

Грабеж

Н.С. Лесков 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ГРАБЕЖ 

 
 
 
 

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ 
 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2015 

 1

УДК 822 
 
ББК 84(2 Рос=Рус) 
Л50 

    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Лесков Н.С. 
Грабеж. — М.: ИНФРА-М, 2015. — 42 с. — (Библиотека русской классики) 
 
ISBN 978-5-16-104523-7 
 

ББК 84(2 Рос=Рус)

© Оформление. ИНФРА-М, 2015 
ISBN 978-5-16-104523-7 

Подписано в печать 27.08.2015. Формат 60x90/16.  
Гарнитура Times New Roman.  Бумага офсетная. 
Тираж 500 экз. Заказ № 
Цена свободная. 
 
ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М» 
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1 
Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29 
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru 
 

 
2 

СОДЕРЖАНИЕ 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ...........................................................................4 

ГЛАВА ВТОРАЯ...........................................................................4 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ............................................................................6 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ....................................................................7 

ГЛАВА ПЯТАЯ.............................................................................9 

ГЛАВА ШЕСТАЯ .......................................................................14 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ .....................................................................16 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.....................................................................20 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ......................................................................24 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ......................................................................26 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.......................................................29 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ..........................................................31 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ...........................................................33 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.....................................................35 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ..........................................................36 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.......................................................38 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ..........................................................39 

 3

ГЛАВА ПЕРВАЯ  

Шел разговор о воровстве в орловском банке, дела которого 
разбирались в 1887 году по осени.  
Говорили: и тот был хороший человек, и другой казался хорош, но, однако, все проворовались.  
А случившийся в компании старый орловский купец говорит:  
 — Ах, господа, как надойдет воровской час, то и честные люди грабят.  
 — Ну, это вы шутите.  
 — Нимало. А зачем же сказано: «Со избранными избран будеши, а со строптивыми развратишися»? Я знаю случай, когда 
честный человек на улице другого человека ограбил.  
 — Быть этого не может.  
 — Честное слово даю  — ограбил, и если хотите, могу это 
рассказать.  
 — Сделайте ваше одолжение.  
Купец и рассказал нам следующую историю, имевшую место 
лет за пятьдесят перед этим в том же самом городе Орле, незадолго перед знаменитыми орловскими истребительными пожарами. Дело происходило при покойном орловском губернаторе 
князе Петре Ивановиче Трубецком.  
Вот как это было рассказано.  

ГЛАВА ВТОРАЯ  

Я орловский старожил. Весь наш род  — все были не последние люди. Мы имели свой дом на Нижней улице, у Плаутина колодца, и свои ссыпные амбары, и свои барки; держали артель 
трепачей, торговали пенькой и вели хлебную ссыпку. Отчаянного 
большого состояния не имели, но рубля на полтину никогда не 
ломали и слыли за людей честных.  
Отец мой скончался, когда мне пошел всего шестнадцатый 
год. Делом всем правила матушка Арина Леонтьевна при старом 
приказчике, а я тогда только присматривался. Во всем я, по воле 
родительской, был у матушки в полном повиновении. Баловства 
и озорства за мною никакого не было, и к храму Господню я имел 
усердие и страх. Еще же жила при нас маменькина сестра, а моя 
тетенька, почтенная вдова Катерина Леонтьевна. Это  — уж со
 
4 

всем была святая богомолка. Мы были, по батюшке, церковной 
веры и к Покрову, к препочтенному отцу Ефиму приходом числились, а тетушка Катерина Леонтьевна прилежала древности: из 
своего особливого стакана пила и ходила молиться в рыбные ряды, к староверам. Матушка и тетенька были из Ельца и там, в 
Ельце и в Ливнах, очень хорошее родство имели, но редко с 
своими виделись, потому что елецкие купцы любят перед орловскими гордиться и в компании часто бывают воители.  
Домик у нас у Плаутина колодца был небольшой, но очень хорошо, по-купечески, обряжен, и житье мы вели самое строгое. 
Девятнадцать лет проживши на свете, я только и ходу знал, что в 
ссыпные амбары или к баркам на набережную, когда идет грузка, 
а в праздник к ранней обедне, в Покров, — и от обедни опять 
сейчас же домой, и чтобы в доказательство рассказать маменьке, 
о чем Евангелие читали или не говорил ли отец Ефим какую проповедь; а отец Ефим был из духовных магистров, и, бывало, если 
проповедь постарается, то никак ее не постигнешь. Театр тогда у 
нас Турчанинов содержал, после Каменского, а потом Молотковский, но мне ни в театр, ни даже в трактир «Вену» чай пить матушка ни за что не дозволяли. «Ничего, дескать, там, в «Вене», 
хорошего не услышишь, а лучше дома сиди и ешь моченые яблоки». Только одно полное удовольствие мне раз или два в зиму позволялось  — прогуляться и посмотреть, как квартальный Богданов с протодьяконом бойцовых гусей спускают или как мещане и 
семинаристы на кулачки бьются.  
Бойцовых гусей у нас в то время много держали и спускали их 
на Кромской площади; но самый первый гусь был квартального 
Богданова: у другого бойца у живого крыло отрывал; и чтобы 
этого гуся кто-нибудь не накормил моченым горохом или иначе 
как не повредил  — квартальный его, бывало, на себе в плетушке 
за спиною носил: так любил его. У протодьякона же гусь был 
глинистый, и когда дрался  — страшно гоготал и шипел. Публики 
собиралось множество. А на кулачки биться мещане с семинаристами собирались или на лед, на Оке, под мужским монастырем, или к Навугорской заставе; тут сходились и шли, стена на 
стену, во всю улицу. Бивались часто на отчаянность. Правило такое только было, чтобы бить в подвздох, а не по лицу, и не класть 
в рукавицы медных больших гривен. Но, однако, это правило не 
соблюдалось. Часто случалось, что стащат домой человека на руках и отысповедовать не успеют, как уж и преставился. А многие 

 5

оставались, но чахли. Мне же от маменьки позволение было 
только смотреть, но самому в стену чтобы не становиться. Однако я грешен был и в этом покойной родительнице являлся непослушен: сила моя и удаль нудили меня, и если, бывало, мещанская стена дрогнет, а семинарская стена на нее очень наваливает 
и гнать станет, — то я, бывало, не вытерплю и становлюсь. Сила 
у меня с ранних пор такая состояла, что, бывало, чуть я в гонимую стену вскочу, крикну: «Господи благослови! бей, ребята, духовенных!» да как почну против себя семинаристов подавать, так 
все и посыпятся. Но славы себе я не искал и даже, бывало, всех 
об одном только прошу: «Братцы! пожалуйста, сделайте милость, 
чтобы по имени меня не называть», — потому что боялся, чтобы 
маменька не узнали.  
Так я прожил до девятнадцати лет и был здоров столь ужасно, 
что со мною стали обмороки и кровь носом ишла. Тогда маменька стали подумывать меня женить, чтобы не начал на Секеренский завод ходить или не стал с перекрещенками баловаться.  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ  

Начали к нам по этому случаю приходить в салопах свахи, и с 
Нижнихулиц, и с Кромской, и с Карачевской, и разных матушке 
для меня невест предлагали. От меня это все велось в секрете, так 
что все знали больше, чем я. Трепачи наши под сараем, и те, бывало, говорят:  
 — Тебя, Михаиле Михайлыч, маменька женить собирается. 
Как же ты сам на это, сколько согласен? Ты смотри  — знай, что 
жена тебя после венца щекотать будет, но ты не робей  — ты ее 
сам как можно щекочи в бока, а то она тебя защекочет.  
Я, бывало, только краснею. Догадывался, разумеется, что чтото до меня касается, но сам никогда не слыхал, про каких невест 
у маменьки с свахами идут разговоры. Как придет одна сваха или 
другая  — маменька с нею запрутся в образной, сядут ко крестам, 
самовар спросят и все наедине говорят, а потом сваха выйдет, погладит меня по голове и обнадеживает:  
 — Не тужи, молодчик Мишенька: вот уж скоро не будешь 
один скучать, скоро мы тебя обрадуем.  
А маменька даже, бывало, и за это сердятся и говорят:  

 
6 

 — Ему это совсем не надо знать; что я над его головой решу, 
то с ним и быть должно. Это как в Писании.  
Я и не тужил; мне было все равно: жениться так жениться, а 
придет дело до щекотки, тогда увидим еще, кто кого.  
Тетушка же Катерина Леонтьевна шла против маменькиного 
желания и меня против их научала.  
 — Не женись, — говорила, — Миша, на орловской  — ни за 
что не женись. Ты смотри: здешние, орловские, все как переверчены  — не то они купчихи, не то благородные. За офицеров выходят. А ты проси мать, чтобы она взяла тебе жену из Ельца, откуда мы сами с ней родом Там в купечестве мужчины гуляки, но 
невесты есть настоящие девицы: не щепотницы, а скромные  — 
на офицеров не смотрят, а в платочке молиться ходят и старым 
русским крестом крестятся. На такой как женишься, то и благодать в дом приведешь, и сам с женой по-старому молиться начнешь, а я тебе тогда все свое добро откажу, а ей отдам свое Божие 
благословение, и жемчуг окатный, и серебро, и пронизи, и парчовые шугаи, и телогреи, и все болховское вязание.  
И было у тетеньки с маменькой на этот счет тихое между них 
неудовольствие, потому что маменька уже совсем были от старой 
веры отставши и по новым святцам Варваре-великомученице 
акафист читали. Они жену мне хотели взять из орловских для того, чтобы у нас было обновление родства.  
 — По крайней мере, — говорили, — чтобы на прощеные дни, 
перед постом, было нам к кому на прощанье с хлебами ездить и к 
нам чтобы было кому завитые хлебы привозить.  
Маменька любили потом эти хлебы на сухари резать и в посту 
в чай с медом обмакивать, а у тетеньки надо всем выше стояло их 
древнее благочестие.  
Спорили они, спорили, а все дело сделалось иначе.  

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ  

Подвернулся вдруг самый нежданный случай.  
Сидим мы раз с тетушкой, на святках, после обеда у окошечка, 
толкуем что-то от Божества и едим в поспе моченые яблоки, и 
вдруг замечаем  — у наших ворот на улице, на снегу, стоит тройка ямских коней. Смотрим  — из-под кибитки из-за кошмы вылезает высокий человек в калмыцком тулупе, темным сукном крыт, 

 7

алым кушаком подпоясан, зеленым гарусным шарфом во весь 
поднятый воротник обверчен, и длинные концы на груди жгутом 
свиты и за пазуху сунуты, на голове яломок, а на ногах телячьи 
сапоги мехом вверх.  
Встал этот человек и вытряхивается, как пудель, от снега, а 
потом вместе с ямщиком зацепил из кибитки из-под кошмы другого человека, в бобровом картузе и в волчьей шубе, и держит его 
под руки, чтобы он мог на ногах устояться, потому что ему 
скользко на подшивных валенках.  
Тетенька Катерина Леонтьевна очень обеспокоилась, что это 
за люди и зачем у наших ворот высаживаются, а как волчью шубу 
увидала, так и благословилася:  
 — Господи Исусе Христе, помилуй нас, аминь! — говорит. — 
Ведь это братец Иван Леонтьич, твой дядя, из Ельца приехал. Что 
это с ним случилось? С самых отцовых похорон три года здесь не 
был, а тут вдруг привалил на святках. Скорее бери ключ от ворот, 
бежи ему навстречу.  
Я бросился искать маменьку, а маменька стали ключ искать и 
насилу его нашли в образнике, да пока я выбежал к воротам, да 
замок отпирать стали, да засов вытаскивать, тройка уже и отъехала, и тот, что в калмыцком тулупе был, уехал в кибитке, а дядя 
один стоит, за скобку держится и сердится.  
 — Что это, — говорит, — вы, как тетери, днем закупорились?  
Маменька с ним здравствуются и отвечают:  
 — Разве вы, — говорит, — братец, не знаете, какое у нас орловское положение? Постоянно с ворами, и день, и ночь от полиции запираемся.  
Дядя отвечает, что это у всех одно положение: Орел да Кромы  
— первые воры, а Карачев на придачу, а Елец всем ворам отец. 
«И мы, — говорит,тоже от своей полиции запираемся, но только 
на ночь, а на что же днем? Мне то и неприятно, что вы меня днем 
на улице у ворот оставили:  
у меня валенки кожей обшиты  — идти нельзя, скользко, — а я 
приехал по церковной надобности не с пустыми руками. Помилуй бог, какой орловчин с шеи рванет и убежит, а мне догонять 
нельзя».  

 
8 

ГЛАВА ПЯТАЯ  

Мы все извинились перед дяденькой, отвели его в комнату из 
дорожного платья переодеваться. Переобулся Иван Леонтьич из 
валенков в сапоги, одел сюртук и сел к самовару, а матушка стала 
его спрашивать: по какому он такому церковному делу приехал, 
что даже на праздничных днях побеспокоился, и куда его попутчик от наших ворот делся?  
А Иван Леонтьевич отвечает:  
 — Дело большое. Разве ты не понимаешь, что я нынче ктитор, 
а у нас на самый первый день праздника дьякон оборвался.  
Маменька говорит  
 — Не слышали.  
 — Да ведь у вас когда же о чем-нибудь интересном слышат! 
Такой уж у вас город глохлый.  
 — Но каким же это манером у вас дьякон оборвался?  
 — Ах, это он, мать моя, пострадал через свое усердие. Стал 
служить хорошо по случаю освобождения от галлов, и все громче, да громче, да еще громче, и вдруг как возгласил о «спасении»  
— так ему жила и лопнула. Подступили его с амвона сводить, а у 
него уже полон сапог крови натекло.  
 — Умер?  
 — Нет. Купцы не допустили: лекаря наняли. Наши купцы 
разве так бросят? Лекарь говорит: может еще на поправку пойти, 
но только голоса уже не будет. Вот мы и приехали сюда с нашим 
с первым прихожанином хлопотать, чтобы нашего дьякона от нас 
куда-нибудь в женский монастырь монашкам свели, а себе здесь 
должны выбрать у вас промежду всех одного самого лучшего.  
 — А это кто же ваш первый прихожанин и куда он отъехал?  
 — Наш первый прихожанин называется Павел Мироныч Мукомол. На московской богачихе женат. Целую неделю свадьбу 
праздновали. Очень ко храму привержен и службу всякую церковную лучше протодьякона знает. Затем его все и упросили: поезжай, посмотри и выбери; что тебе полюбится  — то и нам будет 
любо. Его всяк стар и мал почитает. И он при огромном своем 
капитале, что три дома имеет, и свечной завод, и крупчатку, а 
сейчас послушался и для церковной надобности все оставил и 
полетел. Он пока в Репинской гостинице номер возьмет. Шалят у 
вас там или честно?  
Маменька отвечают:  

 9