Тост прозаиков

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ТОСТ ПРОЗАИКОВ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ТОСТ ПРОЗАИКОВ 

– Проза остается прозой даже тогда, когда кружится голова и 
вальсируют чувства. Как бы ни накалили вы кремень, а из него не 
сделать вам кружев; каким бы веселящим нектаром вы ни напоили прозаика, а из него не выжать вам легкого, веселящего экспромта! Не моя вина, если требуемый от меня тост заставит вас 
нахмуриться и если мой веселый сосед потянет меня за рукав и 
призовет к порядку. Я смущен, коллеги, и невесело мне! Если бы 
не было обычая на юбилейных обедах смеяться, то я пригласил 
бы вас плакать... 
Если человек прожил двадцать лет, то он еще так молод, что 
ему запрещают жениться; если же журнал перевалил через двадцать, то его ставят в пример долговечности. Это раз... Во–
вторых, журнал прожил двадцать лет, а среди нашей обедающей 
братии нет ни одного, который имел бы право назвать себя ветераном «Будильника», нет, кажется, ни одного, который мог бы 
сказать, что он работал в нашем журнале более десяти лет. Я 
лично числюсь в штате прозаиков пять–шесть лет, не больше, а 
между тем три четверти из вас – мои младшие коллеги, и все вы 
величаете меня старым сотрудником. Хорош старик, у которого 
нет еще порядочных усов и из которого бьет таким ключом самая 
настоящая молодость! Журналы недолговечны, пишущие же еще 
недолговечнее... Прожил «Будильник» только двадцать лет, а попал уже в старики и пережил чуть ли не двадцать поколений сотрудников. Словно индейские племена исчезали одно за другим 
эти поколения... Родится и, не расцвев, увядает... Смешно: по 
«Будильнику» мы имеем предков! 
Где же они? Одни умерли... Каждый год, и почему–то непременно осенью, нам приходится хоронить кого–либо из коллег... 
Сбежишь не только в частные поверенные или нотариусы, но и 
подальше: в кондуктора, в почтальоны, в литографы! Я видел 
третьих, которые просто сознавались мне, что они отупели... И 
все эти смерти, дезертирства, отупения и прочие метаморфозы 
происходят в удивительно короткий срок. Право, можно подумать, что судьба принимает толпу пишущих за коробку спичек! 
Не стану я объяснять этой недолговечности, но ею берусь объяснить многое. Объясняю я ею такое печальное явление, как отсутствие окрепших, сформировавшихся и определившихся талантов. 
Объясняю отсутствие школ и руководящих традиций. В ней же 

2 

вижу причину мрачного взгляда, установившегося в некоторых 
на журнальные судьбы. Но что наиболее всего смущает меня, так 
это то, что та же самая недолговечность является симптомом 
жизни тяжелой, нездоровой. 
Если, коллеги, этот порядок, тянувшийся в течение двадцати 
лет, естественен и имеет своим конечным пунктом благо, то 
пусть он и остается. Если же он явление болезненное и указывает 
только на нашу слабость и неуменье выходить из борьбы целым, 
то пусть он уступит свое место другому порядку. 
За новый порядок, за нашу целость!