Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Последняя могиканша

Бесплатно
Основная коллекция
Артикул: 627885.01.99
Чехов, А.П. Последняя могиканша [Электронный ресурс] / А.П. Чехов. - Москва : Инфра-М, 2015. - 6 с. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/518433 (дата обращения: 29.03.2024)
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ПОСЛЕДНЯЯ 
МОГИКАНША 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ПОСЛЕДНЯЯ МОГИКАНША 

Я и помещик отставной штаб–ротмистр Докукин, у которого я 
гостил весною, сидели в одно прекрасное весеннее утро в бабушкиных креслах и лениво глядели в окно. Скука была ужасная. 
– Тьфу! – бормотал Докукин. – Такая тоска, что судебному 
приставу рад будешь! 
«Спать улечься, что ли?» – думал я. 
И думали мы на тему о скуке долго, очень долго, до тех пор, 
пока сквозь давно немытые, отливавшие радугой оконные стекла 
не заметили маленькой перемены, происшедшей в круговороте 
вселенной: петух, стоявший около ворот на куче прошлогодней 
листвы и поднимавший то одну ногу, то другую (ему хотелось 
поднять обе ноги разом), вдруг встрепенулся и, как ужаленный, 
бросился от ворот в сторону. 
– Кто–то идет или едет... – улыбнулся Докукин. – Хоть бы гостей нелегкая принесла. Все–таки повеселее бы... 
Петух не обманул нас. В воротах показалась сначала лошадиная голова с зеленой дугой, затем целая лошадь и, наконец, темная, тяжелая бричка с большими безобразными крыльями, напоминавшими крылья жука, когда последний собирается лететь. 
Бричка въехала во двор, неуклюже повернула налево и с визгом и 
тарахтеньем покатила к конюшне. В ней сидели две человеческие 
фигуры: одна женская, другая, поменьше – мужская. 
– Чёрт возьми... – пробормотал Докукин, глядя на меня испуганными глазами и почесывая висок. – Не было печали, так вот 
черти накачали. Недаром я сегодня во сне печь видел. 
– А что? Кто это приехал? 
– Сестрица с мужем, чтоб их... 
Докукин поднялся и нервно прошелся по комнате. 
– Даже под сердцем похолодело... – проворчал он. – Грешно 
не иметь к родной сестре родственных чувств, но – верите ли? – 
легче мне с разбойничьим атаманом в лесу встретиться, чем с 
нею. Не спрятаться ли нам? Пусть Тимошка соврет, что мы на 
съезд уехали. 
Докукин стал громко звать Тимошку. Но поздно было лгать и 
прятаться. Через минуту в передней послышалось шушуканье: 
женский бас шептался с мужским тенорком. 
– Поправь мне внизу оборку! – говорил женский бас. – Опять 
ты не те брюки надел! 

2 

– Синие брюки вы дяденьке Василию Антипычу отдали–с, а 
пестрые приказали мне до зимы спрятать, – оправдывался тенорок. – Шаль за вами нести или тут прикажете оставить? 
Дверь наконец отворилась, и в комнату вошла дама лет сорока, высокая, полная, рассыпчатая, в шёлковом голубом платье. На 
ее краснощеком весноватом лице было написано столько тупой 
важности, что я сразу как–то почувствовал, почему ее так не любит Докукин. Вслед за полной дамой семенил маленький, худенький человечек в пестром сюртучке, широких панталонах и 
бархатной жилетке, – узкоплечий, бритый, с красным носиком. 
На его жилетке болталась золотая цепочка, похожая на цепь от 
лампадки. В его одежде,движениях, носике, во всей его нескладной фигуре сквозило что–то рабски приниженное, пришибленное... Барыня вошла и, как бы не замечая нас, направилась к иконам и стала креститься. 
– Крестись! – обернулась она к мужу. 
Человечек с красным носиком вздрогнул и начал креститься. 
– Здравствуй, сестра! – сказал Докукин, обращаясь к даме, когда та кончила молиться, и вздохнул. 
Дама солидно улыбнулась и потянула свои губы к губам Докукина. 
Человечек тоже полез целоваться. 
– Позвольте представить... Моя сестра Олимпиада Егоровна 
Хлыкина... Ее муж Досифей Андреич. А это мой хороший знакомый... 
– Очень рада, – сказала протяжно Олимпиада Егоровна, не подавая мне руки. – Очень рада... 
Мы сели и минуту помолчали. 
– Чай, не ждал гостей? – начала Олимпиада Егоровна, обращаясь к Докукину. – Я и сама не думала быть у тебя, братец, да вот 
к предводителю еду, так мимоездом... 
– А зачем к предводителю едешь? – спросил Докукин. 
– Зачем? Да вот на него жаловаться! – кивнула дама на своего 
мужа. 
Досифей Андреич потупил глазки, поджал ноги под стул и 
конфузливо кашлянул в кулак. 
– За что же на него жаловаться? 
Олимпиада Егоровна вздохнула. 
– Звание свое забывает! – сказала она. – Что ж? Жалилась я и 
тебе, братец, и его родителям, и к отцу Григорию его возила, чтоб 

3 

наставление ему прочел, и сама всякие меры принимала, ничего 
же не вышло! Поневоле приходится господина предводителя 
беспокоить... 
– Но что же он сделал такое? 
– Ничего не сделал, а звания своего не помнит! Он, положим, 
не пьющий, смиренный, уважительный, но что с того толку, ежели он не помнит своего звания! Погляди–ка, сгорбившись сидит, 
словно проситель какой или разночинец. Нешто дворяне так сидят? Сиди как следует! Слышишь? 
Досифей Андреич вытянул шею, поднял вверх подбородок, 
вероятно для того, чтобы сесть как следует, и пугливо, исподлобья поглядел на жену. Так глядят маленькие дети, когда бывают 
виноваты. Видя, что разговор принимает характер интимный, семейный, я поднялся, чтобы выйти. Хлыкина заметила мое движение. 
– Ничего, сидите! – остановила она меня. – Молодым людям 
полезно это слушать. Хоть мы и не ученые, но больше вас пожили. Дай бог всем так пожить, как мы жили... А мы, братец, уж у 
вас и пообедаем заодно, – повернулась Хлыкина к брату. – Но небось сегодня у вас скоромное готовили. Чай, ты и не помнишь, 
что нынче среда... – Она вздохнула. – Нам уж прикажи постное 
изготовить. Скоромного мы есть не станем, это как тебе угодно, 
братец. 
Докукин позвал Тимошку и заказал постный обед. 
– Пообедаем и к предводителю... – продолжала Хлыкина. – 
Буду его молить, чтоб он обратил внимание. Его дело глядеть, 
чтоб дворяне с панталыку не сбивались... 
– Да нешто Досифей сбился? – спросил Докукин. 
– Словно ты в первый раз слышишь, – нахмурилась Хлыкина. 
– И то, правду сказать, тебе всё равно... Ты–то и сам не слишком 
свое звание помнишь... А вот мы господина молодого человека 
спросим. Молодой человек, – обратилась она ко мне, – по–
вашему, это хорошо, ежели благородный человек со всякою 
шушвалью компанию водит? 
– Смотря с кем... – замялся я. 
– Да хоть бы с купцом Гусевым. Я этого Гусева и к порогу не 
допускаю, а он с ним в шашки играет да закусывать к нему ходит. 
Нешто прилично ему с писарем на охоту ходить? О чем он может 
с писарем разговаривать? Писарь не только что разговаривать, 

4 

пискнуть при нем не смей, – ежели желаете знать, милостивый 
государь! 
– Характер у меня слабый... – прошептал Досифей Андреич. 
– А вот я покажу тебе характер! – погрозила ему жена, сердито 
стуча перстнем о спинку стула. – Я не дозволю тебе нашу фамилию конфузить! Хоть ты и муж мне, а я тебя осрамлю! Ты должен понимать! Я тебя в люди вывела! Ихний род Хлыкиных, сударь, захудалый род, и ежели я, Докукина урожденная, вышла за 
него, так он это ценить должен и чувствовать! Он мне, сударь, не 
дешево стоит, ежели желаете знать! Что мне стоило его на службу определить! Спросите–ка у него! Ежели желаете знать, так мне 
один только его экзамен на первый чин триста рубликов стоил! А 
из–за чего хлопочу? Ты думаешь, тетеря, я из–за тебя хлопочу? 
Не думай! Мне фамилия рода нашего дорога! Ежели б не фамилия, так ты у меня давно бы на кухне сгнил, ежели желаешь 
знать! 
Бедный Досифей Андреич слушал, молчал и только пожимался, не знаю, отчего – от страха или срама. И за обедом не оставляла его в покое строгая супруга. Она не спускала с него глаз и 
следила за каждым его движением. 
– Посоли себе суп! Не так ложку держишь! Отодвинь от себя 
салатник, а то рукавом зацепишь! Не мигай глазами! 
А он торопливо ел и ежился под ее взглядом, как кролик под 
взглядом удава. Ел он с женой постное и то и дело взглядывал с 
вожделением на наши котлетки. 
– Молись! – сказала ему жена после обеда. – Благодари братца. 
Пообедав, Хлыкина пошла в спальню отдохнуть. По уходе ее 
Докукин схватил себя за волосы и заходил по комнате. 
– Ну, да и несчастный же ты, братец, человек! – сказал он Досифею, тяжело переводя дух. – Я час посидел с ней – замучился; 
каково же тебе–то с ней дни и ночи... ах! Мученик ты, мученик 
несчастный! Младенец ты вифлеемский, Иродом убиенный! 
Досифей замигал глазками и проговорил: 
– Строги они, это действительно–с, но должен я за них денно 
и нощно бога молить, потому – кроме благодеяний и любви я от 
них ничего не вижу. 
– Пропащий человек! – махнул рукой Докукин. – А когда–то 
речи в собраниях говорил, новую сеялку изобретал! Заездила 
ведьма человека! Эхх! 

5 

– Досифей! – послышался женский бас. – Где же ты? Поди 
сюда, мух от меня отгоняй! 
Досифей Андреич вздрогнул и на цыпочках побежал в спальню... 
– Тьфу! – плюнул ему вслед Докукин.