Почта

А.П. Чехов

ПОЧТА

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Почта. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 7 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007246-3
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

ПОЧТА

Было три часа ночи. Почтальон, совсем уже готовый в дорогу, в 

фуражке, в пальто и с заржавленной саблей в руках, стоял около 
двери и ждал, когда ямщики кончат укладывать почту на только 
что поданную тройку. Заспанный приемщик сидел за своим столом, похожим на прилавок, что-то писал на бланке и говорил:

– Мой племянник студент просится сейчас ехать на станцию. 

Так ты того, Игнатьев, посади его с собой на тройку и довези. Хоть 
это и не дозволено, чтоб посторонних с почтой возить, ну да что ж 
делать! Чем лошадей для него нанимать, так пусть лучше даром 
проедет.

– Готово! – послышался крик со двора.
– Ну, поезжай с богом, – сказал приемщик. – Который ямщик 

едет?

– Семен Глазов.
– Поди распишись.
Почтальон расписался и вышел. У входа и почтовое отделение 

темнела тройка. Лошади стояли неподвижно, только одна из пристяжных беспокойно переминалась с ноги на ногу и встряхивала 
головой, отчего изредка позвякивал колокольчик. Тарантас с тюками казался черным пятном, возле него лениво двигались два силуэта: студент с чемоданом в руках и ямщик. Последний курил 
носогрейку; огонек носогрейки двигался в потемках, потухал и 
вспыхивал; на мгновение освещал он то кусок рукава, то мохнатые 
усы с большим медно-красным носом, то нависшие, суровые брови.

Почтальон помял руками тюки, положил на них саблю и вско
чил на тарантас. Студент нерешительно полез за ним и, толкнув 
его нечаянно локтем, сказал робко и вежливо: «Виноват!» Носогрейка потухла. Из почтового отделения вышел приемщик, как 
был, в одной жилетке и в туфлях; пожимаясь от ночной сырости и 
покрякивая, он прошелся около тарантаса и сказал:

– Ну, с богом! Кланяйся, Михайло, матери! Всем кланяйся. А 

ты, Игнатьев, не забудь передать пакет Быстрецову… Трогай!

Ямщик забрал вожжи в одну руку, высморкался и, поправив 

под собою сиденье, чмокнул.

– Кланяйся же! – повторил приемщик.
Колокольчик что-то прозвякал бубенчикам, бубенчики ласково 

ответили ему. Тарантас взвизгнул, тронулся, колокольчик заплакал, бубенчики засмеялись. Ямщик, приподнявшись, два раза хлестнул по беспокойной пристяжной, и тройка глухо застучала по 
пыльной дороге. Городишка спал. По обе стороны широкой улицы 

чернели дома и деревья, и не было видно ни одного огонька. По 
небу, усеянному звездами, кое-где тянулись узкие облака, и там, 
где скоро должен был начаться рассвет, стоял узкий лунный серп; 
но ни звезды, которых было много, ни полумесяц, казавшийся белым, не проясняли ночного воздуха. Было холодно, сыро и пахло 
осенью.

Студент, считавший долгом вежливости ласково поговорить с 

человеком, который не отказался взять его с собой, начал:

– Летом в это время уже светло, а теперь еще даже зари не вид
но. Прошло лето!

Студент поглядел на небо и продолжал:
– Даже по небу видно, что уже осень. Посмотрите направо. Ви
дите три звезды, которые стоят рядом по одной линии? Это созвездие Ориона, которое появляется на нашем полушарии только в 
сентябре.

Почтальон, засунувший руки в рукава и по уши ушедший в во
ротник своего пальто, не пошевельнулся и не взглянул на небо. 
По-видимому, созвездие Ориона не интересовало его. Он привык 
видеть звезды, и, вероятно, они давно уже надоели ему. Студент 
помолчал немного и сказал:

– Холодно! Пора бы уж быть рассвету. Вам известно, в котором 

часу восходит солнце?

– Что-с?
– В котором часу восходит теперь солнце?
– В шестом! – ответил ямщик.
Тройка выехала из города. Теперь уже по обе стороны видны 

были только плетни огородов и одинокие ветлы, а впереди всё застилала мгла. Здесь на просторе полумесяц казался более и звезды 
сияли ярче. Но вот пахнуло сыростью; почтальон глубже ушел в 
воротник, и студент почувствовал, как неприятный холод пробежал сначала около ног, потом по тюкам, по рукам, по лицу. Тройка 
пошла тише; колокольчик замер, точно и он озяб. Послышался 
плеск воды, и под ногами лошадей и около колес запрыгали звезды, отражавшиеся в воде.

А минут через десять стало так темно, что уж не было видно ни 

звезд, ни полумесяца. Это тройка въехала в лес. Колючие еловые 
ветви то и дело били студента по фуражке, и паутина садилась ему 
на лицо. Колеса и копыта стучали по корневищам, и тарантас покачивался, как пьяный.

– Вези по дороге! – сказал сердито почтальон. – Что по краю ве
зешь! Мне всю рожу ветками расцарапало! Бери правей!

Но тут едва не произошло несчастье. Тарантас вдруг подскочил, 

точно его передернула судорога, задрожал и с визгом, сильно на

крениваясь то вправо, то влево, с страшной быстротой понесся по 
просеке. Лошади чего-то испугались и понесли.

– Тпррр! Тпррр! – испуганно закричал ямщик. – Тпррр… дья
волы!

Подскакивавший студент, чтобы сохранить равновесие и не вы
лететь из тарантаса, нагнулся вперед и стал искать, за что бы ухватиться, но кожаные тюки были скользки, и ямщик, за пояс которого ухватился было студент, сам подскакивали каждое мгновение 
готов был свалиться. Сквозь шум колес и визг тарантаса послышалось, как слетевшая сабля звякнула о землю, потом, немного погодя, что-то раза два глухо ударилось позади тарантаса.

– Тпррр! – раздирающим голосом кричал ямщик, перегибаясь 

назад. – Стой!

Студент упал лицом на его сиденье и ушиб себе лоб, но тотчас 

же его перегнуло назад, подбросило, и он сильно ударился спиной 
о задок тарантаса. «Падаю!» – мелькнуло в его голове, но в это 
время тройка вылетела из леса на простор, круто повернула направо и, застучав по бревенчатому мосту, остановилась, как вкопанная, и от такой внезапной остановки студента по инерции опять 
перегнуло вперед.

Ямщик и студент – оба задыхались. Почтальона в тарантасе не 

было. Он вылетел вместе с саблей, чемоданом студента и одним 
тюком.

– Стой подлец! Сто-ой! – послышался из леса его крик. – Сво
лочь проклятая! – кричал он, подбегая к тарантасу, и в его плачущем голосе слышались боль и злоба. – Анафема, чтоб ты издох! –
крикнул он, подскакивая к ямщику и замахиваясь на него кулаком.

– Экая история, господи помилуй! – бормотал ямщик винова
тым голосом, поправляя что-то около лошадиных морд. – А всё 
чёртова пристяжная! Молодая, проклятая, только неделя, как в упряжке ходит. Ничего идет, а как только с горы – беда! Ссадить бы 
ей морду раза три, так не стала бы баловать… Сто-ой! А, чёрт!

Пока ямщик приводил в порядок лошадей и искал по дороге 

чемодан, тюк и саблю, почтальон продолжал плачущим, визжащим 
от злобы голосом осыпать его ругательствами. Уложив кладь, ямщик без всякой надобности провел лошадей шагов сто, поворчал 
на беспокойную пристяжную и вскочил на козла.

Когда страх прошел, студенту стало смешно и весело. Первый 

раз в жизни ехал он ночью на почтовой тройке, и только что пережитая встряска, полет почтальона и боль в спине ему казались интересным приключением. Он закурил папиросу и сказал со смехом:

– А ведь этак можно себе шею свернуть! Я едва-едва не слетел 

и даже не заметил, как вы вылетели. Воображаю, какая езда должна быть осенью!

Почтальон молчал.
– А вы давно ездите с почтой? – спросил студент.
– Одиннадцать лет.
– Ого! Каждый день?
– Каждый. Отвезу эту почту и сейчас же назад ехать. А что?
За одиннадцать лет, при ежедневной езде, наверное, было пе
режито немало интересных приключений. В ясные летние и в суровые осенние ночи или зимою, когда тройку с воем кружит злая 
метель, трудно уберечься от страшного, жуткого. Небось не раз 
носили лошади, увязал в промоине тарантас, нападали злые люди, 
сбивала с пути вьюга…

– Воображаю, сколько приключений было у вас за одиннадцать 

лет! – сказал студент. – Что, должно быть, страшно ездить?

Он говорил и ждал, что почтальон расскажет ему что-нибудь, 

но тот угрюмо молчал и уходил в свой воротник. Начинало между 
тем светать. Было незаметно, как небо меняло свой цвет; оно всё 
еще казалось темным, но уже видны были лошади, и ямщик, и дорога. Лунный серп становился все белее и белее, а растянувшееся 
под ним облако, похожее на пушку с лафетом, чуть-чуть желтело 
на своем нижнем крае. Скоро стало видно лицо почтальона. Оно 
было мокрое от росы, серо и неподвижно, как у мертвого. На нем 
застыло выражение тупой, угрюмой злобы, точно почтальон всё 
еще чувствовал боль и продолжал сердиться на ямщика.

– Слава богу, уже светает! – сказал студент, вглядываясь в его 

злое, озябшее лицо. – Я совсем замерз. Ночи в сентябре холодные, 
а стоит только взойти солнцу, и холода как не бывало. Мы скоро 
приедем на станцию?

Почтальон поморщился и сделал плачущее лицо.
– Как вы любите говорить, ей-богу! – сказал он. – Разве не мо
жете молча ехать?

Студент сконфузился и уж не трогал его всю дорогу. Утро на
ступало быстро. Месяц побледнел и слился с мутным, серым небом, облако всё стало желто, звезды потухли, но восток всё еще 
был холоден, такого же цвета, как и всё небо, так что не верилось, 
что за ним пряталось солнце…

Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу 

и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и думал только о том, как, должно быть, жутко и 
противно бедным деревьям и траве переживать холодные ночи. 
Солнце взошло мутное, заспанное и холодное. Верхушки деревьев 

не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно, 
лучи не ползли по земле, и в полете сонных птиц не заметно было 
радости. Каков был холод ночью, таким он остался и при солнце…

Студент сонно и хмуро поглядел на завешенные окна усадьбы, 

мимо которой проезжала тройка. За окнами, подумал он, вероятно, 
спят люди самым крепким, утренним сном и не слышат почтовых 
звонков, не ощущают холода, не видят злого лица почтальона; а 
если разбудит колокольчик какую-нибудь барышню, то она повернется на другой бок, улыбнется от избытка тепла и покоя и, поджав ноги, положив руки под щеку, заснет еще крепче.

Поглядел студент на пруд, который блестел около усадьбы, и 

вспомнил о карасях и щуках, которые находят возможным жить в 
холодной воде…

– Посторонних не велено возить… – заговорил неожиданно 

почтальон. – Не дозволено! А ежели не дозволено, то и незачем 
садиться… Да. Мне, положим, всё равно, а только я этого не люблю и не желаю.

– Отчего же вы раньше молчали, если это вам не нравится?
Почтальон ничего не ответил и продолжал глядеть недруже
любно, со злобой. Когда немного погодя тройка остановилась у 
подъезда станции, студент поблагодарил и вылез из тарантаса. 
Почтовый поезд еще не приходил. На запасном пути стоял длинный товарный поезд; на тендере машинист и его помощник с лицами, влажными от росы, пили из грязного жестяного чайника чай. 
Вагоны, платформа, скамьи – всё было мокро и холодно. До прихода поезда студент стоял у буфета и пил чай, а почтальон, засунув 
руки в рукава, всё еще со злобой на лице, одиноко шагал по платформе и глядел под ноги.

На кого он сердился? На людей, на нужду, на осенние ночи?