Москва

ИНФРА-М

2016

ГОДЫ РЕШЕНИЙ
ГОДЫ РЕШЕНИЙ

ÎÑÂÀËÜÄ ØÏÅÍÃËÅÐ
ÎÑÂÀËÜÄ ØÏÅÍÃËÅÐ

Перевод с немецкого В.В. Афанасьева

МОНОГРАФИЯ

Шпенглер О.

Годы решений: Монография / Пер. с нем. В.В. Афанасьева. — 

М.: ИНФРА-М, 2016. — 117 с. — (Научная мысль).

ISBN 978-5-16-010649-6 (print)
ISBN 978-5-16-102658-8 (online)

Политические работы Освальда Шпенглера (1880–1936) оставались до 

недавнего времени не переведены на русский язык, несмотря на то что его 
работа «Годы решений» (1933) имела в предвоенной Германии огромный 
читательский успех. В ней содержатся основные идеи политической социо-
логии Шпенглера, которого считают одним из основателей современной 
теории международных отношений («Новые формы мировой политики» 
(1924)). 

УДК 301
ББК 60.5

УДК 301
ББК 60.5
 
Ш83

ISBN 978-5-16-010649-6 (print)
ISBN 978-5-16-102658-8 (online)

Ш83

ФЗ 

№ 436-ФЗ

Издание не подлежит маркировке 
в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 1

© Перевод. Афанасьев В.В., 2016

Подписано в печать 14.04.2016.

Формат 60×90/16. Печать цифровая. Бумага офсетная.

Гарнитура Newton. Усл. печ. л. 7,375.

ППТ16. Заказ  № 00000

ТК 334100-554603-250815

ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»

127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1.

Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86.     Факс: (495) 280-36-29.
E-mail: books@infra-m.ru                 http://www.infra-m.ru

Отпечатано в типографии ООО «Научно-издательский центр ИНФРА-М»

127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 280-15-96, 280-33-86. Факс: (495) 280-36-29

ГОДЫ РЕШЕНИЙ 
(1933) 
 

Никто так не желал национального переворота последних лет, как я.  
С самого начала я презирал грязную революцию 1918 года, как преда-
тельство низменной части нашего народа по отношению к сильной, неис-
пользованной, воскресшей в 1914 году, которая хотела и могла иметь бу-
дущее. Все, что после этого я писал о политике, было направлено против 
сил, которые укрепились на горе нашей нищеты и несчастий с помощью 
наших врагов, для того чтобы сделать это будущее невозможным. Каждая 
строка должна была способствовать их падению, и я надеюсь, что так оно 
и было. Что-то должно наступить, в какой-либо форме, для того чтобы 
глубокий инстинкт нашей крови освободить от этого давления, если мы 
намерены что-то сказать и сделать для важных решений будущего, а не 
быть только их жертвами. Большая игра мировой политики еще не закон-
чилась. Самые высокие ставки будут делаться сейчас. Для любого живу-
щего сегодня народа речь идет о величии или уничтожении. Но события 
этих лет дают нам надежду, что этот вопрос для нас еще не решен, что 
мы – как во времена Бисмарка – когда-нибудь снова будем субъектом, 
а не только объектом истории. Мы живем в решающие десятилетия. Ре-
шающие – значит страшные и несчастные. Величие и счастье двойствен-
но, и выбор нам не дан. Никто не может быть счастлив, кто сегодня где-
либо живет в мире, но многие могут пройти путь этих лет по своей воле в 
величии или в ничтожестве. Но, кто хочет только удовольствий, тот не 
заслуживает быть здесь. Кто действует, часто видит не далеко. Его несет 
без осознания действительной цели. Он, вероятно, сопротивлялся бы, 
если бы увидел ее, но логика судьбы никогда не обращает внимания на 
желания людей. Но гораздо чаще она ведет к помешательству, потому 
что часто человек создает ложную картину окружающего мира. Великая 
задача знатока истории состоит в том, чтобы понять факты своего време-
ни и, исходя из них, предвидеть, указать, обозначить то будущее, которое 
наступит, хотим мы того или нет. Без творческой, предупреждающей, 
предостерегающей и направляющей критики эпоха такого сознания, как 
сегодняшнее, невозможна. 

Я не буду браниться или льстить. Я воздержусь от любой оценки ве-
щей, которые только что начали возникать. Правильно оценить события 
можно только из далекого прошлого, когда окончательно успех или не-
удача стали фактами, то есть спустя десятилетия. Зрелое понимание 
Наполеона было невозможно до конца прошлого века. О Бисмарке мы не 
можем даже сегодня дать окончательного мнения. Только факты прочны, 
оценки же колеблются и меняются. И, наконец, великие события не нуж-
даются в оценке современников. История сама решит, даже если никого 
из участников уже не будет на свете. 
Но сегодня уже можно сказать с определенностью: национальный пе-
реворот 1933 года был насильственным и останется таковым для буду-

щего, осуществленный с помощью элементарной внешней силы, а не 
внутренней дисциплиной. Он был насквозь прусским, как и выступление 
1914 года, породнившее на какой-то момент души. Немецкие мечтатели 
возвысились спокойно с импонирующей очевидностью и открыли дорогу 
будущему. Поэтому тот, кто идет вместе с ними, должен понимать: это 
была не победа, потому что не было врага. Перед силой восстания исчез-
ло все, что оставалось еще сделать. Это было обещание будущих побед, 
которые должны быть одержаны в тяжелой борьбе, для которых сейчас 
подготавливалось место. Всю ответственность вожди взяли на себя и 
должны знать или постараться понять, что это означает. Эта задача полна 
невиданных опасностей, находящихся вне Германии, в мире войн и ката-
строф, где решает все только большая политика. Германия, как никакая 
другая страна, связана с судьбами других стран; она, как никакая другая, 
не может управляться, основываясь только на собственных интересах. 
И кроме того, это не первая национальная революция, которая здесь про-
изошла, – Кромвель и Мирабо были ее предшественниками, – но это пер-
вая революция, которая происходит в политически слабой стране, нахо-
дящейся в очень опасном положении, что усложняет сложность задач до 
бесконечности.  
Эти задачи редко осознаются, не понимаются и не решаются. Сейчас 
нет ни времени, ни повода для упоения и триумфа. Горе тем, кто путает 
мобилизацию с победой! Движение только началось, еще не достигло 
цели, и великие вопросы времени остались теми же. Они касаются не 
только Германии, но и всего мира, это проблемы не ближайших лет, а 
столетий. Опасность состоит в том, что положение видится слишком про-
стым. Воодушевление не согласуется с целями, которые касаются не-
скольких поколений, но именно с них начинаются действительные исто-
рические решения. 
Захват власти произошел в вихре силы и слабости, поэтому мне бес-
покойно за то, как он ежедневно шумно празднуется. Правильнее было 
бы сэкономить это ликование для настояших и решающих, т. е. внешне-
политических успехов. Других не существует. Если когда-нибудь это 
произойдет, то наверняка те, кто сделал первый шаг, будут или мертвы, 
или забыты, или опозорены, если кто-нибудь вспомнит о них. История не 
терпит сентиментальности, и горе тем, кто сентиментален! 
Любое событие с таким началом скрывает в себе множество возмож-
ностей для развития, которые его участниками редко осознаются. Оно 
может остановиться на принципах и теориях или перейти в политиче-
скую, социальную и экономическую анархию, или же безрезультатно 
вернуться к своему началу, как это произошло в Париже 1793 года. После 
порыва первых дней, который часто уничтожает последующие возмож-
ности, как правило следует разочарование и неуверенность в «следующем 
шаге». К власти приходят элементы, которые упиваются властью и стре-
мятся увековечить свое положение, которое носит временный характер. 
Правильные мысли гипертрофируются фанатиками до абсурда. Что вна-
чале казалось великим, заканчивается трагедией или комедией. Мы хотим 
указать на эти опасности трезво и заблаговременно, чтобы быть умнее, 
чем некоторые поколения прошлого.  

Но если здесь должен быть заложен прочный фундамент великого бу-
дущего, на котором смогут строить грядущие поколения, то нельзя обой-
тись без поддержания старых традиций. Ибо только то, что мы получили 
от наших отцов с кровью, то есть идеи без слов, придадут прочность бу-
дущему. То, что несколько лет назад я назвал «пруссачеством», что сей-
час нашло свое подтверждение, очень важно, а не какие-то типы «социа-
лизма». Нам нужно воспитывать в себе прусское поведение, каким оно 
было с 1870 по 1914 год и которое постоянно дремлет в глубине нашей 
души как некая возможность. Этого можно достичь только через живой 
пример и нравственную самодисциплину руководящего слоя, а не через 
пустое многословие или грубое насилие. Чтобы служить идее, нужно 
уметь управлять самим собой и быть внутренне готовым к жертвам. Кто 
путает это с духовным давлением какой-нибудь программы, не знает о 
чем идет речь. Хотел бы напомнить свою работу «Пруссачество и социа-
лизм», где я в 1919 году впервые указал на эту нравственную необходи-
мость, без которой невозможно создать ничего долговечного. Все народы 
сохранили свой характер, только сохраняя свое прошлое. У нас нет такого 
воспитывающего прошлого, поэтому мы должны наш характер, который 
находится в нашей крови, вначале разбудить, раскрыть и воспитать. 
Этой цели посвящена данная работа, первая часть которой представ-
лена в этой книге. Я делаю то, что и всегда: не создаю желаемую картину 
будущего и еще в меньшей мере программу для ее достижения, как это 
модно у немцев, но ясно рисую картину фактов, каковы они есть и каки-
ми они будут. Я вижу дальше, чем другие. Я вижу не только большие 
возможности, но и великие опасности, их истоки и, может быть, способы 
их избежать. И если ни у кого-то не хватает мужества сказать то, что он 
видит, то это сделаю я. У меня есть право на критику, потому что я с по-
мощью ее предсказывал, что произойдет, потому что это должно про-
изойти. Решающие действия уже начались. Нельзя изменить того, что 
стало фактом. Сейчас мы все должны идти дальше в этом направлении, 
хотим мы того или нет. Сказать «нет» было бы близоруко и трусливо. Что 
не хочет делать человек, его заставит сделать история. 
Но чтобы сказать «да», нужно понимать, о чем идет речь. Этому 
должна послужить эта книга, как предупреждение перед опасностями. 
Опасности есть всегда, любое действующее лицо сталкивается с опасно-
стями, сама жизнь есть опасность, и тот, кто судьбу государств и наций 
связал со своей собственной судьбой, должен признавать эти опасности, 
что требует величайшего мужества. 
Книга эта возникла из доклада на тему «Германия в опасности», кото-
рый я прочитал в 1929 году в Гамбурге, не встретив при этом большого 
понимания. В ноябре 1932 года я приступил к переработке текста, при этом 
положение Германии оставалось неизменным. До 30 января 1933 года было 
напечатано 106 страниц. Я ничего не стал менять, поскольку пишу не на 
год, но для будущего. Что истинно, не может быть отменено через от-
дельное событие. Только название я изменил, чтобы избежать непонима-
ния: опасность не в этом захвате власти, опасности существуют уже дав-
но, с 1918 года, и даже еще раньше, и они продолжают оставаться, потому 
что они не могут быть устранены отдельным событием, а требуют годы 

правильного развития. Германия в опасности. Моя тревога за Германию 
не уменьшилась. Мартовская победа была слишком легкой, чтобы побе-
дители поняли меру опасности, ее причины и длительность. 
Никто не знает, как, в каких формах и кем будут осуществляться эти 
изменения, и какие последствия они будут иметь для внешней политики. 
Всякая революция ухудшает внешнеполитическое положение страны, и 
для того, чтобы этого не допустить, нужны государственные деятели та-
кого высокого ранга, как Бисмарк. Может быть, мы находимся перед 
второй мировой войной с неизвестной расстановкой сил и непредсказу-
емыми последствиями, новыми военными, экономическими и революци-
онными целями и средствами. У нас нет времени ограничиться внутрипо-
литическими проблемами. Мы должны быть «в форме» и готовы для лю-
бого поворота событий. Германия – не остров. Если мы не будем видеть в 
нашем отношении к миру важнейшую для нас проблему, судьба – и что за 
судьба! – безжалостно перешагнет через нас. 
Германия играет важную роль не только вследствие своего географи-
ческого положения на границе с Азией, этой важнейшей с точки зрения 
мировой политики части света, но и потому, что немцы еще достаточно 
молоды, чтобы решать всемирно-исторические проблемы, в то время как 
другие народы Европы слишком стары и закостенели и не могут органи-
зовать нечто большее, чем защита. Но и для великих проблем справедли-
во, что нападение дает больше надежд на победу. 
Об этом я пишу, но будет ли это иметь желаемое действие? 
 
 
 
Освальд Шпенглер 
Мюнхен, июль 1933 г.  
 
 
 

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ГОРИЗОНТ 
 
Г л а в а  1 
 
Имеет ли сегодня некий представитель белой расы представление о 
том, что происходит вокруг него на планете? О масштабе той опасности, 
которая нависла над массой этих народов и угрожает им? Я не говорю об 
образованном и необразованном обществе наших городов, читателях га-
зет, тупо голосующих на выборах, – хотя между выбираемыми и выби-
рающими давно уже нет разницы в ранге. Я говорю о высших слоях бе-
лых наций, которые пока еще не совсем уничтожены, о государственных 
деятелях, если такие еще имеются, о настоящих руководителях политики 
и экономики, армии и мысли. Заглядывает ли кто-нибудь из них дальше 
современности, дальше своей части света, за пределы своей страны, 
дальше узкого круга своей деятельности? 
Мы живем в роковое время. Наступила великая историческая эпоха не 
только для фаустовской культуры Западной Европы с ее невиданной ди-
намикой, но и для всей мировой истории, которая величественнее и пло-
дотворнее времен Цезаря и Наполеона. Но как слепы люди, через кото-
рых бушует эта могучая судьба, поднимая или уничтожая их. Кто из них 
понимает, что с ними и вокруг их происходит? Может быть, старый муд-
рый китаец или индус, который молча смотрит вокруг себя, обладая ты-
сячелетним опытом духовного мышления, – но насколько плоски, узки и 
мелки суждения о происходящем в Западной Европе и Америке! Кто из 
жителей Среднего Запада в Соединенных Штатах действительно что-то 
понимает в том, что происходит за пределами Нью-Йорка и Сан-
Франциско? О чем может догадываться представитель среднего класса в 
Англии о происходящем на континенте, не говоря уже о французском 
провинциале? Что известно им о направлении, в котором движется их 
собственная судьба? Здесь слышны такие смехотворные лозунги, как 
преодоление экономического кризиса, необходимость взаимопонимания 
народов, национальной безопасности и самостоятельности для того, что-
бы «преодолеть» катастрофы, касающиеся нескольких поколений с по-
мощью повышения благосостояния и разоружения.  
Я говорю здесь о Германии, которой шторм происходящих событий 
угрожает как никакой другой стране, чье историческое существование 
действительно поставлено под вопрос. Какая здесь господствует близору-
кость, непроницаемая пошлость и ужасающая провинциальность в трак-
товке важных проблем! Основывают ли внутри наших границ Третий 
рейх или Советское государство, отменяют ли армию и собственность, 
руководство экономикой и сельским хозяйством, дают ли отдельным ма-
леньким странам как можно больше самостоятельности или устраняют их 
вообще, позволяют ли старым руководителям экономики работать мето-
дами 1900 года или, наконец, делают ли революцию, прокламируют дик-
татуру, для которой уже найден диктатор, – четыре дюжины людей чув-
ствуют себя уже давно созревшими для этого, – и все прекрасно и хорошо. 

Но Германия – не остров. Никакая другая страна в такой степени ре-
ально и чувствительно не вплетена в судьбы мира. Географическое поло-
жение и недостаток естественных границ принуждает ее к этому. В XVIII 
и XIX веках она была «серединой Европы», в XX веке она снова стала, 
как в XIII веке, пограничной страной против «Азии», и поэтому никто так 
не нуждается в политическом и экономическом мышлении, выходящем за 
пределы границ, чем немцы. Все, что происходит где-то далеко, отзыва-
ется во всех уголках Германии. 
Но наше прошлое мстит за эти 700 лет, полных бедствий провинци-
альных мелких государств, без оттенка величия, без идеи, без цели. Это 
нельзя восполнить за два поколения. Политика Бисмарка была ошибочна 
в том, что подрастающее поколение не воспитывалось для новых форм 
политической жизни1. Их видели, но их не понимали, не усваивали их 
внутренне со своими проблемами и новыми обязанностями. Ими не жили. 
И средний немец смотрит, как и прежде, на судьбу своей большой страны 
партийно и ограниченно, то есть плоско, узко, тупо, захолустно. Это мел-
кое мышление началось с того момента, когда кайзеры династии Штау-
фенов, с их взглядом, идущим далее Средиземного моря, и Ганза, господ-
ствовавшая от Шельды до Новгорода, вследствие недостатка реальной 
политической поддержки в стране были вытеснены другими более силь-
ными державами. С тех пор немцы закрылись в свои бесчисленные ма-
ленькие родины, в свои мелочные интересы, мерили мировую историю по 
своему горизонту и жадно и жалко мечтали о каком-то заоблачном госу-
дарстве, для чего и придумали выражение «немецкий идеализм». К по-
добному мелкому немецкому мышлению относится почти все, что каса-
ется политических идеалов и утопий, выросших в болоте Веймарского 
государства, все интернациональные, коммунистические, пацифистские, 
ультрамонтанские, федералистские, «арийские» желаемые видения Свя-
щенной империи, Советского государства или Третьего рейха. Все партии 
полагают и поступают так, как если бы Германия была одна во всем мире. 
Профсоюзы не видят дальше своей отрасли. Колониальную политику они 
презирали, поскольку она не вписывалась в схему классовой борьбы.  
В своей доктринерской ограниченности они не понимали или не хотели 
понять, что промышленный империализм 1900 года именно для рабочего 
был предпосылкой его существования, поскольку организовывал сбыт 
продуктов и добычу сырья, что английским рабочим давно уже стало яс-
но. Немецкая демократия увлеклась пацифизмом и разоружением вне 
сферы французского влияния. Федералисты хотели бы и без того малень-
кую страну превратить в связку карликовых государств старого образца, 
для того чтобы дать возможность другим государствам стравливать их.  
И национал-социалисты думают все сделать без других стран и вопреки 
им, веря, что смогут построить свои воздушные замки без хотя бы молча-
ливого, но очень чувствительного противодействия извне. 
 

1 Politische Schriften, S. 227. 

Г л а в а  2 
 

К этому еще прибавляется и всеобщий страх перед реальностью. У нас 
от нее ужас, хотя мы очень редко, чаще никогда ее не понимаем. Это ду-
ховная слабость последнего человека высоких культур, который отрезан в 
своих городах от крестьянства, живущего на материнской земле, и тем 
самым отрезан от естественных переживаний судьбы, времени и смерти. 
Он стал слишком бодрым, привык к вечному обдумыванию вчерашнего и 
завтрашнего и не переносит того, что он видит и должен видеть: неиз-
менный ход событий, бессмысленный случай, действительную историю с 
ее безжалостными шагами сквозь столетия, в которых отдельный человек 
врос безвозвратно со своей частной жизнью в определенное место. Это 
то, что он хотел бы забыть, опровергнуть, оспорить. Он бежит из истории 
в одиночество, в выдуманные и чуждые миру системы, в любую веру, в 
самоубийство. Он прячет голову, словно страус, в надежды, идеалы, в 
трусливый оптимизм: это так, но так это не должно быть, значит – это не 
так. Кто воет ночью в лесу, делает это из страха. Из такого же страха вы-
текает сегодня трусость городов с ее мнимым оптимизмом. Они не спо-
собны больше выносить реальность. Они ставят на место фактов жела- 
емую картину будущего, – хотя история никогда еще не заботилась о же-
ланиях людей, – от детской страны с кисельными берегами до мира во 
всем мире и рабочего рая взрослых. 

Так мало мы можем узнать о будущих событиях – только общие очер-
тания будущих фактов и их шаги через время, которые можно понять, 
сравнивая культуры. Верно лишь то, что движущими силами в будущем 
будут те, какие были и в прошлом: воля сильного, здоровый инстинкт, 
раса, воля к обладанию и власти. А над этим колышутся бездейственные 
мечты, которые всегда останутся мечтами: справедливость, счастье и мир. 
К этому следует прибавить быстро растущую, начиная с XVI века, не-
способность большинства видеть постоянно более запутанные и непонят-
ные события и ситуации в большой политике и экономике, неспособность 
понять действующие в ней силы и тенденции, не говоря уже о том, чтобы 
овладеть ими. Истинные политики встречаются все реже. В своем боль-
шинстве все, что было сделано в этом веке, но не произошло само по се-
бе, было сделано полузнайками и дилетантами, которым везло. Но они не 
всегда могут доверяться народам, чьи инстинкты их сохраняют. Сегодня 
эти инстинкты так слабы, многословная критика самодовольного незна-
ния стала такой сильной, что возрастает опасность, что истинные полити-
ки и люди знающие не будут инстинктивно одобрять или хотя бы ворч-
ливо терпеть, но встретят сопротивление во всем, что необходимо сде-
лать. Первое мог испытывать Фридрих Великий, последнее было почти 
судьбой Бисмарка. Величие и дела таких вождей могли оценить только 
последующие поколения и то не всегда. Но речь идет о том, что совре-
менность ограничивается неблагодарностью и непониманием и не пере-
ходит к противодействию. Особенно немцы велики в том, чтобы не дове-
рять творческим начинаниям, придираться к ним из-за мелочей, срывать 
их. Исторический опыт и сильные традиции, какие имеются у англичан, 

у них отсутствуют. Народ поэтов и мыслителей хочет стать народом бол-
тунов и подстрекателей! Любой настоящий государственный руководи-
тель непопулярен вследствие страха, трусости и незнания современников, 
но даже чтобы это понять, нужно быть больше, чем «идеалистом». 
Мы живем сегодня в веке рационализма, который начался в  
XVIII столетии и в XX веке быстро идет к своему концу2. Все мы его тво-
рения независимо от того, знаем мы это или нет. Это слово знакомо всем, 
но кто знает, что с ним связано? Это надменность городского, оторванно-
го от корней духа, которым не руководят более сильные инстинкты и ко-
торый презирает полнокровное мышление прошлого и мудрость старых 
крестьянских поколений. Это время, когда всякий может читать и писать, 
и поэтому хочет сказать свое слово, считая, что он лучше всех понимает. 
Этот дух занимают понятия, которые являются новыми богами этого 
времени, и он пытается критиковать мир: он никуда не годится, мы мо-
жем его сделать лучше, составим программу этого лучшего мира! Нет 
ничего проще, если есть у человека дух. Осуществление придет само со-
бой. Мы назовем это «прогресс человечества». Если имя есть, то значит, 
это имеет место. Кто в этом сомневается, тот ограничен, реакционер, ере-
тик, по крайней мере, человек без демократических достоинств: прочь его 
с дороги! Так страх перед действительностью преодолевается духовным 
высокомерием, темным незнанием жизни, душевной бедностью из-за не-
достатка уважения, наконец, чуждой миру тупостью, потому что нет ниче-
го тупее лишенной корней городской интеллигенции. В английских конто-
рах и клубах она называется common sence, во французских салонах – esprit, 
у немецких ученых – die reine Vernunft. Плоский оптимизм филистеров от 
образования начинает не бояться, а презирать элементарные факты исто-
рии. Всякий, считающий себя знающим, хочет вставить их в систему, 
далекую от действительности, дополнить ненужными понятиями, в душе 
сделать их подчиненными, потому что он больше не переживает их, а 
только познает. Эта доктринерская склонность к теориям из-за недостатка 
опыта, лучше сказать, из-за недостаточного дарования делать опыт, вы-
ражается литературно во все новых набросках политических, социальных 
и экономических систем и утопий, практически – в яростном стремлении 
что-либо организовывать, которое становится абстрактной самоцелью, 
ведущей к бюрократии, которая, в свою очередь, разлагается в своей пу-
стоте или уничтожает жизненный порядок. Рационализм в принципе есть 
не что иное, как критика, а критик есть противоположность творца: он 
разлагает и составляет; чувство и созидание ему чуждо. Поэтому его про-
дукт искусственный, безжизненный и убивающий, когда сталкивается с 
реальной жизнью. Все эти системы и организации возникли на бумаге 
методически и абсурдно и живут только на бумаге. Это началось во вре-
мена Руссо и Канта с философских теряющихся во всеобщности идеоло-
гий, затем это в XIX веке приводит к научному конструированию с по-
мощью естественнонаучных, физических, дарвинистских методов – к 
социологии, политэкономии, материалистическому пониманию истории – 

2 Untergang des Abendlandes II, München 1924, S. 374.