Г.М. Бреслав

Психология как наука: новый подход в понимании 

ее истории

Москва

Инфра-М

2016

Г.М. Бреслав

Психология как наука: новый подход в понимании 

ее истории

Монография

Москва

Инфра-М; Znanium.com

2016

Бреслав, Г.М.

Психология как наука: новый подход в понимании ее истории: 

монография / Г.М. Бреслав. – М.: Инфра-М; Znanium.com, 2016. – 675 с.

ISBN 978-5-16-102399-0 (online)

ISBN 978-5-16-102399-0 (online)
© Бреслав Г.М., 2016

Оглавление 
 
 
Предисловие 
 
Глава 1. Предыстория научной психологии 
 
Введение  
 
Часть 1.1. Социально-практические и философские 
иcточники психологического знания  
Часть 1.2. Появление науки как социального института  
Часть 1.3. Распространение научных принципов на 
психологию 
 
Часть 1.4. Донаучная психология индивидуальных различий  
1.4.1. Характерология  
1.4.2. Физиогномика.  
1.4.3. Френология 
1.4.4. Графология 
 
Часть 1.5. Закладка научных основ психологического 
исследования 
1.5.1. Применение математических методов для описания 
психических явлений: Хербарт 
1.5.2. Френсис Гальтон – автор методологии 
индивидуальных различий 
 
Часть 1.6.  Исследования психических явлений в 
«донаучный» и «эмпирический» периоды смежными 
дисциплинами 
1.6.1. Херман Хельмхольц  
1.6.2. Эвальд Херинг 
1.6.3. И.П. Павлов 
 

Резюме  
 
 
Глава 2. «Эмпирический» этап : становление научной 
психологии – «борьба за жизненное пространство» 
 
2.1. Немецкое начало. 
Введение  
2.1.1  Условия появления психологических  исследований в 
Германии и Лейпциге  
2.1.2. Деятельность Вебера и Фехнера в Лейпциге 
2.1.3 Создание общенаучных и  философских основ 
психологии 
 2.1.4 Вундт и его психологическая школа 
2.1.5 Эббингауз и создание экспериментальной психологии 
в одиночку 
2.1.6. Г. Мюллер и создание психологического центра в 
Геттингене.  
2.1.7. О.Кюльпе и создание психологического центра в 
Вюрцбурге  
2.1.8. Создание психологического центра в Берлине.  
 
 
Часть 2.2. Развитие психологии за пределами Германии 
 
Введение 
2.2.1.Развитие международной психологической 
инфраструктуры 
2.2.2. Развитие психологии в Британии  
2.2.3. Развитие психологии в Северной Америке 
 2.2.3.1. Уильям Джемс 
2.2.3.2. Стэнли Холл 
2.2.3.3. Дж.М. Болдуин 
2.2.3.4. Дж. М. Кеттелл 

2.2.3.5. Развитие американской психологии выпускниками 
немецких университетов 
2.2.3.6. Титченер и его «структурная психология» 
2.2.3.7. Чикагская школа 
2.2.4. Развитие психологии во Франции  
2.2.4.1. Теодюль Рибо 
2.2.4.2. Пьер Жане  
2.2.4.3. Альфред Бине 
2.2.4.4. Бенжамен Бурдон 
2.2.5. Развитие психологии в России и СССР 
2.2.5.1. В.Ф. Чиж  
2.2.5.2.  В.М. Бехтерев 
2.2.5.3. Н.Н. Ланге 
2.2.5.4.  Г.И. Челпанов 
2.2.5.5. А. П. Нечаев 
2.2.5.6. Д. Узнадзе 
2.2.5.7. И.Н.Шпильрейн 
2.2.5.8.  С.Л. Рубинштейн 
 
Глава 3. Cтановление возрастной, социальной, клинической 
и прикладной психологии. 
 
Введение 
Часть 3.1. История психологии развития и образования  
3.1.1. Эмпирический период в истории психологии развития 
3.1.1.1.Вильхельм Прайер  
3.1.1.2. Изучение детской игры 
3.1.1.3. Изучение развития речи 
3.1.1.4. Изучение развития памяти и мышления 
3.1.1.5. Изучение личности ребёнка 
3.1.1.6. Изучение восприятия и типологизация 
индивидуальных различий 
3.1.1.7.  Становление инфраструктуры и методологии 
психологии развития 

3.1.1.8. Плюсы и минусы шкалы умственной одаренности 
Бине-Симона и теста Стенфорд-Бине 
3.1.2. Переход к теоретической стадии в психологии 
развития 
3.1.2.1. Карл Бюлер 
3.1.2.2. Шарлотта Бюлер   
3.1.2.3. Арнольд Гезелл 
3.1.2.4. Хайнц Вернер 
3.1.2.5. Жан Пиаже 
3.1.2.6. Анри Валлон 
3.1.2.7. Эрик Эриксон 
3.1.2.8. Ури Бронфенбреннер 
3.1.3.   Становление педагогической психологии 
3.1.3.1. Эрнст Мейман 
3.1.3.2. Вильхельм Лай 
3.1.3.3. Эдуард Клапаред 
 
Часть 3.2. Становление социальной психологии и 
психологии личности  
3.2.1. Появление термина и первые шаги в данной области 
3.2.1.1.  Лацарус и Штейнталь 
3.2.1.2.  Психология толпы: Тард и ЛеБон 
3.2.1.3.  Люсьен Леви-Брюль 
3.2.1.4.  Джеймс Марк Болдуин 
3.2.1.5.  Уильям Мак-Дауголл 
3.2.1.6.  Кембриджская антропологическая экспедиция 
3.2.1.7.  Уильям Томас 
3.2.1.8.  Джеймс Леба 
3.2.1.9.  Фрейд как социальный психолог 
3.2.1.10.  Джекоб Морено 
3.2.2. Появление эмпирической социальной психологии  
3.2.2.1.  Вальтер Мёде 
3.2.2.2.  Флойд Олпорт и прикладные исследования 
3.2.2.3.  Школа Курта Левина  в США 
3.2.2.4.  Фриц Хайдер 

3.2.2.5.  Леон Фестингер 
3.2.2.6.  Гарднер Мерфи  и его ученики 
3.2.2.7.  Ренсис Ликерт 
3.2.2.8.  Музафер Шериф  
3.2.2.9.  Соломон Эш 
3.2.2.10.  Хенри Тэджфел 
3.2.3.  Появление эмпирической психологии личности 
3.2.3.1. Гордон Олпорт  
3.2.3.2. Абрахам Маслоу 
3.2.3.3. Ханс Айзенк 
3.2.3.4. Рэймонд Кеттелл 
3.2.4.  Развитие инфраструктуры социальной психологии 
 
Часть 3.3. Становление клинической психологии 
3.3.1. Предыстория клинической психологии 
3.3.2. Возникновение психотерапии 
3.3.2.1. Филип Пинель 
3.3.2.2. Школа Пинеля 
3.3.2.3. Движение за новый подход к психически больным в 
Англии 
3.3.3. Введение понятия психотерапии и первая теория 
патогенеза 
3.3.3.1. Йоханн Хайнрот 
3.3.4. По пути к современной классификации психических 
нарушений 
3.3.5. Неврозы и их лечение 
3.3.5.1. Школа Нанси 
3.3.5.2. Школа Шарко  
3.3.6. Использование психологических знаний в 
психотерапии и психиатрии 
3.3.6.1. Эмиль Крепелин  
3.3.6.2. Эйжен Блейлер 
3.3.6.3. Йозеф Брейер 
3.3.7. Возникновение клинической психологии 
3.3.7.1. Лайтнер Уитмер 

3.3.8. Психоаналитически-ориентированная клиническая 
психология 
3.3.8.1. Мелани Кляйн  
3.3.8.2. Анна Фрейд 
3.3.8.3. Доналд Винникот 
3.3.8.4. Карен Хорни 
3.3.8.5. Харри Салливэн 
3.3.8.6. Вильхельм Райх 
3.3.9.  Когнитивно-бихевиоральные подходы в клинической 
психологии 
3.3.9.1.  Орвэл Моурер 
3.3.9.2.  Джон Доллард и Нил Миллер 
3.3.9.3. Джозеф Уолпе 
3.3.10. «Гуманистические» подходы в клинической 
психологии 
3.3.10. 1. Карл Ясперс  
3.3.10. 2. Людвиг Бинсвангер 
3.3.10. 3. Карл Роджерс 
3.3.10. 4. Ролло Мэй 
3.3.10. 5. Виктор Франкль  
3.3.10. 6. Фредерик (Фриц) Перлз   
3.3.11. Разработка диагностических методик в клинической 
психологии 
3.3.11.1. Херман Роршах 
3.3.11.2. Хенри Маррей и ТАТ 
3.3.11.3. Флоренс Гудинаф 
 
Часть 3.4. Становление прикладной психологии 
3.4.1. Развитие инфраструктуры прикладной психологии в 
Европе 
3.4.2. Развитие инфраструктуры прикладной психологии в 
США 
3.4.3. Пионеры прикладной психологии 
3.4.3.1.  Хьюго Мюнстерберг 
3.4.3.2.  Уолтер Скотт 

3.4.3.3.  Чарльз Майерз 
3.4.3.4.  Отто Липманн 
3.4.3.5.  Ханс Рупп 
3.4.3.6.  Фриц Гизе  
 3.4.4. Пионеры количественного анализа и психометрики 
3.4.4.1.  Карл Пирсон 
3.4.4.2.  Чарльз Спирмен 
3.4.4.3.  Льюис Термен 
3.4.4.4.  Луис Терстоун 
3.4.4.5.  Роналд   Фишер 
3.4.4.6.  Дэвид Векслер 
 
Глава 4. «Концептуальный» этап: Основные 
психологические течения ХХ века  
 
Часть 4.1. Критика школы Вундта 
 4.1.1. «Путь Штерна» и его проект психологии 
 
Часть 4.2. Глубинная психология  
4.2.1. Фрейд и психоанализ (продвижение нового типа 
психотерапии) 
4.2.1.1. Обстоятельства жизни и творчества 
4.2.1.2. Зарождение психоаналитического движения 
4.2.1.3. Место психоанализа в развитии научной психологии 
4.2.2. «Индивидуальная психология» Адлера 
Можно ли считать Адлера соратником и последователем 
Фрейда? 
Истоки и творчество 
4.2.3. Аналитическая  психология Юнга 
 
Часть 4.3. Становление бихевиоризма 
4.3.1. Предшественники и соавторы бихевиоризма 
4.3.1.1.  И.М. Сеченов 
4.3.1.2.  Ллойд Морган, Жак Лёб и Херберт Дженнингс  
4.3.1.3.  Роберт Йеркс 

4.3.1.4.  Эдвард Торндайк 
4.3.2. Джон Уотсон 
4.3.3. Бихевиоризм после Уотсона 
4.3.3.1. Роберт Вудвортс 
4.3.3.2. Эдвард Толмен 
4.3.3.3. Кларк Халл 
4.3.3.4. Эдвин Газри 
4.3.3.5. Баррес Скиннер 
4.3.3.6. Альберт Бандура 
 
Часть 4.4. Гештальтпсихология 
4.4.1. Предшественники, учителя и источники 
4.4.2. Начало Берлинской школы Гештальт-психологии  
4.4.3. Макс Вертхаймер 
4.4.4. Коффка и Гештальт-психология для Америки 
4.4.5. Вольфганг Кёлер 
4.4.6. Курт Левин 
4.4.7. Курт Гольдштейн 
4.4.8. Отто Зельц 
4.4.9. Карл Дункер 
 
 
Часть 4.5. Социо-культурный подход  
4.5.1.Чарльз Кули 
4.5.2. Джордж Мид 
4.5.3. Л.С. Выготский 
4.5.4. Школа Выготского  
4.5.4.1.  А.Р.Лурия 
4.5.4.2.  А. Н. Леонтьев 
4.5.4.3.  Б.В. Зейгарник 
4.5.4.4.  А.В. Запорожец 
4.5.4.5.  Л.И. Божович 
4.5.4.6.  П. Я. Гальперин 
4.5.4.7.  Д.Б. Эльконин 
 

Часть 4.6. Когнитивная психология  
4.6.1. Фредерик Бартлетт 
4.6.2. Появление нового понимания предмета психологии 
4.6.3. Херберт Саймон и Общий решатель проблем 
4.6.4. Джером Брунер и New Look 
4.6.5. Дональд Бродбент 
4.6.6. Появление инфраструктуры когнитивной психологии  
4.6.7. Джордж Миллер 
4.6.8. Ульрик Найссер 
4.6.9. Джордж Сперлинг 
4.6.10. Военные технологии и когнитивная психология 
4.6.10.1. Пол Фиттс 
4.6.10.2.  Альфонс Чапанис 
 
 
Глава 5. Психология на службе общества 
Часть 5.1. Когда возникает потребность? 
Часть 5.2. Социальный заказ и появление психологии. 
Часть 5.3. Образование и развитие психологии  
Часть 5.4. Другие области социального заказа на 
психологические услуги. 
Часть 5.5. Войны и психология 
Часть 5.6. Участие психологов в решении других задач, 
порожденных войной 
Часть 5.7. Социальный заказ психологии в Советской 
России и СССР. 
Часть 5.8. Постконцептуальный период развития 
психологии. 
Часть 5.9. Перспективы развития психологии 
Часть 5.10. Развитие психологии в странах «третьего мира» 
 
Библиография  
 
Именной указатель  
 

Предисловие 
 
Писать историю науки – дело весьма рискованное. При проведении правильно организованного научного исследования 
вы неизбежно получаете вполне определенные ответы на свои правильно поставленные вопросы. В отличиe от психологии, 
которая уже более 100 лет строится по  образцу  естественных наук,  история по своей сути не может быть отнесена к ним, и 
даже к этому, как правило, не стремится. Историки вовсе не настаивают на обязательном расчлении целостного явления или 
процесса на ряд более частных и измеряемых переменных, и не пытаются отделить один фактор от другого и 
проанализировать их влияние отдельно и во взаимодействии с заданной точностью.   
Как замечал сэр Исайя Берлин: «Но истина об истории – возможно, самая важная – в том, что общая история и есть эта 
самая амальгама, жирный бульон, сваренный из вроде бы несовместимых ингредиентов» (Берлин, 2001, с.106). Более того, 
он приводил слова историка античности Ульриха фон Виламовица-Меллендорфа, который говорил: «...мертвые не могут 
говорить, пока не испили крови. Если мы предложим им нашу кровь, они заговорят с нами нашими голосами и нашими 
словами, а не своими, поэтому всякая попытка понять их мир всегда отчасти иллюзорна» (Берлин, 2001, с.200). Сам Берлин 
комментировал это следующим образом: «Без фантазии прошлое остается мертвым. Чтобы воскресить его, мы должны, по 
крайней мере – в идеале, слышать голоса людей, представлять (опираясь на доступные факты), каким мог быть их опыт, их 
формы выражения, ценности, взгляд на мир, цели и образ жизни» (Берлин, 2001, с.201). 
Понимая, что идеал недостижим, мы отправляемся в это рискованное и длительное путешествие. Автор попытается быть 
максимально беспристрастным и честно выкладывать перед читателем все те аргументы  (собственные тексты создателей 
психологии, критические и обзорные работы, библиографии работ и биографические материалы, автобиографии, 
предшествующие работы по истории психологии), на основании которых выстраивалась общая картина становления и 
развития психологии как науки. Впервые, книга по истории психологии будет снабжена биографическими и 
библиографическими справочными материалами. Также впервые в подобное издание будут включены глава о развитии 
основных областей психологии – психологии развития, социальной, клинической и прикладной психологии (№ 3) и глава о 
психологии на службе общества и перспективах ее развития (№ 5).  
При этом автор не склонен поддерживать распространенную точку зрения о том, что наука – это то, чем занимаются 
ученые, и считать наукой все то, что признавалось таковым создателями этого знания (называемого научным) или их 
последователями. В отличие от такого представления, включающего в научное знание философcкие идеи и все попытки 
создания картины мира, начиная с глубокой древности, в этой работе мы будем опираться на современное понимание науки 
как социального института получения и использования знания на основе применения эксплицитных и объективных методов 
его получения в многочисленных эмпирических исследованиях, выходящих за рамки личного опыта исследователей.  
В то же время, для лучшего понимания феномена науки (и, прежде всего, науки, которая нас интересует, - психологии), 
необходимо рассмотрение всего того, что предшествовало ее появлению. Между донаучными и научными работами нет 
четкой границы и каждый новый исследователь в большей или меньшей степени опирался на теоретические или 
практические работы своих предшественников, ибо ничто не вырастает на пустом месте. Вполне естественно, что для 
психологии такими предшественниками оказывались физики, астрономы, математики, и, прежде всего, неврологи и 
физиологи. 
Идея этой книги появилась давно, в силу неудовлетворенности подходом, доминировавшим в советское и постсоветское 
время в литературе по истории психологии на русском языке. Согласно этому подходу, психология является преемницей 
всей предшествующей философской традиции и лишь продолжает более тщательно изучать то, что понимали еще 
мыслители Античности. Cоответственно, большая часть книг этих авторов была посвящена истории философии и истории 
философских представлений о душе и душевных явлениях.   
Подход автора данной книги  заключается в признании того, что психология является самостоятельной наукой и обладает 
собственным пониманием всех жизненных проявлений человека и животных, но в то же время отвечает всем строгим 
общенаучным принципам, в том числе и требованиям эмпирической верифицируемости научного знания, неотъемлемым 
аспектом которого являются измерения. Специфический взгляд психологии включает в качестве своего ядра основания и 
способ построения поведения людей, включающий все разновидности и свойства психических процессов. 
Значит ли это, что размышления и наблюдения философов не имеют никакого значения для понимания психических 
явлений и большинство историков психологии занималось бессмысленным делом, излагая взгляды всех этих философов? 
Вовсе нет. Все века от Древности до Новейшего времени людей продолжала интересовать их душевная жизнь и те ответы, 
которые давали философы, до известной степени удовлетворяли это любопытство. Вопрос лишь в том, насколько эти 
размышления относятся к научному познанию? В целом, отвечая отрицательно, мы не подвергаем сомнению заслуги 
великолепной плеяды философов от софистов и Аристотеля  до Канта и Брентано. Однако, автор ограничивается 
рассмотрением лишь того, что имеет достаточно прямое отношение к получению научного психологического знания и к 
применению этого знания в общественной практике. Вполне понятно, что Вундт и другие родоначальники психологии не 
могли не опираться и не использовать те философские представления, которые сложились в философии к середине ХIХ  
века. Вопрос, однако, в том, как именно они использовали эти представления в организации своих психологических 
исследований. Что является необходимым элементом, образующим методологию исследования, а что является лишь личным 
убеждением ученого, существенно не влияющим на ход получения новых научных фактов и на развитие науки? 
После появления перевода хорошего американского учебника (Шульц и Шульц, 1999), уже более близкого к 
представлению психологии как самостоятельной научной дисциплины, потребность в новом понимании истории психологии 
несколько снизилась.  Однако, будучи живым и содержательным, этот учебник дает весьма американо-центричный взгляд на 

развитие психологии, что вполне естественно для американских психологов, выросших на местной традиции. Также этот 
учебник пестрит неточностями и передержками, как правило, в пользу демонстрации достижений психологии в США, в 
частности, весьма проблематичным выглядит выделение таких научных психологических течений как «Структурная 
психология» и «Функциональная психология». Скорее всего это весьма произвольные ярлыки, за которыми стоит лишь 
желание указать на специфический характер усвоения экспериментальной психологии в США.  Также весьма произвольным 
выглядят ярлыки типа «реалистический» и «антиреалистический» (причем последний применяется по отношению к 
позитивизму, понимаемому как синоним эмпиризма) (Лихи, 2003). 
В то же время психология, как и наука в целом, является изобретением Старого Света, как называли когда-то Европу. 
Вплоть до начала ХХ века  американцы, желающие ознакомиться с психологией, ездили для этого в Германию. Практически 
лишь после победы нацистов в Германии и массового переезда психологов в США центр психологической жизни 
передвинулся в Новый Свет. При том, что уже в конце ХIХ века финансирование молодой науки в США стало значительно 
более обильным, по сравнению с ее финансированием в Европе. В американских учебниках таким звездам европейской 
психологии как создатель дифференциальной психологии и понятия IQ Вильям Штерн 
Выготский, Лурия, Марбе, Крепелин, Ах, Бурдон, Валлон, и др. уделяются или совсем короткие реплики, или они вообще 
не упоминаются.   
Также американские учебники не придают особого значения столь важному компоненту для любой истории науки как  
череда научных школ и взаимодействий «учитель-ученик». Это не значит, что этого компонента нет вообще, но его 
присутствие еле заметно. Значит ли это, что среди психологов не было революционеров и первопроходцев ? Вовсе нет. Это 
лишь значит, что у каждого творца есть свои учителя, как реальные и вполне явленные физически, так и учителя, явленные 
лишь идеально и опосредованно – через их тексты и образцы действия, передаваемые из поколения в поколения. Именно эти 
учителя в прямом или опосредованном взаимодействии со своими талантливыми учениками и обеспечивают предметную 
реализацию личностного потенциала их учеников, открывающих новые страницы психологии. 
Это тем более важно, что развитие психологии как науки неотделимо от развития университетского образования, ибо 
первые психологические научно-исследовательские лаборатории создавались, как правило, при университетах. Именно они 
стали не только научно-исследовательскими центрами по производству новых и точных знаний, но и кузницами 
профессиональных психологических кадров, которые только и обеспечивают преемственность и сохранение традиции. 
Одной из главных задач этих лабораторий и была подготовка высококвалифицированных кадров для научной работы. 
Представляется также, что еще ни один учебник истории не смог показать в полной мере развитие психологии как 
взаимосвязанное развитие трех основных компонентов науки – сообщества людей, процессов и продуктов их деятельности, а 
также всей исследовательской и коммуникативной инфраструктуры. К тому же при описании одного из этих трех 
компонентов - продуктов научной деятельности – наблюдается явный крен или в сторону теоретических идей (как это было 
в советской историографии), или в сторону сбора фактов, или (реже) в сторону методов исследования. 
При этом, как правило, за пределами внимания историков психологии оказывается наиболее важный момент в 
понимании развития психологии – как, в ответ на какой явный или неявный запрос общества (или ее отдельной части) 
происходит прогресс в психологии. Речь идет именно об объективной необходимости, а не об ангажированности, хотя в 
реальности это, иногда, очень трудно разделить. К тому же чаще всего в тени исторических работ оказываются прикладные 
аспекты научной психологии : Как психология реализует свою функцию обслуживания общественной практики? Насколько 
полученные психологические факты, теории и методы способствовали более эффективному построению процессов 
производства, образования, восстановления психического и физического здоровья и т.п.? 
И, наконец, в отличие от предшественников, автор данной истории психологии будет стремиться опираться на вполне 
эксплицитное, явное понимание психологии как науки, построенной на основе общей научной методологии. При этом, поиск 
достоверного знания в психологии необходимым образом предполагает все те процедуры, которые на данном уровне 
научного познания обеспечивают проверку истинности получаемых результатов и адекватных выводов из них. 
Исследования проводят люди и прежде всего именно деятельность ученых (в том числе и организационная) находится в 
центре внимания. Исходя из этих приоритетов, относительно небольшое внимание в книге уделено психоанализу, еще 
меньше - экзистенциальной психологии и другим направлениям психологической мысли и практики, не опирающимся на 
данные научного исследования и не использующим научную методологию.  
В соответствии с этими задачами и приоритетами построена и структура книги. Первая глава посвящена предыстории 
психологии – анализу того, что предшествовало появлению психологии как науки в сфере как общественного познания, так 
и общественной практики, включая и религиозные практики, а также появление науки в современном ее понимании и 
появление психологических исследований в рамках других наук. Во второй главе будет описано появление научной 
психологии в Германии, распространение и развитие психологии в Европе и Америке. В третьей главе будет показано 
развитие наиболее важных ветвей психологии – социальной, клинической, возрастной, прикладной и развитию методов 
сбора и количественного анализа полученных данных. В четвертой главе будут описаны основные концептуальные течения 
психологии. В пятой главе будет показана связь развития психологии с теми проблемами, которые встают перед обществом 
и ее отдельными группами, а также будут намечены общие тенденции развития психологии, включая прогноз дальнейшего 
развития. 
Предшествующие попытки выделения качественно своеобразных этапов в развитии психологии оказывались не очень 
удачными, но тем не менее какие-то общие метки в хронологии событий выделить желательно. В истории психологии 
можно очень условно выделить четыре основных периода: 1)«донаучный» - предыстория психологии; 2) «научный 
эмпирический» - от Лейпцигской научной школы  Вундта до десятых годов ХХ века – накопление эмпирических данных и 
методов, обсуждение достоверности и эффективности методических подходов к изучению психики; 3) «концептуальный» - 

от психоанализа до появления когнитивной психологии – оформление общего понимания предмета психологического 
исследования и практики и проведение исследований, как и построение психологических практик, в рамках этого 
понимания; 4) «постконцептуальный» - который предполагает использование существующих в психологии представлений и 
методов, не столько на основе их исходной коцептуальной принадлежности, сколько на основе их полезности или 
обоснованности. 
Практически, первому периоду посвящена первая глава, второму периоду –вторая и третья главы, третьему периоду – 
четвертая глава, а четвертому – пятая глава, в то время как в пятой главе будет предпринята попытка рассмотреть всю 
историю психологии как процесс встраивания психологии в общественную жизнь. 
По мере возможности, автор стремился избавляться от ярлыков, нивелирующих взгляды разных исследователей, или 
сводящих их идеи и разработки к единственному унитарному признаку или к одной идее (эмпиризм, нативизм, 
субъективный идеализм, позитивизм, фрейдизм и т.п.). Такое навешивание ярлыков чаще всего скрывает содержание 
конкретных достижений и инноваций конкретных ученых в развитии психологии, оставляя в памяти читателя лишь метку 
своей «классовой принадлежности». 
Многим читателям может также показаться странным изобилие казалось бы малозначимых биографических или 
библиографических деталей из истории психологии (такие как сведения о переизданиях или о годах пребывания в той или 
иной должности). Автор этого издания считал необходимым объединить изложение истории психологии с достаточно 
подробными биографическими и библиографическими сведениями. 
Для этого есть серьезные основания. Исходя из поставленных выше задач, чрезвычайно важно было воссоздать 
социально-исторический контекст творчества людей, создававших психологию. Такие детали издания первых 
психологических работ как наличие многочисленных переизданий говорит об актуальности и широкой популярности этих 
работ ко времени их написания. Детали о занимаемых должностях также дают важную информацию не только об 
общественном признании данного ученого, но и о признании психологии как науки на ее первых шагах. 
Нетрудно убедиться в том, что Америка в этом признании опережала Германию и остальную Европу, ибо в Германии 
ученые-психологи еще и в начале ХХ века в течении длительного времени получали должности, в основном, по кафедре 
философии и вынуждены были читать и философские курсы, что не могло не отражаться и на их психологических работах. 
Достаточно радикальное отделение науки, как сферы достоверных фактов, от философии, как сферы конвенциональных 
обобщений и субъективных размышлений, позволяет, в частности, понять, почему бихевиоризм как психологическая 
концепция возник именно в США, а не в России, где для этого было не меньше собственно научных и идеологических 
предпосылок. Детализированность информации облегчает также проверку достоверности и понимание последовательности 
и связи событий. И, наконец, многие детали личной и творческой биографии пионеров психологии позволяют нам 
воссоздать и почувствовать Zeitgeist («дух времени»), т.е. связь развития психологии с более широким контекстом жизни 
общества. 
Дорогой читатель! Каждый человек уникален и ни один автор не в силах удовлетворить в полной мере интересы в данной 
сфере всех читателей. Поэтому данному изданию предполагается придать интерактивный характер – присланные 
читателями вопросы, критические замечания и дополнения будут учтены и использованы в последующих изданиях данной 
книги. Тем самым каждый читатель может стать потенциальным соавтором следующего издания «Психология как наука: 
новый подход в понимании ее истории». Присылайте свои вопросы, критические замечания и дополнения автору по 
электронному адресу: g_bresl@latnet.lv или gershon.breslavs@gmail.com

“У психологии длинное прошлое, но короткая история ”  
                                                      H. Ebbinghaus  Abriss der Psychologie (1908) 
 
Глава 1.  
Предыстория научной психологии  
 
Социально-практические источники психологического знания и техник воздействия, появление науки, распространение 
научных требований на социальные дисциплины,  донаучная психология индивидуальных различий (физиогномика, 
френология, графология, характерология),  применение математического подхода в психологии и социальной сфере, 
исследования психических явлений в «донаучный» и «эмпирический» периоды смежными дисциплинами. 
 
Введение 
 
Фраза Эббингауза из  его очерка психологии (Boneau, 1998, с.52) стала знаменитой неслучайно. Она очень точно 
отражает соотношение продолжительности времени, когда люди только размышляли об особенностях поведения человека и 
его души, и продолжительности научного изучения психики человека. Идеи о психических явлениях и практики поведения 
насчитывают тысячелетия, в то время как история научной психология к времени написания этих строк Эббингаузом 
ограничивалась немногими десятилетиями. 
Здесь, как и во всей книге, предполагается единая модель науки и научного исследования, которой должна 
соответствовать и психология. Речь идет о строго регламентированном и объективном поиске достоверного знания и его 
использовании для нужд общества, в соответствии с конвенциональными требованиями к процессу получения таких знаний. 
В отношении психологии этот процесс обязательно должен включать изучение реальных явлений человеческого поведения 
и сознания с последующим количественным и качественным анализом полученных данных и «интерсубъективной» 
проверкой получаемых результатов и выводов. Последнее обязательно предполагает наличие определенного сообщества 
людей, занятых исследованием подобных явлений сходными методами, но независимо друг от друга. Естественно, что такое 
сообщество должно обладать и соответствующей инфраструктурой не только для проведения исследований, но и для 
информирования всего сообщества о полученных продуктах и предоставления другим членам сообщества возможности 
проверить полученные результаты.  
Учитывая то, что психология как наука сложилась только во второй половине ХIХ века, все предшествующее, имеющее 
отношение к пониманию, использованию и изучению психических явлений,  будет относиться к предыстории психологии. 
При этом, в отличие от более традиционных учебников истории от Дессуара до наших дней (Дессуар, 1912; Ждан, 2002; 
Лихи, 2003; Марцинковская, 2002; Ярошевский, 1985; Baldwin, 1913; Beniafield, 1996; Boring, 1950; Flugel, 1933; Goodwin, 
2005; Heidbreder,  1933; Hothersall, 1995; Kantor, 1963; Klein, 1970; Lück, 1996; Schultz & Schultz, 1969/1996; Spearman, 1938; 
Thorne & Henley, 1997), сюда, за редким исключением, не будут включаться те философские наблюдения и размышления о 
природе души и душевных явлений, которые не основаны на специально организованном,  эмпирическом изучении 
конкретных людей и психических явлений.  
При этом не вызывает сомнений то, что исследователи на начальных этапах развития психологии широко использовали 
размышления и наблюдения философов в создании своих теорий. В качестве примера можно упомянуть использование 
создателем периферической теории эмоций датским врачом Карлом Ланге наблюдений французского философа и врача 
Николя Мальбранша (Nicolas Malebranche, 1638-1715) (Ланге, 1896). 
Представляется, что историки психологии игнорировали чрезвычайно важный и интересный пласт предыстории 
психологии - ее зачатки в различных формах общественной практики и познания  – как в виде  стихийно сложившихся 
техник в области практического воздействия на человеческую психику в традициональной культуре, так и в виде более 
осмысленных практик воздействия на психику в древних цивилизациях, в Античности и в Средневековье. История научной 
психологии требует того, что до этого также проходило мимо историков психологии - появление  в 17 веке науки как 
фундаментального нового явления в Европейской культуре и как особого социального института. В эту главу будут также 
помещены и некоторые научные исследования в антропологии, физике, биологии и физиологии, которые оказали влияние на 
развитие психологии, а также работы донаучного типа, которые проводились в психологии параллельно с развитием 
научной психологии (например, характерология).  
Как уже было отмечено выше,  в истории психологии можно выделить четыре хронологических периода: 1)донаучный 
период - предыстория психологии (от древнейших времен до Лейпцигской школы); 2)научный эмпирический период - от 
Лейпцигской школы  до десятых годов ХХ века; 3)концептуальный период - от психоанализа до появления когнитивной 
психологии; 4)постконцептуальный или эклектический период. Последний предполагает использование существующих в 
психологии представлений и фактов, не столько на основе их исходной концептуальной принадлежности, сколько на основе 
их полезности и/или обоснованности. Можно говорить о том, что четвертый период продолжается вплоть до сегодняшнего 
дня. 
Данная глава, естественно, будет почти полностью посвящена первому - «донаучному» этапу.  Это вовсе не исключает 
сведений о проведении научных исследований. В то же время, это говорит о том, что здесь представлены факты и их анализ, 
имеющие отношение к хронологически более раннему периоду, чем время появления психологической науки, и к сведениям, 

полученным в рамках донаучных и философских работ, а также в рамках антропологических, биологических  и 
физиологических исследований. Часть этих исследований предшествовала появлению научной психологии и способствовало 
ее появлению, часть сопровождало и также способствовало ее развитию, как это было с некоторыми работами Хельмхольца, 
Херинга и Павлова. 
 
Часть 1.1. Социально-практические иcточники психологического знания  
 
Появление традициональной культуры скорее всего совпадает с появлением cовременного типа Homo sapiens sapiens,   и, 
с точки зрения палеонтологии, вполне очевидно обнаруживается уже в позднем палеолите – 30-40 тысяч лет назад.  
«Усложнение форм общественной жизни, укрупнение стоянок и связанное с этим увеличение числа их жителей были 
связаны с непрерывным усовершенствованием методов охоты, а во многих местах и с улучшением климатических условий. 
Происходит значительная дифференциация каменного инвентаря, художественные явления и потребление свидетельствуют 
о богатой культурной жизни. В конце последнего ледникового периода уже были известны весьма совершенные методы 
выделки кожи, расцветало искусство» (Елинек, 1982, с.13).  
В послеледниковый период произведения искусства упрощаются, зато появляются земледелие, скотоводство, 
производство керамики и строительные технологии. В этот период, однако, в силу климатических и ряда других уже 
культурных причин, происходит дифференциация развития разных племенных групп, большинство линий которого 
приводит к появлению социально дифференцированного общества и разных форм государственных образований.  
Тем не менее и до сегодняшнего дня скорее всего  в изолированных регионах Земли (дельта Амазонки и острова Тихого 
океана) сохраняются отдельные племена, чей образ жизни можно отнести к архаической или традициональной культуре. Под 
последним  понимается достаточно гомогенное дописьменное сообщество людей, почти не обладающее социально-
детерминированной (обладающее лишь биологически детерминированной половой и возрастной) дифференциацией и 
специализацией членов этого сообщества, чей образ жизни во всех своих основных компонентах определяется традициями, 
заданными предшествующими поколениями. 
Для традициональной культуры характерны безусловная вера в абсолютное могущество сверхъестественных сил и 
магические процедуры. В то же время, в этих культурах  встречается целый ряд эффективных психотехник, направленных на 
проведение похорон (как помощь умершему соплеменнику в переходе к жизни в другом пространстве и, одновременно, как 
форма социализации и социального санкционирования для остальных живых соплеменников), подготовку к основным видам 
занятий и социализацию подрастающего поколения. Понятно, что эффективность в традициональной культуре может 
рассматриваться лишь в контексте родовой или племенной стабильности и адаптивности к природным условиям. 
Среди ритуалов социализации центральное место занимает обряд инициации, объединяющий в сакральном действии два 
наиболее важных события человеческой жизни – рождение и смерть.  Фрэзер так и называет этот обряд – обряд смерти и 
воскресения. «У многих первобытных племен, особенно у которых наличествует институт тотемизма, принято устраивать 
для достигших половой зрелости юношей обряды инициации, чаще всего сводящиеся к «умерщвлению» и «воскрешению» 
участников обряда» (Фрэзер, 1980, с.768). Фрэзер   считает, что смысл этого обряда для членов племени - в обмене 
жизненной энергией (душой) между человеком и его тотемом или установление симпатической связи с тотемом или другим 
могущественным существом. Скорее всего,  речь может идти о ритуале перехода, который и означает для членов 
традициональной культуры смерть ребенка и рождение нового взрослого члена племени, который, как правило, получает 
сразу же новое имя. Связь с тотемом здесь - лишь необходимый и неотъемлемый элемент принадлежности к взрослым 
данного племени.  
Многие из этих обрядов были связаны с риском для здоровья и жизни. Юноши специально готовились к обряду 
старейшинами в условиях изоляции, и некоторое время содержались в изоляции после совершения обряда для привыкания к 
жизни в новом качестве. По-видимому, при проведении таких обрядов в традициональной культуре (в отличие от многих 
более поздних драматизированных постановок) все участники этих обрядов, от зрителей до «организаторов» и самих 
посвящаемых верили в реальность магического превращения. Этому способствовали не только элементы общей 
социализации и специальной подготовки, но и разработанная предшествующими поколениями на основе племенных 
преданий технология организации самого обряда. Этот обряд воспринимается представителями европейской культуры как 
инсценированный спектакль, а членами племени – как реальный процесс гибели одного существа и рождения нового. Даже 
те участники одного из таких обрядов, которые с помощью специальных трещоток избражают рев тотемного чудовища, 
«проглатывающего» посвящаемого юношу, ощущают себя частью этого тотема и не способны отделить себя от 
происходящего (Фрэзер, 1980).  
На создание такого магического состояния направлены и используемые амулеты, и элементы экзотической одежды, и 
узоры, наносимые на тело и лицо, и все ритмизованные, энергетически насыщенные ритуальные действия, доводящие 
участников до экстаза. Как пишет Леви-Брюль: «Австралиец арунта, например, под влиянием ритма пения и пляски, под 
влиянием усталости и коллективного возбуждения во время церемонии теряет отчетливое сознание своей личности и 
чувствует себя мистически связанным с мифическим предком, который был одновременно и человеком и животным» (Леви-
Брюль, 1937, с.19).  
В то же время такого рода практики и техники вряд ли можно считать продуктом сознательной деятельности отдельных 
людей – жрецов и/или вождей, которые как бы выбирают наиболее эффективные средства для решения стоящих перед ними 
задач. Насколько это осознанный выбор, это отдельный вопрос.   Скорее всего, принятие таких решений предполагало  лишь 
ориентировку на некие «знаки свыше». Как пишут Выготский и Лурия, ссылаясь на Данцеля: «...в противоположность 

объективной практике нашей техники мы можем обозначить магическое поведение в известной мере как своего рода 
субъективную, инстинктивно примененную психотехнику» (Выготский и Лурия, 1993, с.120).  По-видимому, «инстинктивно 
примененную психотехнику» и означает в данном случае минимальный уровень или полное отсутствие осознания 
организованности осуществляемого ритуального действия, для чего в некоторых культурах используются психотропные 
вещества (типа священной сомы), приводящие к отключению сознательного контроля. 
Часто вождь или жрец принимал решение на основании содержания сновидения. Леви-Брюль описывает случай, когда 
вождь африканского племени в ответ на предложение миссионера послать своего сына в недавно организованную 
миссионером школу, отвечает «Я про это увижу сон». Выготский в своих заметках по этому поводу отмечает, что «...у него 
(вождя кафров) через общественное значение сновидений сон приобрел регулятивную функцию: что он увидит во сне – то 
он и сделает» (Выготский, 1986, с.58). В этой связи сна и будущего поведения Выготский видит первичную социальную 
функцию передачи указания от одного человека другому, которая в интериоризированной форме и представляет способ 
понимания содержания сна. 
Как замечает Леви-Брюль  в работе “La Mythologie Primitive” : «На взгляд первобытных людей все, что человек видит во 
сне, является в определенных случаях столь же реальным, как и то, что он воспринимает наяву, даже более реальным, ибо 
все, что открывается во сне, принадлежит к вещам высшего порядка и может оказать непреодолимое влияние на ход вещей» 
(Леви-Брюль, 1937, с.271). Для представителей европейской культуры, «обреченных» на приоритет абстрактного мышления 
и рационально планируемой деятельности, трудно прочувствовать и понять приоритеты магического мышления человека 
традициональной культуры. Для последнего не существует категориальных дифференцировок, естественных для нас; нет 
четких различений прошлого, настоящего и будущего; и где даже понятия «жизнь» и «смерть» не имеют абсолютного 
значения.  
В качестве примера еще одной магической психотехники можно привести исповедь в традициональной культуре,  
провоцируемую племенным жрецом или шаманом, которая может спасти человека, заболевшего из-за нарушений табу. «В 
ответ на веление шамана больная перечисляет одно за другим все нарушения табу, легкие и тяжелые, совершенные ею. 
Когда складывается уверенность, что ни одно нарушение не забыто, все присутствующие расходятся в убеждении, что 
признание ошибок и грехов, «извлекло острие болезни», так что пациентка скоро выздоровеет. Болезнь является действием 
осквернения, навлеченного на женщину ее проступками и действующего подобно околдованию. Признание парализует это 
действие, освобождает от колдовства, т.е. очищает. Дурное влияние, нейтрализованное противодействующим влиянием, т.е. 
влиянием исповеди, прекращает свое действие, женщина исцеляется» (Там же, с.236).  
Нечто сходное по технике, но не по верованию, мы находим в катарсической технике психотерапии у Брейера в конце 
XIX века, где выражение переживаний, связанных c травматическим переживанием  в прошлом опыте, ведет к 
выздоровлению. Подобную логику мы находим в работах Бернхейма и Жане, а также в методах классического психоанализа, 
где техника свободных ассоциаций также направлена на вытаскивание «заноз» из травмирующего прошлого опыта. 
Кроме того, такая исповедь, управляемая жрецом с помощью наводящих вопросов, согласно убеждениям представителей 
традициональной культуры, может спасти  и других людей от возможных неприятностей. «Здесь существует убеждение, что 
признание в совершенном проступке, чего домогаются во что бы то ни стало, действует определенным образом. Между 
совершившим проступок, навлекающий осквернение, и самим действием представляют, чувствуют мистическую связь, 
сопричастие, подобное тому, которое связывает живое существо с принадлежащими ему предметами. Поскольку 
совершающий действие сохраняет его втайне, последнее является как бы существом, вышедшим из него, живущим 
собственной жизнью и порождающим, в свою очередь, гибельные последствия, за них ответственен совершивший 
проступок. Он является молчаливым соучастником распространяющегося таким образом зла. Если он, напротив, говорит об 
этом проступке, если он публично признает себя совершившим это действие, то он лишает его той жизни, который он его 
наделил. Он отнимает у этого действия его вредоносную силу. Согласно выражению эскимосского шамана, он «из него 
извлекает его острие». Всем его последствиям сразу кладется конец» (Там же, с.238). 
Скорее всего, даже инновации, вносимые в  ритуалы инициации, допроса-исповеди или похорон отдельными жрецами, 
воспринимались ими вовсе не как продукт собственного творчества или личного принятия решения, а как голос тотемного 
духа, божественного существа, которое изъявляет свою волю через них, посредством их тела. Не они это говорят и делают, а 
ими говорит и действует тотемное божество или обожествленная природная стихия. Передача этих техник также 
осуществлялась не в виде вербального знания, а только через практическое личное участие на всех этапах подготовки и 
проведения магических обрядов. Тем самым вряд ли в рамках традициональной культуры можно говорить о сознательном 
приобретении или использовании психологических знаний и методов организации поведения. 
Если рассматривать психологическое знание как оно понимается в обыденном, житейском значении, т.е. не столько как 
результат научного познания, сколько как обобщение жизненного опыта  в форме представлений или осознанной практики, 
то с первыми сведениями о психологии как осознанном и целенаправленном использовании психологических техник мы 
встречаемся в описании древнеиндийской брахманской школы. Задачей этой школы было не только преемственность в 
религиозной жизни, но и сохранение канонических текстов в условиях дописьменной культуры, которая лишь со временем 
стала письменной. 
Более тысячи лет в индийской устной традиции «Вед» сохранялись достаточно аутентичные канонические тексты, 
благодаря специально организованной кастовой школе, где учителя («ачарья» или «гуру», последнее некоторые 
исследователи считают лишь обозначением особо уважаемого учителя, Матулис, 1998) ставили своей главной задачей 
полное сохранение канонических текстов (сутр и комментариев к ним). При этом речь шла именно об  устной передаче этих 
текстов в строго неизменной, канонической форме, ибо создание этих сутр (стихотворных гимнов или мантр, служащих 
заклинаниями, загадками, описаниями ритуалов и пр.) считалось божественным актом как получение знания