Л.Н. Толстой в жизни и творчестве

СЕРИЯ
«В помощь школе»

Л.А. Капитанова

Л.Н.ТОЛСТОЙ
в жизни
и творчестве

МОСКВА

«РУССКОЕ СЛОВО»

2010

Учебное пособие
для школ, гимназий, 
лицеев и колледжей

8е издание

Капитанова Л.А. 
Л.Н. Толстой в жизни и творчестве: учебное пособие для
школ, гимназий, лицеев и колледжей / Л.А. Капитанова. —
8е изд. — М.: ООО «ТИД «Русское слово — РС», 2010. —
88 с.: фотоил. — (В помощь школе).

ISBN 9785993205373

Данная книга расширит знания учащихся и поможет им в работе над сочинениями, докладами и другими самостоятельными
заданиями.
Фотоматериалы могут быть использованы для организации
выставок и стенгазет в школе.

ISBN 9785993205373

© Л.А. Капитанова, 1999, 2010
© ООО «ТИД «Русское слово—РС», 1999, 2010

ББК 83.3Р1
К 20

ББК 83.3Р1

Под редакцией доктора филологических наук, профессора,
заведующего кафедрой русской литературы МГПУ им. Ленина
В.И. КОРОВИНА

К 20

Серийное оформление, макет —
Г.Ф. ОРДЫНСКИЙ, Н.Г. ОРДЫНСКИЙ, 
составление изобразительного ряда, подбор иллюстраций —
Г.Ф. ОРДЫНСКИЙ

В оформлении книги использованы иллюстрации:
на обложке — портрет Л.Н. Толстого, 
художник И.Н. Крамской, 1873 г.;
интерьер кабинета Л.Н. Толстого в Ясной Поляне,
современная фотография;
на фронтисписе — Л.Н. Толстой за работой в кабинете 
хамовнического дома, художник Н.Н. Ге, 1884 г.

«ЖИЗНЬ ЕСТЬ 
УВЕЛИЧЕНИЕ СВОЕЙ ДУШИ»

Это написал Лев Николаевич Толстой, когда за его плечами уже
стояли семьдесят шесть прожитых лет из восьмидесяти двух, отпущенных ему судьбой.
Казалось бы, простая истина. Но сколько суждено было пройти
писателю, чтобы осознать ее. Сам Толстой в конце своего пути не раз
говорил об отчетливо «ясном понимании жизни, какого никогда
прежде не было. Точно сложное уравнение приведено к самому простому выражению и решению...»
Все душевные силы этого удивительного человека и писателя были подчинены поиску «истинной жизни». Толстой знал, что она «всегда хранится в человеке, как хранится она в зерне, и наступает время,
когда жизнь эта обнаруживается».
Время обнаружения «истинной жизни» Толстой связывает с моментом, когда человек спрашивает себя: кто он? для чего он живет?
«Задав же себе этот вопрос, он ищет на него ответа, найдя же ответ,
он не успокаивается до тех пор, пока не сделает того, для чего он
живет». Так Толстой понимал содержание и смысл жизни человека
на земле. 
На вопрос, зачем он живет, Толстой ответит в самом начале своего пути. И планка его жизненной цели будет чрезвычайно высокой:
«...смысл моей жизни в перенесении себя в жизнь, в интересы других...» Не всякий решится растворить себя в жизни других, на благо
людей. Но Толстой искренен в своей убежденности, что «чем больше служишь другим.., тем радостнее» и «чем больше служишь себе..,
тем тяжелее жизнь» Трудно представить, что жить для себя, как считает Толстой, — это значит утяжелять свою жизнь! Как бы то ни было, но этому нравственному критерию писатель будет следовать всегда и во всем.
Несомненно, человеку ничего не дается просто так. Поиски Толстым истины жизни были необыкновенно многотрудными, и осмысление однажды найденного не прекращалось до последнего дыхания
писателя.

Так случилось, что «истинная жизнь» приоткрылась Толстому
еще в детстве, в игре, придуманной для Левушки, Мити и Сережи
Николенькой.
Старший брат объявил младшим, «что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми: не будет ни болезни, ни неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться, и все будут любить друг друга, все сделаются
«муравейными братьями». Толстой полагал, что его брат слышал или
читал чтонибудь о чешских «моравских братьях», но детям нравилось именно название «муравейные братья».
«Главная тайна» Николеньки заключалась в том, «как сделать,
чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и
не сердились, а были бы постоянно счастливы». Вот тут и было поведано братьям о существовании заповедной зеленой палочки, на которой, как говорил Николенька, написана эта тайна. И зарыта зеленая
палочка «у дороги, на краю оврага «Старого Заказа». 
Но еще тогда, мальчиком, Толстой понимал, что каждому человеку
предназначено самому отыскать зеленую палочку. И он нашел ее, потому что верил в истину о великом благе для людей, написанную на ней.
Правда, у Толстого на это ушла целая жизнь, жизнь, перед которой
мы склоняем головы с глубоким уважением и называем ее великой.
Детский идеал муравейных братьев, со временем ставший для
Толстого заветной мечтой о братстве людей всей земли, не переставал тревожить писателя. Уже будучи шестидесятидевятилетним человеком, Толстой продолжает со всей детской непосредственностью
и убежденностью верить, что «признание братства людей» — это
путь к преодолению «отчаяния от безумия и бедственности жизни».
Он настаивает на том, что братство является естественным состоянием людей. Для Толстого очевиден тот факт, что «разделение старательно воспитывают» лишь в том случае, когда необходимо оправдать зло и насилие, поскольку «чем больше люди разъединены, тем
возможнее, нужнее кажется деспотизм».
Иначе, чтобы люди сошлись в единстве, необходимы «сила любви», духовное совершенство человека и сознание «необходимости и
блага этого соединения». Но главным здесь является не указание на
столь важные три слагаемые «гармонии человеческого единения».
Суть в другом. Объединить всех живущих на земле, по Толстому, —
все равно, что построить Дом. А что может быть насущнее Дома и,
стало быть, братства людей?!
Писатель был убежден, что жизнь человека «меряется не временем». Мерой жизни становится то, «насколько человек увеличил,

6

расширил, усовершенствовал» свою душу. Отсюда и возникает толстовская формула «жизнь есть увеличение своей души», и, соответственно, «истинной жизнью» человека, по Толстому, является духовная жизнь.
Что же способствует «увеличению души» в толстовском понимании? Совершенствование себя, «свойство, прирожденное человеку».
Призвание человека совершенствоваться стало для Толстого дорожкой света, бегущей через всю его долгую жизнь. Но при этом процесс
самосовершенствования, считает Толстой, должен быть направлен
исключительно на формирование в человеке привычки добра и любви, обращенных к людям. Причем Толстой настаивает на том, что доброта и любовь — это единственно верный путь, который ведет ко
всеобщему благу. 
В дневнике мы читаем: «Человеку свойственно стремиться к увеличению. Это может быть увеличение количества рублей, картин,
лошадей, увеличение чинов, мускулов, знаний, а увеличение одно
только нужно: увеличение доброты». И далее: «Признание целью
жизни увеличение любви...»
Добротой, любовью проникнуто все сущее. Это толстовская
мысль. Подтверждением ей удивительное своей неожиданностью и
вместе с тем органичностью дневниковое размышление о том, могут
ли растения быть добрыми. Да, «к старости, — пишет Толстой, — как
люди и животные». «Что делается в них, мы не знаем, но то, чем проявляются их жизни в старости, имеет свойства добра: они роняют
свои плоды, семена... уступают место другим».
Толстого немало волнует проблема истинного добра и истинной
любви. Ему даже представлялся сюжет возможного рассказа, герой
которого видит, «как после смерти его судят и на весах вешают его
дела. Он ждет, что принесут и положат его труды для народа, благотворительность, его научные труды, его семейные добродетели, их
несут, и все это ничего не весит». Напротив, чаша весов поднимается.
«И вдруг несут то, что он забыл: как он подавил в себе досаду в споре, поднял игрушку девочке... — все то, что люди не знали». Тем самым читатель подводился к закономерному выводу о том, что все истинное, делается единственно для блага людей, а не ради славы,
должно быть невидимым.
Вообще Толстому представлялось принципиально важным исключить из выстраиваемой им системы нравственного совершенствования малейшие проявления сосредоточенности на собственном
«я». Полагая целью истинной человеческой жизни служение всеобщему благу, людям, Толстой вполне осознанно отрекался от самого

себя. Символом человеческого существования стала для него восточная притча, которую он рассказал в своей «Исповеди». 
Спасаясь от зверя, человек прыгнул в безводный колодец и увидел, что на дне сторожит его дракон. Несчастный повис на ветках
растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на них. Но
тут же он замечает, что две мыши, белая и черная, подтачивают ствол
этого куста. Казалось бы, гибель неминуема. Но человек вдруг увидел на листьях куста капли меда и принялся их лизать. 
Такова басня с ее аллегорическими образами драконасмерти и
мышей — дня и ночи — вечно уходящего времени жизни, и каплями
меда — всеми теми спасительными мигами, — писательский труд, семья... — хоть както уводящими от жестокой истины неминуемого
приближения смерти. 
Одинокая душа, охваченная страхом смерти, видя свой конец,
вполне вероятно уже не может продолжить лизать «мед жизни». Как
же быть этой душе? «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не
уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?» — спрашивает себя Толстой. И отвечает утвердительно в другой своей работе, —
«В чем моя вера». «Жизнь есть жизнь, — говорит писатель, — и ею
нужно воспользоваться возможно лучше», а это значит, по Толстому,
суметь преодолеть самого себя, собственный эгоизм, проникнуться
всем тем, «что не умирает с личной жизнью», сосредоточенно жить
для братства людей, для всеобщего блага.
Вот с такого представления о Льве Николаевиче Толстом мы и начинаем разговор об этом удивительном русском мудреце и гениальном писателе.

«...Сознание единства во всем,
скрываемое от нас временем».

Эта строка из дневника Толстого завершает впечатляющее своим
планетарным размахом, неожиданным взглядом и вместе с тем закономерной органичностью размышление писателя о мире вокруг себя.
Он пишет, что когда люди созерцают природу, то они, быть может,
вспоминают «о том времени, когда мы были животными, деревьями,
землей», точнее, о том времени, когда мы были разлиты во всем, что
окружает нас, и являлись неким животворящим целым.
Мыслью о нерасторжимости, слитности, «сознании единства со
всем, скрываемым от нас временем», проникнуто и размышление Толстого о РодеХранителе «черт предков, повторяющихся в потомках».
Свою вписанность в Род Лев Николаевич глубоко ощущал и представлял как «только одну точку среди бесконечного времени и бесконечного пространства»: «Так я, Лев Толстой, есмь временное проявление Толстых, Волконских, Трубецких, Горчаковых и т.д. ...Я выделяю
себя из этой бесконечности только потому, что сознаю себя». Но
именно осознание себя частицей «существа бесконечного» рождало в
нем чувство нераздельности, общей жизни со своими предками, о которых писатель много знал и которых глубоко чтил.
Лев Николаевич Толстой принадлежал к знатному дворянскому
роду, который насчитывал более шестисот лет и уходил корнями во
времена великого князя Василия Васильевича Темного, давшего, по
преданию, прозвище Толстой одному из предков писателя. Другой —
Петр Андреевич Толстой — был среди зачинщиков стрелецкого бунта. Позднее, будучи сподвижником Петра и заслужив его доверие и
графский титул, он станет посланником в Константинополе и особо
отличится по дипломатической линии. Закончит Петр Андреевич
свою жизнь в Соловецком монастыре, как и многие другие, оказавшиеся в опале при Петре II, сыне царевича Алексея.
Дед Толстого Илья Андреевич служил губернатором в Казани и
был женат на дочери военного министра Николая Ивановича ГорчаРОД

ИЛЬЯ АНДРЕЕВИЧ ТОЛСТОЙ, 
ПЕЛАГЕЯ НИКОЛАЕВНА ТОЛСТАЯ,
ДЕД Л. Н. ТОЛСТОГО 
УРОЖДЕННАЯ ГОРЧАКОВА
Миниатюры со шкатулки, принадлежавшей семье Толстых. Начало XIX в.

ПЕТР АНДРЕЕВИЧ ТОЛСТОЙ,
ПРАЩУР Л. Н. ТОЛСТОГО
Портрет И. Таннауэра. 1717 г.

НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ ТОЛСТОЙ,
ОТЕЦ Л. Н. ТОЛСТОГО
Акварель неизвестного художника. 1820е гг.