Возвращаясь к Чехову
Покупка
Основная коллекция
Тематика:
История литературы
Издательство:
НИЦ ИНФРА-М
Год издания: 2023
Кол-во страниц: 189
Дополнительно
Вид издания:
Монография
Уровень образования:
Дополнительное профессиональное образование
ISBN: 978-5-16-017513-3
ISBN-онлайн: 978-5-16-110032-5
DOI:
10.12737/1859639
Артикул: 773884.01.01
К покупке доступен более свежий выпуск
Перейти
«Чеховский интеллигент» — кто он в ХХІ в.? Персонаж современного быта или забытой классики? Ностальгический мотив старших поколений или концепт европейской культуры?
Для ответа есть смысл вернуться к истокам в точке пересечения важнейших дискурсов конца XIX в.: этнического и этического, педагогического и политического, театрального, урбанистического и т.д.
Автор монографии, представитель последнего поколения советского чеховедения, ученик З.С. Паперного и А.П. Чудакова (мемуарными эпизодами о них заканчивается книга), возвращаясь к творчеству Чехова в наши дни, отдает себе отчет в изменении характера его актуальности и рассматривает его в новой перспективе.
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Магистратура
- 45.04.01: Филология
- Аспирантура
- 45.06.01: Языкознание и литературоведение
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
ВОЗВРАЩАЯСЬ К ЧЕХОВУ В.Я. ЗВИНЯЦКОВСКИЙ Москва ИНФРА-М 2023 МОНОГРАФИЯ
УДК 82.09(075.4) ББК 83.3(2) З42 Звиняцковский В.Я. З42 Возвращаясь к Чехову : монография / В.Я. Звиняцковский. — Москва : ИНФРА-М, 2023. — 189 с. — (Научная мысль). — DOI 10.12737/1859639. ISBN 978-5-16-017513-3 (print) ISBN 978-5-16-110032-5 (online) «Чеховский интеллигент» — кто он в ХХІ в.? Персонаж современного быта или забытой классики? Ностальгический мотив старших поколений или концепт европейской культуры? Для ответа есть смысл вернуться к истокам в точке пересечения важнейших дискурсов конца XIX в.: этнического и этического, педагогического и политического, театрального, урбанистического и т.д. Автор монографии, представитель последнего поколения советского чеховедения, ученик З.С. Паперного и А.П. Чудакова (мемуарными эпизодами о них заканчивается книга), возвращаясь к творчеству Чехова в наши дни, отдает себе отчет в изменении характера его актуальности и рассматривает его в новой перспективе. УДК 82.09(075.4) ББК 83.3(2) Р е ц е н з е н т ы: Ларионова М.Ч., доктор филологических наук, профессор Южного федерального университета; Бушканец Л.Е., доктор филологических наук, профессор Казанского ( Приволжского) федерального университета ISBN 978-5-16-017513-3 (print) ISBN 978-5-16-110032-5 (online) © Звиняцковский В.Я., 2022 На обложке: «императорская» беседка в Таганроге, описанная в повести Чехова «Огни», и флигель на Луке (пригород Сум), где семья Чеховых провела два лета в 1888 и 1889 гг.
Введение. Chekhov again Более сорока лет я пишу о Чехове. Моя первая статья в киевской « Рабочей газете» называлась «Всегда близкий и понятный» и была о том, как сто лет «всем» (помнится, приводились примеры даже из азиатских литератур) понятен Чехов, которому как раз тогда исполнилось сто двадцать лет со дня рождения. Потом была брошюра в обществе «Знание». Потом кандидатская диссертация ( ее я тоже издал отдельной книжкой) — и все это о Чехове, все это 80-е годы ХХ века. Когда «самый читающий народ», а именно советский, приказал нам всем долго жить, с ним вместе приказала то же самое и «всем близкая и понятная» русская классика. У меня как у присяжного преподавателя словесности было много возможностей это наблюдать и много поводов об этом задуматься. Не только об «украинце Гоголе» (тема моей докторской диссертации), но и о Чехове вышли мои новые книги, содержащие соответствующие раздумья. Две последние из них и два составленных мною сборника докладов украинских ( но и не только) участников мною же инициированных конференций в Харькове и Сумах1, казалось мне, будут и впрямь последними. Не потому, что и я собрался всем вам что-то такое приказать (хотя все под Богом ходим), а потому, что были более интересные дела, слабо связанные с литературоведением. Но вот прошли библейские семь лет, отведенные мною себе самому на эти дела, и, закончив их, я сообщил о том на своей странице в социальной сети. «Ну так возвращайся к Чехову!» — написала мне в ответ коллега-чеховед, профессор Казанского университета Лия Бушканец. Ее фраза стала для меня крылатой и дала название этой книге. Ну здравствуй, Лика, я вернулся! За эти семь лет Чехов зазвучал для меня по-новому, и мне на самом деле снова захотелось о нем написать. Написать так, будто ничего еще не было мною о нем написано. Почему же тогда Chekhov again, а не Chekhov forever? Потому что каждый раз лично для меня речь идет об актуальности. О какой-то новой, еще небывалой актуальности. Общечеловечность 1 Звиняцковский В. Аксиография Чехова. Винница, 2012. 416 с.; Звиняцков- ский В. Антон Палыч Чехов однажды заметил. Saarbrucken, 2015. 248 c.; «Как меня принимали в Харькове»: А.П. Чехов и украинская культура / сост. и науч. ред. В.Я. Звиняцковский. К., 2011. 269 с.; Чеховский интеллигент: статика образа — динамика культуры / сост. и науч. ред. В.Я. Звиняц- ковский. Сумы, 2013. 278 с.
же представляется мне как-то иначе. Как же именно? «Если бы знать…» Вот понравился мне «Человек в футляре» в питерском ТЮЗе. А председателю Чеховской комиссии РАН профессору В.Б. Катаеву понравилась моя рецензия на этот спектакль. И он в своей статье с классическим названием «Не начало ли перемены?» попытался обобщить все то, что я просто сказал о спектакле: «Сейчас время опьянения свободой прошло, настали времена отрезвления — и в интерпретациях Чехова наметились новые тенденции и акценты. Мне не довелось посмотреть спектакль “Человек в футляре” в Cанкт-Петербургском ТЮЗе, сужу о нем по рецензии В.Я. Звиняцковского в 25-м номере “Чеховского вестника”. Характерно заглавие рецензии — “Футляр с человеческим лицом”. Рецензент с подкупающей откровенностью называет себя человеком в футляре, приводит из стандартного школьного учебника столь же стандартную традиционную характеристику Беликова (сугубо отрицательную) и далее знакомит со взглядом постановщика спектакля Георгия Васильева на “беликовский” вопрос: “...вся читающая публика, все школьные и институтские программы и даже сегодняшняя художественная элита покорно смиряются с клише Беликова. Вместе с тем это загадочный и нераспознанный персонаж...” Итак, спектакль о человеке в футляре создавался, чтобы опровергнуть клише и устоявшиеся взгляды на этого героя. В итоге, в опровержение незыблемого, казалось бы, зловещего персонажа с карикатурной иллюстрации Кукрыниксов, этакого паука, державшего в страхе целый город и самого донельзя опасливого, живущего во власти собственных страхов, в спектакле предстает образ (цитирую рецензию) “тихого страдальца, интеллигентного “лузера” и “аутсайдера”” в исполнении народного артиста Валерия Дьяченко, выдающегося актера, словно созданного для такой роли»1. Да, по понятным причинам мне близок этот — такой — образ. Но только ли дело в том, что время опьянения свободой прошло, настали времена отрезвления? И не получается ли так (опасается рецензент моей рецензии), что «возвышение Беликова делается ценой намеренного принижения Буркина»?2 У Чехова-то оба пер- сонажа имеют свою «правду». Буркин поди стосковался по сво- боде, да и современные российские и белорусские буркины по ней вообще-то успели уже снова стосковаться (нам, украинским бе- ликовым, этого не понять). 1 Катаев В.Б. К пониманию Чехова. М., 2018. С. 247–248. 2 Там же.
Диссертация петербуржца В.Н. Шацева должна была дать ответ на эти недоумения. О ней тоже пишет В.Б. Катаев в связи с «реа- билитацией» Беликова: «…неожиданным и вместе с тем по-своему убедительным показался ответ Шацева на мои недоумения. Тут я снова цитирую В.Я. Звиняцковского — так совпали по существу их мнения: «поди сыграй Беликова, который в этом сумасшедшем доме под именем раскрепощенной гимназии имеет мужество остаться собой, учителем-консерватором среди учителей-нова- торов!» Шацев, сам учитель-новатор, тоскует по тому, что проти- востояло бы современным порядкам, точнее, полному отсутствию порядка в современной школе, в отношениях учителей и учеников, учеников друг к другу, к учебе. Сегодня нужнее люди склада Бели- кова как консервативные стражи порядка; человек в футляре был оболган прежними интерпретаторами»1. Трудно не согласиться с В.Б. Катаевым в том, что в основа- нии таких театральных, школьных и собственно чеховедческих интерпретаций лежит стремление показать изменение ситуации с российской — и не только российской — интеллигенцией: «…на- стали новые времена, и зрителю теперь предлагается узнавание незавидного и жалкого состояния и положения нынешней рос- сийской интеллигенции. Освободившись от былого гнета, ни Шо- пенгауэров, ни Достоевских она не породила, а пала еще ниже; более явственно стало ее неумение и неспособность делать дела»2. Кто в этом виноват — слишком понятно: мы и только мы же сами, интеллигенты. А что делать? Мой ответ — разобраться в пер- вопричинах исторического, этического, эстетического и даже гно- сеологического свойства, и для этого обратиться к порядком подза- бытой классике — например к тому же Чехову. Что я и делаю в этой новой книжке. Разумеется, при этом я не могу (да и не хочу) абстрагироваться от сорокалетнего опыта изучения Чехова и в частности от изучения его органической связи с Украиной. Более того, будучи тем самым литературоведом, который в итоговом энциклопедическом своде чеховедения плотно занял «украинскую нишу»3, я, как никто дру- гой, сознаю, что и по вопросу «Чехов и Украина» нами сказано да- леко не все. 1 Катаев В.Б. К пониманию Чехова. М., 2018. С. 250. 2 Там же. С. 253. 3 См.: Звиняцковский В.Я. «В родном углу» // А.П. Чехов. Энциклопедия / сост. и науч. ред. В.Б. Катаев. М., 2011. С. 67; Звиняцковский В.Я. Би- биков // Там же. С. 423; Звиняцковский В.Я. Кигн (Дедлов) // Там же. С. 432–433; Звиняцковский В.Я. Коцюбинский // Там же. С. 517; Звиняц- ковский В.Я. Шевченко // Там же. С. 524.
Самую простую истину об этом не раскрыли мы и не поведали, ибо, как некогда сказал поэт, …мы пощажены не будем, Когда ее не утаим. Она всего нужнее людям, Но сложное понятней им. Ну не будем пощажены — и что нам, старикам, с того? Когда-то же должен наступить момент истины? И вот, как могу, приближаю этот момент.
Глава 1 ЧЕХОВ И УКРАИНА: ЧТО ЕЩЕ НЕ СКАЗАНО — И ПОЧЕМУ? СОУС НА СКАТЕРТЬ Когда современный канадский историк украинского происхож- дения хочет объяснить западному читателю, кто такие наши интел- лигенты и какую роль они сыграли во всей нашей истории, начиная со второй половины XIX века, он пишет так: «В Восточной Европе впереди всех политических изменений шла особая общественная группа — и вела за собой других. Эта группа специализировалась на обосновании и распространении идей и мобилизации массы на службу той или иной идеологии. Таких людей, отдаленно напоминающих западных интеллектуалов, в Восточной Европе называют интеллигенцией»1. Почему же именно у нас возникла эта «особая общественная группа»? Для ответа необходим краткий исторический экскурс. После поражения в Крымской войне (1853–1856) даже в пра- вящих кругах стали ясно сознавать необходимость коренных преобразований. Первостепенной задачей, вставшей перед всту- пившим на российский престол Александром II, стала отмена кре- постного права. Сразу после вступления на престол Александр заявил представителям дворянства: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, как оно само собой начнет отменяться снизу». По указу царя (которого вскоре станут называть царем-освободителем) во всех губерниях и в центре были созданы дворянские комитеты по подготовке проекта крестьянской реформы. 19 февраля 1861 года царь подписал Манифест и Закон об отмене крепостной зависимости. Согласно этим документам, крестьяне сразу получали личную свободу, вводились сельские и волостные крестьянские органы правления. В уездах вводились органы самоуправления всех сословий — земства. Ликвидация крепостного права разрушила веками установлен- ный порядок и повлекла за собой другие реформы в области управ- ления, суда, армии, финансов, образования. Реформы 60–70-х го- дов XIX века фактически убрали все основные препятствия на пути превращения империи в современную европейскую страну. Была разрушена непроходимая стена, которая до тех пор отделяла един- ственное высшее сословие — дворянство — от всех прочих. 1 Subtelny Orest. Ukraine // A History. Toronto, 1988. P. 279.
Основная привилегия дворян XIX века состояла в том, что они не платили податей, т.е. налогов. В результате реформ понятие не- податного сословия стало шире, чем понятие дворянского сословия. Появилось понятие разночинцы — т.е. выходцы из разных чинов, званий и сословий, освобожденные от податей. В.И. Даль в «Тол- ковом словаре» понятие разночинец определял так: «Разночинец — человек неподатного сословия, но без личного дворянства и не при- писанный ни к гильдии, ни к цеху». (К гильдиям были приписаны купцы, к цехам — ремесленники.) Откуда же брались разночинцы? Что, кроме дворянского происхождения, теперь давало право не платить податей?.. Обра- зование. Отныне дворяне предоставляли и другим сословиям доступ к се- рьезному образованию и умственному труду. Тем самым они как бы снимали с себя всю полноту ответственности за судьбы страны, предоставляя и другим гражданам страны право думать о том, как ей жить и развиваться. Так закончился век дворянской культуры. В гимназии и университеты теперь принимались не только дво- ряне. Эти недворяне обычно были самые старательные ученики. Терпеливо снося презрительные взгляды заносчивых дворянских сынков, эти «кухаркины дети», как называли их дворяне, станови- лись врачами и юристами, чиновниками и писателями. При этом «дети реформ» видели смысл получения образования не только в том, чтобы стать специалистами в какой-нибудь конкретной об- ласти знаний и умственного труда. Вместе с образованием они как раз и принимали на себя то самое бремя ответственности за всю страну, которое больше не хотели в одиночестве нести на своих плечах дворяне. Так возникает новое понятие — интеллигенция. Последние полтора века интеллигенция остается чисто восточноевропейским явлением, важным отличием наших культур, целью образования на наших языках. С самого начала существования интеллигенции и по сей день (а она до сих пор существует, видимо потому, что до сих пор необ- ходима) никто не может ни разрешить, ни запретить человеку быть интеллигентом. В XIX веке интеллигенцией называли себя неко- торые представители и разночинцев, и дворян. В начале ХХ века появились понятия «рабочий интеллигент», «крестьянский интел- лигент». Не служат «пропуском в интеллигенцию» хорошие оценки в школе или университете. Не переводится это понятие и на другие языки. Когда профессор где-нибудь в Западной Европе или в Аме- рике хочет рассказать студентам, кто такой «русский интеллигент», он обычно говорит о всемирно известном писателе — Антоне Пав- ловиче Чехове.
Чехов, родившийся в 1860 году, — ровесник реформ. Внук кре- постного крестьянина, сын разорившегося бакалейщика из про- винциального Таганрога, он успешно закончил гимназию и медицин ский факультет Московского университета. Когда Че- хову испол нилось тридцать лет, он, молодой врач и уже известный писатель, решает добровольно отправиться на остров Сахалин, где в то время жили только опасные преступники, осужденные на ка- торжные работы. Их были там десятки тысяч. Проделав трудный путь через всю Россию, Чехов объехал весь огромный остров, само- стоятельно провел там перепись населения, поговорил с каждым каторжанином, записав все его нужды и просьбы. Потом он описал все это в газетных статьях, в большой документальной книге «Остров Сахалин». Просьбы и поручения каторжан он передавал местному или центральному начальству, писал письма, следил за выполнением. Его спрашивали: «Зачем тебе это нужно?» Ведь он мог писать рассказы, пьесы, которые и писать, и читать интереснее, чем все эти тысячи документов о преступлениях и наказаниях, болезнях, не справедливостях… Говорили: но ведь они преступники — какое нам, честным людям, дело до них? А Чехов отвечал (в одном из писем): «Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения». Он подчеркнул слово миллионы — а мне хотелось бы под- черкнуть слово мы. Почему он употребил местоимение пер- вого лица? Разве он, Чехов, и его друзья-интеллигенты «сгноили в тюрьмах миллионы людей»?.. На Западе сказали бы — они. В анг- лийском языке слово they (они) в таких случаях требуется даже по правилам грамматики (мы говорим — что-то строится, о ком-то говорится — англичанин в этом случае сказал бы: they build, they say и т.п.). Наша грамматика сама по себе ничего такого не требует: сказать можно по-разному. Но мы привыкли обо всех наших делах и событиях говорить мы: не только о хороших (например: Мы ле- таем в космос), но и о плохих (например: Мы не можем справиться с коррупцией). Интеллигенция есть не только в России. Она есть на Украине, в Беларуси и, очевидно, в других странах, которые в XIX веке вхо- дили в состав Российской империи. Историк и политик Михаил Сергеевич Грушевский, изображенный на украинских 50 гривнах, и его семья — яркие примеры украинских интеллигентов. Мария Грушевская, жена Михаила Сергеевича, была одним из первых переводчиков рассказов Чехова на украинский язык и не только печатала их в украинских журналах, но и посылала свои переводы Антону Павловичу, переписывалась с ним — что само по себе, конечно, не является «пропуском в интеллигенцию».
В рассказе Чехова «Дом с мезонином» об одной семье говорят: «Да, прекрасная, интеллигентная семья». И приводится такое доказательство интеллигентности и хорошего воспитания: «Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой». Сам Чехов не единожды «пролил соус на скатерть». Ну, например, он часто оценивал людей не по их личным качествам, а по их принадлежности к той или иной национальности. Вот он вместе с А.С. Сувориным (о котором речь у нас впереди) в 1894 году, в первый и в последний раз в своей жизни, посещает тот самый город Львов (в ту пору Лемберг), где вскоре выйдут сборники его рассказов в переводе Марии Грушевской. Проведя здесь целый день (пятницу), путешественники тщательно осмотрели выставку, устроенную к столетию восстания Тадеуша Костюшки и, по замыслу ее организаторов, долженствующую представить не более и не менее как «результаты промышленной и умственной жизни поляков». Результаты поляков показались Антону Павловичу «ничтож- ными», зато ему понравились встреченные в Лемберге «необыкно- венные жиды в лапсердаках и пейсах» (видимо хасиды), а также изданный прихотливо, в стиле модерн, двухтомник (третий том поступит в продажу позднее) шевченковского «Кобзаря», который он и купил недолго думая. Всю субботу Чехов с Сувориным ехали из Лемберга в Вену, где и провели воскресенье и оттуда в тот же вечер выехали в сто- рону Адриатики и во вторник обосновались в Аббации: так опять же империалисты-австрияки переименовали хорватский курорт Опатию. «Здесь ведь братья славяне!», — разочарованно сообщал Антон Палыч Францу Осиповичу Шехтелю, спеша уехать в Ита- лию и дальше — на южное побережье Франции, которое, замечал он в том же письме, «куда интереснее и роскошнее Аббации и всей этой некультурной братушкинской Молдавии». Изумительна неполиткорректность одного из писем русского путешественника, где он умудрился обидеть половину населения Восточной Европы: украинцев — тем, что не заметил никого из них, кроме Тараса Шевченко, в украинском городе Львове; евреев — тем, что он их там заметил (ср. еще в другом письме: «Жидов здесь ви- димо-невидимо. Говорят по-русски»); поляков — тем, что «резуль- таты их промышленной и умственной жизни за сто лет» оценил как «ничтожные»; хорватов — тем, что, не видя никаких следов их куль- туры в Опатии (хотя бы таких, как украинской — во Львове), обо- звал их «некультурными»; наконец, молдаван — тем, что «обозвал» их славянами… В общем, и в этом, как и во всем остальном, Антон Палыч, не востребованный к священной жертве Аполлоном, —
К покупке доступен более свежий выпуск
Перейти