История литературы Ставрополья. XX век

Л. П. Егорова

ÈÑÒÎÐÈß ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛ 
ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß.  

ХХ век

2-е издание, стереотипное

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2022

УДК 82
ББК  83.3(2)
          Е30

Н а у ч н ы й  р е д а к т о р :
доктор филологических наук, профессор А.А. Фокин

Р е ц е н з е н т ы :
доктор филологических наук, профессор А.А. Газизова
доктор филологических наук, профессор Л.И. Бронская

Е30

Егорова Л.П.
   История литературы Ставрополья. XX век / Л.П. Егорова ; под общ. 
ред. проф. А.А. Фокина. — 2-е изд., стер. — Москва : ФЛИНТА, 2022. 
— 582 с. — ISBN 978-5-9765-5126-8. — Текст : электронный.

    В книге освещаются основные этапы развития литературы Ставро-
полья в XX веке; эволюция творчества И. Сургучева, И. Егорова, 
С. Бабаевского, В. Гнеушева, И. Кашпурова, А. Екимцева, В. Баби-
ченко, В. Кудинова, И. Романова, М. Усова, В. Чернова, Г. Шумарова, 
Я. Бернарда, В. Ходарева; начало творческого пути В. Бутенко, 
Н. Сахвадзе, И. Аксенова, С. Подольского. Содержатся краткие све-
дения обзорного характера о многих других писателях Ставрополья. 
    Издание предназначено для научных работников, преподавателей 
литературы и учащихся средних и высших учебных заведений, всех 
интересующихся региональной литературой.

© Егорова Л.П., 2022
© Издательство «ФЛИНТА», 2022

ISBN 978-5-9765-5126-8

УДК 82
ББК  83.3(2)

Представляя на суд читателей эту книгу, автор хотел бы подчеркнуть 
ее эскизный характер. Предварительная, неокончательная, сделанная в об-
щих чертах «История литературы Ставрополья. ХХ век», тем не менее, на 
наш взгляд, имеет право на существование и благодаря представленному в 
ней материалу, полезному для преподавателей литературы, и как итог ра-
боты многих десятилетий литературоведа, занимавшегося, хотя и с боль-
шими перерывами, творчеством писателей Ставрополья. Наша первая пуб-
ликация размышлений на эту тему  — на примере произведений М. Усова 
и А.  Малышева — появилась в альманахе «Ставрополье» еще в 1960 году.
История литературы Ставрополья академического типа, очевидно, 
будет создана только в будущем, усилиями коллектива ученых. Тем не ме-
нее, ее первый очерк необходим уже сейчас. Следует отдать должное мно-
гим поколениям писателей. Они, как справедливо сказал Вадим Чернов в 
мемуарах, «речки, ручейки, родники, впадающие в великую Волгу российс-
кой словесности. Быть может, они сегодня забыты или полузабыты. Но они 
искренне и ярко отразили сложнейший кровавый XX век советских людей 
в своих произведениях. В том числе и своих земляков, ставропольчан. Низкий 
поклон им за это» («День мой — век мой»).
Литература постсоветского десятилетия Ставрополья, как открывающая 
новый этап литературного развития в крае в 1990–2000 годах, вообще 
только ждет своего исследователя и в данной книге не рассматривается. 
Однако начало творческого пути известных современных писателей, 
вошедших в литературу в конце 1980-х годов, — Владимира Бутенко, Нико-

ÎÒ ÀÂÒÎÐÀ

*

Ëþäìèëà Ïåòðîâíà Åãîðîâà

ÈÑÒÎÐÈß ËÈÒÅÐÀÒÓÐÛ ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß. ÕÕ ÂÅÊ

лая Сахвадзе, Ивана Аксенова, Станислава Подольского, Виктора Кустова и 
других, чей талант наиболее полно раскрылся в 1990–2000-е годы, — освещено 
нами более или менее подробно.
Еще одно замечание. В академических историях главы-персоналии 
отражают сложившуюся иерархию литературно-художественных ценностей. 
В данном случае это не совсем так. Если в литературе первой половины 
ХХ века Илья Сургучев, Иван Егоров, Семен Бабаевский — это единственно 
возможные имена персоналий, то во второй половине ХХ века их круг мо-
жет быть расширен или даже изменен. Публикуемым в книге главам о Вла-
димире Гнеушеве, Иване Кашпурове, Викторе Бабиченко, Вадиме Черно-
ве, Георгии Шумарове, отражающим научно-исследовательские интересы 
автора, кто-то может предпочесть монографическое изучение таких писа-
телей, как Андрей Губин, Игорь Романов, Александр Екимцев и др. Кроме 
того, наша современность быстро становится историей, и литературоведы, 
обратившиеся к новому ее этапу, будут иметь возможность выделить в ис-
тории литературы Ставрополья новые монографические главы. Таким об-
разом, «История литературы Ставрополья» открыта для новых дополнений 
и уточнений, как усилиями самого автора, так и продолжателей его дела.
Отбор и компоновка материала в «Истории...» диктовалась и назначе-
нием книги, адресованной прежде всего широкому кругу читателей, — уча-
щимся высших и средних учебных заведений. Это иногда вело к отступлени-
ям от строго хронологического принципа и к некоторой фрагментарности 
(особенно в обзоре литературы Ставрополья 1970–1980-х годов), давая воз-
можность целостной репрезентации наиболее современно звучащих и ин-
тересных читателю примеров из многочисленных уже произведений став-
ропольских авторов. По этой же причине автору пришлось отказаться от 
ряда материалов, имеющих определенное историко-литературное значе-
ние, но более уместных в изданиях типа «Ученых записок».
Посвящаю книгу сотрудникам отдела краеведческой литературы и 
библиографии Ставропольской краевой библиотеки им. М. Ю. Лермонто-
ва — труженикам, влюбленным в свое дело. Они во многом способствова-
ли моей работе.

Литература Ставрополья глубоко связана с общероссийской литера-
турой в силу той исторической роли, которую Ставрополь играл в жизни 
России в течение двух с лишним веков. Здесь бывали, о нем писали или, 
по крайней мере, упоминали Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, ссыльные 
поэты-декабристы и многие другие художники слова, составившие славу 
и гордость русской литературы. Они навсегда остались первопроходцами 
в кавказской тематике и эталоном для тех, кто, живя на Ставрополье, на-
чинал свою творческую деятельность, обращаясь к изображению жизни и 
природы Кавказа. И не только Закавказья — Грузии, но и Кавказской гу-
бернии. Она была образована в 1802 году и в 1847 году получила название 
«Ставропольской». С 1860 года, после выделения Терской и Кубанской областей, 
ее территория  — сегодняшний Ставропольский край.
Литература 1890–1910-х годов в ее газетных и журнальных вариантах 
исследована О. А. Лотковой, заслужившей этим глубочайшее уважение 
специалистов по литературе Ставрополья как ХIХ, так и ХХ веков. Долгое 
время (с 1850 по 1884 год) центром культурной жизни на Ставрополье была 
единственная в те годы газета — «Ставропольские губернские ведомос-

1890–1920-е

ËÈÒÅÐÀÒÓÐÀ ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß
первой половины ХХ века

•

I.

ËÈÒÅÐÀÒÓÐÀ ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß ÏÅÐÂÎÉ ÏÎËÎÂÈÍÛ ÕÕ ÂÅÊÀ
6

Ëþäìèëà Ïåòðîâíà Åãîðîâà

ти». Это определило ее важную роль в становлении литературного процесса 
на Ставрополье. Уже с первого номера и в последующие годы редакция 
газеты обращалась к читателям с просьбой присылать материалы, в какой 
бы форме они ни были. При этом делался акцент на языковую специфику 
местности: «И будем очень рады, если при описании, например, обычаев 
русских или казаков будут употреблены оттенки местного наречия или сообщены 
будут песни простого народа, записанные прямо со слов, с сохране-
нием ударений и выговора». Учителя, врачи, чиновники, священнослужи-
тели пробовали свои силы на журналистском поприще, присылали в газету 
заметки, рассказы и анекдоты.
Одним из первых документально-художественных произведений 
стал очерк А. П. Архипова «Три дня в ауле» с авторскими переводами пе-
сен ставропольских туркмен. Два года спустя была опубликована «Про-
грамма для собирания народного языка и словесности», включающая об-
разцы местных наречий. Публикации на русском языке кавказских легенд, 
материалов с описанием горских обрядов также расширяли художествен-
ные возможности русского литературного языка, возможности, говоря сов-
ременным языком, художественной коммуникации. «Призывая своих чи-
тателей к сотрудничеству, предоставляя место для выступления на своих 
страницах», редакция открывала «широкие возможности» для творчества 
местной интеллигенции (Лоткова, 2010, с. 228).
Можно сказать, что истоки художественной литературы Ставрополья 
уходят в середину ХIХ века, когда в газете «Ставропольские губернские ве-
домости» стали появляться отдельные поэтические произведения учени-
ков Ставропольской мужской гимназии, в становлении которой большую 
роль сыграл Я. М. Неверов (Невская, 1994; Глагол будущего, 2002). Ставро-
полье выдвинуло своего посланца — Я. В. Абрамова — и в общероссийскую 
литературу.
яков Абрамов (1858–1906) родился в Ставрополе, учился в Став-
ропольской мужской гимназии и Духовной семинарии, которую закончил 
в 1877 году. Планы дальнейшей учебы в Петербурге или Киеве притормози-
ла полиция, наложившая на Абрамова домашний арест за хранение неле-
гальной литературы. В 1880 году он переезжает в Петербург, сотрудничает 
как обозреватель и публицист в «Отечественных записках», пользуясь ав-
торитетом у издателя журнала М. Е. Салтыкова-Щедрина. Именно в «Оте-
чественных записках» появились первые публикации Я. Абрамова «Ба-
бушка-генеральша» (1881), «Как мелентьевцы искали воли» (1882), «Босая 
команда» (1883) и др. Эти рассказы составили сборник «В поисках за прав-

Èñòîðèÿ ëèòåðàòóðû Ñòàâðîïîëüÿ. ÕÕ âåê

дой», вышедший в Петербурге в 1884 году уже вторым изданием и унич-
тоженный по цензурным соображениям. Его автобиографическая повесть 
«В степи» печаталась в нескольких номерах журнала «Устои» за 1882 год; 
в ней автор показал разрушение патриархальных устоев общества, кризис 
гуманизма и официальной церкви, которой противостояли многочислен-
ные на Северном Кавказе секты. Писатель раскрывал духовный мир геро-
ев-правдоискателей, вступивших на путь борьбы со злом. Это и Иван Отче-
наш («В степи»), и Афанасий Лопухин («Ищущий правды»), возмущенный 
тем, что мир решает вопросы «не по совести» («Подлецы Вы, господа ста-
рики!» — восклицает он). Смело решает «вопросы жизни» и Михаил За-
цепин («Механик»); автор-повествователь выразительно пишет о том, что 
Зацепин представлял могучую силу и по умственным способностям, и по 
характеру: «Какую громадную пользу принесли бы России Зацепины, ес-
ли бы они были пристроены к действительно полезному делу». В рассказе 
«Корова» автор на стороне своего героя Петра Власова, и в целом рассказ о 
быте ставропольской слободы, исполненный глубокого социального смыс-
ла, даже сейчас читается с интересом.
Художественно воплощая идеи демократического просветительс-
тва, Яков Абрамов зарекомендовал себя как мастер прозы малого жанра. 
Очень колоритна сценка (жанровое определение автора) «Неожиданная 
встреча» (1982), передающая впечатления повествователя-рассказчика от 
длительного переезда по железной дороге. Попеременный диалог попут-
чиков  — воронежского крестьянина, неудачно съездившего на заработки, 
молодого господина и самого рассказчика с Екатериной Александровной  — 
и составляет содержание сценки. Оно гармонирует с грустно-предупрежда-
ющим зачином произведения: «Лязг! лязг! лязг!... Ужасно утомительно и 
скучно!». Постукивание колес, по словам крестьянина, «напоминает, чтоб 
не забыл, значит, что тут перевернуться можно». Мы бы смысл произведе-
ния передали русской пословицей «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». 
У  крестьянина от лихорадки умерла отправившаяся с ним на заработки же-
на, сам он от той же болезни потерял здоровье, а заработанного не хвата-
ет даже на обратный билет, и он, скорее всего, пополнит ряды ростовских 
босяков. Екатерина Александровна, которую повествователь знал шустрой, 
веселой, розовой от румянца барышней, теперь сидит со страдающим ли-
цом, неподвижно, бледно-желтая, худая. Он уже слышал об этой печаль-
ной истории. Барышня была подругой «хорошего человека», осужденного, 
очевидно, за революционную деятельность. «От меня теперь все отворачи-
ваются и не узнают меня», — плачет Екатерина Александровна. Она понап-

1890–1920-å ÃÎÄÛ

ËÈÒÅÐÀÒÓÐÀ ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß ÏÅÐÂÎÉ ÏÎËÎÂÈÍÛ ÕÕ ÂÅÊÀ
8

Ëþäìèëà Ïåòðîâíà Åãîðîâà

расну просилась в сельские учительницы, искала частные уроки («Все боят-
ся взять меня к детям...»). Теперь едет гувернанткой к Угрюм-Бурчееву на 
соседнюю станцию «Кавказская».
Повествователь, наслышанный об этом нуворише (да и фамилию ав-
тор дал ему «говорящую», взятую у Салтыкова-Щедрина), сражен этим из-
вестием: ведь мучить людей каким бы то ни было способом для Угрюм-
Бурчеева — высшее наслаждение. Гувернантки менялись у него чуть ли не 
помесячно, и не одна из них не уходила без скандала, к нему уже никто 
не соглашался поступать. Но на вырвавшийся вопрос: «Неужели же Вы не 
могли найти что-нибудь получше?» — он слышит горький ответ: «Я еще ра-
да тому: надо же чем-нибудь жить».
Грусть одолевает и самого рассказчика. Проезжая через станцию «Не-
винномысская», всматриваясь в лица севших на поезд ставропольцев, он 
размышляет: «Боже ты мой, а давно ли я был в этих краях своим человеком 
и знал почти каждого в лицо! Что же это значит: Я ли позабыл всех и не уз-
наю теперь, или население здешнее переменилось?». Ему нечего сказать в 
утешение единственной встретившейся ему знакомой женщине, он уверен, 
что желтый от лихорадки крестьянин не доедет до дома и станет «членом 
босой команды»: «И опять лязг! лязг! лязг!.. Тоска!.. <...> И лезут в голову 
вопросы и не дают покою...».
Те же волновавшие великую русскую литературу вопросы жизни по-
реформенной России поставлены Абрамовым и в художественном очерке 
«Бабушка-генеральша». Раскрытие личности из народа, которое мы при-
выкли связывать с открытиями В. Короленко, М. Горького, привлекало, 
как видим, и писателя-ставропольца. Свой титул женщина получила не по 
мужу, а от схода всех казаков станицы Шалашной. Подробно рассказано о 
первом подвиге красивой молодой казачки, спасшей станицу от набега гор-
цев (тогда она стала «майоршей»), и о том, как перед высшим начальником 
отстояла она станичную балку (тогда уже в 60 лет стала она бабушкой-ге-
неральшей).
Повествователь познакомился со Степанидой, так зовут героиню 
очерка, когда она жила одна (муж, дети, внуки умерли от холеры). Но и в 
семьдесят лет она хочет быть хозяйкой в доме, отказываясь от попечения 
односельчан, «ведя полное хозяйство»: любила полевые работы, сама сжи-
нала хлеб со своей полосы, во дворе управлялась с живностью.
Автора интересовали отношения, сложившиеся у Степаниды с «ми-
ром». Почему ее, помогавшую людям бескорыстно, без расписок и процен-
тов, никто до сих пор не ограбил самым мошенническим образом? Ведь пат-

Èñòîðèÿ ëèòåðàòóðû Ñòàâðîïîëüÿ. ÕÕ âåê

риархальный строй жизни с его принципом «по-божески» уже развалился, 
наступил «денный грабеж». В очерке приводится блестящий публицисти-
ческий анализ социального расслоения в станице, а вскоре оправдались и 
предчувствия автора. Предприимчивый торговец Хопер, поднявшийся на 
одалживаемые ему несколько раз Степанидой деньги, отказался вернуть ей 
последний, особенно крупный долг. Бранные слова Хопера: «Чего же ты, 
непутевая старуха, лезешь ко мне с каким-то долгом, коли у тебя нет рас-
писки? Мало ли ты чего не придумаешь!..» — находят совсем не тот отклик, 
на который надеялась «генеральша»: «А это он верно: <...> нонче, если совести 
верить, без хлеба насидишься». Именно Хопер в сознании станичников 
становится героем дня, а «мир», на котором держалась станица, превращается 
в «толпу» с ее неустойчивым настроением и импульсивностью. 
Не пережив такого удара, старуха умерла, а ее скотину, отошедшую «миру» 
из-за отсутствия наследников, пропили «сопча». Произведения Абрамова 
дали выразительную картину пореформенного расслоения деревни и 
нравственного растления людей.
Остановимся на рассказе Я. Абрамова «Гамлеты — пара на грош» 
(1882). В русской традиции, представленной еще И. С. Тургеневым в рассказе «
Гамлет Щигровского уезда», а десять лет спустя в его речи «Гамлет и 
Дон-Кихот» (1860), в Гамлете виделась одна из двух коренных противоположных 
особенностей человеческой природы. Тургенев писал: «...В его руках 
тоже обоюдоострый меч анализа», — подчеркивая в нем безудержную 
рефлексию, безверие и эгоизм, скепсис, иронию в противоположность энтузиазму. 
Образу небогатого помещика из Щигровского уезда, скрывшегося 
под именем Гамлета, Тургенев придал обобщенно-типическое значение: 
детство героя нисколько не отличалось от детства других молодых дворян; 
скепсис и сомнения звучат даже в его рассказе о смерти жены: «Мне каза-
лось, что я ее любил... Да и теперь надо бы знать, а я ей-богу, и теперь не 
знаю, любил ли я Софью». Главное для него — самобичевание: «...Какой я 
был пустой, ничтожный и ненужный, неоригинальный человек!». Типич-
ность образа поддерживается признанием ночного собеседника повество-
вателя: «А уж если вы хотите мне дать какую-нибудь кличку, так назовите... 
назовите меня Гамлетом Щигровского уезда. Таких Гамлетов во всяком 
уезде много...».
Я. Абрамов пишет о гамлетах другого сословия и иного времени. Мы 
знакомимся с главным героем произведения, когда он «лежит на койке» 
и отдает повествователю объемистую рукопись (что соответствует подзаго-
ловку рассказа «Из записок лежебока»). Автору рукописи 24 года, но он уже 

1890–1920-å ÃÎÄÛ

ËÈÒÅÐÀÒÓÐÀ ÑÒÀÂÐÎÏÎËÜß ÏÅÐÂÎÉ ÏÎËÎÂÈÍÛ ÕÕ ÂÅÊÀ
10

Ëþäìèëà Ïåòðîâíà Åãîðîâà

«старик», «отжил свой век», у него душа немолодая, и он подчеркивает, что 
такая старость — не единичный случай. Гимназические годы сформирова-
ли такой характер, ибо главное зло гимназии, по мнению героя, — в нравс-
твенном давлении на подростков и юношей: «Она задавила мою личность. 
Все, на что тратились усилия, было не мое, а навязанное мне», — говорит он. 
От гимназии шло и другое «зло» — привычка ко лжи, притворству, лице-
мерию. Характеристика «лежебоки» выстраивается по Тургеневу: «Он пос-
тоянно занят не своей обязанностью, а своим положением. <...> Гамлет   — 
от малейшей неудачи падает духом и жалуется» («Гамлет и Дон-Кихот»).
Но герой Абрамова принадлежит к иной социальной прослойке, чем 
Гамлет из Щигровского уезда Тургенева. Он учительствовал в станице Пет-
ровской, заброшенной «в одно из ущелий кавказского хребта». С ученика-
ми у него сложились хорошие дружеские отношения («мое горе было их 
горем»), и, вспоминая свое безлюбое детство, он радуется, что впервые по-
лучил «столько любви» от своих учеников.
Но идиллия длилась недолго. «Я увидел такие картины народных 
страданий, бедствий и несчастий, которые мне не забыть никогда», — гово-
рит автор записок. В станичной жизни под ее видимой патриархальностью 
царила самая бессовестная эксплуатация, самый бесшабашный разбой. Ка-
заки грабили и эксплуатировали переселенцев, иногородних, даже школь-
ники плохо относились к их детям. Герой с беспощадной ясностью видел, 
что его школьные занятия «в сущности — бесполезнейшее дело». Придя 
к такому печальному открытию, он уехал в Петербург, где столкнулся с не 
менее отталкивающими факторами, например, с проституцией, с которой 
никто не хотел бороться. Жизнь, по его признанию, «заставляла мучиться, 
чуть не довела до самоубийства».
Герой знакомится с русскими последователями Маркса, усваивает их 
лозунги, но не хочет принимать участия в их практической работе. Обосно-
вание этому мы находим в пространном монологе, излагающем концепцию 
марксизма, как ее понял «лежебока»: «...Всякое общество должно пройти 
через период господства капитала, и что капиталистический строй носит в 
самом себе и причины своего разрушения, и задатки нового лучшего строя. 
Мир только тогда обновится, когда человечество обратиться в скопище без-
домных, нищих пролетариев, работающих на кучку счастливцев; только 
тогда человечество осознает причины зла, только тогда оно поймет необ-
ходимость переустройства жизни на новых началах, и потому давайте ра-
ботать для скорейшего воцарения капитала, для скорейшего приведения 
человечества к состоянию пролетариата, для скорейшего разорения и за-