Структурный анализ текста художественной литературы. «Повести Белкина» А.С. Пушкина и другие произведения русской и зарубежной классики
Покупка
Тематика:
Литературная критика
Издательство:
ФЛИНТА
Под ред.:
Фортунатов Антон Николаевич
Год издания: 2022
Кол-во страниц: 312
Дополнительно
Вид издания:
Научно-популярная литература
Уровень образования:
ВО - Бакалавриат
ISBN: 978-5-9765-5051-3
Артикул: 789648.01.99
Доступ онлайн
В корзину
Автор вводит читателя в технику структурного анализа, используя тексты высочайшего художественного уровня — «Повести Белкина» А.С. Пушкина и примеры из русской классики XIX века. Таким образом, исследовательский аспект объединяется с конкретной, практической его реализацией, что не часто случается в научных изданиях, посвященных фундаментальным проблемам, да и в учебных пособиях, где обычно доминирует систематизация литературных явлений, нежели их аналитика. Для студентов и преподавателей гуманитарных и естественно-научных факультетов вузов, учителей-словесников, учащихся школ, а также для всех, кто увлекается литературой, тем более — русской классикой.
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Бакалавриат
- 44.03.01: Педагогическое образование
- 45.03.01: Филология
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
Н.М. Фортунатов СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ «Повести Белкина» А.С. Пушкина и другие произведения русской и зарубежной классики Москва Издательство «ФЛИНТА» 2022
УДК 82.09 ББК 83.3(0)5 Ф80 Фортунатов Н.М. Ф80 Структурный анализ текста художественной литературы. «Повести Белкина» А.С. Пушкина и другие произведения рус- ской и зарубежной классики / Н.М. Фортунатов ; под ред. А.Н. Фортунатова. — Москва : ФЛИНТА, 2022. — 312 с. — ISBN 978-5-9765-5051-3. — Текст : электронный. Автор вводит читателя в технику структурного анализа, исполь- зуя тексты высочайшего художественного уровня — «Повести Бел- кина» А.С. Пушкина и примеры из русской классики XIX века. Та- ким образом, исследовательский аспект объединяется с конкретной, практической его реализацией, что не часто случается в научных из- даниях, посвященных фундаментальным проблемам, да и в учебных пособиях, где обычно доминирует систематизация литературных яв- лений, нежели их аналитика. Для студентов и преподавателей гуманитарных и естественно- научных факультетов вузов, учителей-словесников, учащихся школ, а также для всех, кто увлекается литературой, тем более — русской классикой. УДК 82.09 ББК 83.3(0)5 ISBN 978-5-9765-5051-3 © Фортунатов Н.М., 2022 © Издательство «ФЛИНТА», 2022
Вере Фортунатовой посвящается
От автора Суть этой книги отражена скорее не в заглавии, а в подзаго- ловке. Первая ее цель состоит в том, чтобы дать ясное представ- ление о состоянии дел в указанной области. Вторая, пожалуй, еще более важная, заключается в том, чтобы ввести читателя в саму технику анализов, используя тексты высочайшего художе- ственного уровня: «Повести Белкина» А.С. Пушкина и примеры из русской классики XIX века. Таким образом, исследователь- ский аспект объединяется в ней с конкретной, практической его реализацией, что не часто случается в научных изданиях, по- священных фундаментальным проблемам, да и в учебных посо- биях, где чаще всего доминирует систематизация литературных явлений, нежели их аналитика. Автор взял на себя смелость составления такой книги, зара- нее зная, что она будет далека от идеала, но хотя бы на время заполнит существующую брешь, не всегда и не всеми ощущае- мую. Поэтика давно улеглась в свои берега, устоялась и кажется незыблемой. Между тем в ней есть лакуна, ничем не заполненная. Это целый раздел, который существует в каждой искусствоведческой дисциплине и определяется как теория формы, где понятие формы аналогично понятию художественной структуры. Отсутствие его в лингвистке естественно, даже закономерно, однако в науке о литературе становится ее недостатком. Исследование структуры произведения в рамках литературоведения — проблема, бесспорно, относящаяся к фундаментальным. Она дает возможность по-иному рассмотреть само определение филологии как области научного знания. Философия предлагает следующую градацию: объект ее — слово; предмет — особенности словоупотребления, общие для лингвистики и литературоведения1. Такая безапелляционность отчетливо проявляется в категорическом заявлении Мориса Бланшо, утверждавшего: тот, кто захочет, чтобы литературное произве- 1 Хроленко А.П. Введение в филологию: учеб. пособие. М.: ФЛИНТА: Наука, 2017. С. 21.
дение выражало «что-нибудь еще», обречен на бессмысленный поиск — ведь «оно ничего не выражает», кроме «немого скопища бесплодных слов», которые лишь заменяют собой бытие1. Как будто уверовав в святое благовествование от Иоанна: сначала было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, — литературоведение так и не вышло за пределы слова (а может, если продолжить постмодернистский дискурс, оно сняло благодаря этому с себя дополнительную ответственность?). Акцент был сразу же сделан отчетливо, но не совсем точно: словесное искусство. Между тем как следовало бы сказать, что было бы более верно: словесное искусство, так как искусство живет по законам искусства, а не по законам языка. Ко всему прочему, еще и по законам самой структуры, имеющей свои свойства, свои особенности. Вообще понятие формы в литературной науке, когда речь идет о структуре, — настоящий хаос синонимов. Я старался избегать полемики, предпочитая объективную констатацию фактов и разных точек зрения тем более, что они сами по себе, вступая в столкновение друг с другом, оказывались остро полемичны, и незачем было подливать масло в огонь. Я стремился также исключать терминологические излишества, в особенности терминологические нововведения, нередко превращающие научный стиль в жаргон, недоступный для посторон- них. Некоторые понятия пришлось заимствовать у других, более точных теорий искусств, но лишь в виде аналогий и уподоблений: литературная структура несет в себе свои законы и нормы. Только некоторые новые категориальные положения оказались важны, становясь опорами всей концепции, и потребовали их упоминаний и расшифровки. Как правило, фундаментальные идеи отделяет от их использования большое временное пространство. Я обратился к новому методу исследования в практических занятиях со студентами, когда он еще только складывался, и получил вполне приличные результаты. Но главное, что им заинтересовалась 1 Бланшо Морис. Пространство литературы. М.: Логос, 2002. С. 12.
школа. В начале 2020 года была опубликована моя статья в коллективной монографии с работами известных методистов и учителей-практиков1. Составителем и редактором монографии выступил М.И. Шутан. Закончив университет и делая научную карьеру (доктор педагогических наук, заведующий кафедрой), он ни на один год не прерывал своей работы в школе! Для меня это особые люди, я бы сказал, люди практической науки и научной практики. Сам я после трех лет преподавания в школе, став аспирантом университета, уже не возвращался в нее. В статье, как мне представлялось, разрешался остро постав- ленный вопрос о том, что из школьных программ следует изъ- ять романы Толстого и Достоевского, трудные для восприятия подростками. Идея была выдвинута авторитетным лингвистом Людмилой Вербитской, и потому не был учтен один из цен- тральных законов структурного подхода, по которому часть, если это часть структуры, должна нести в себе свойства цело- го и рассматриваться, как часть целого. Так что удачно выбран- ный фрагмент может дать многое учащимся из сюжета, идей масштабного произведения, из особенностей его формы, да и из жизни самого его автора. А там, когда дети повзрослеют, возможно, рука сама потянется к книжной полке, к уже отчасти знакомым текстам, чтобы иметь возможность прочесть гениаль- ные романы от доски до доски, как говорили когда-то, или от обложки до обложки, как говорят сейчас, вместе с форзацами, если они того заслуживают. Некоторые дети читают их уже в раннем возрасте, точнее сказать, слушают, как им читают вслух взрослые. Это большая редкость сейчас, но она есть, если это принято в семье. Лев Толстой, выпуская в свет сборник «Мысли мудрых людей на каждый день», которым очень дорожил (тек- сты были отобраны и часто обработаны или написаны им), — субботу и воскресение отдавал семейным чтениям, настолько считал их важными. 1 Литературное произведение в контексте художественной культуры. Нижний Новгород: НИРО, 2020.
По ходу анализов мне часто приходилось прибегать в кни- ге к отступлениям, и, хоть это нарушало изложение, они могут представлять интерес для читателей, как воспоминания о том, «что было» в не так уж далекие времена филологической науки, и объяснить появление ряда существенных идей самой книги. Поэтому не будет только красным словцом в заключение краткой аннотации, сказать, что книга обращена к самой ши- рокой аудитории, к студентам и преподавателям гуманитар- ных и естественно-научных факультетов и вузов, к учителям- словесникам, к учащимся школ и ко всем, кто увлекается литературой, тем более — русской классикой. Но в какой мере это произойдет, если произойдет вообще, судить уже не мне.
Благодарности Благодарю Антона Фортунатова за ценные замечания в про- цессе создания книги и за сквозную правку ее текста. Хочу высказать горячую благодарность светлой памяти Юлиана Оксмана, Сергея Бонди, Зиновия Паперного, Григория Бялого, дарившим меня своим вниманием и советами, Бориса Мейлаха, создателя Комиссии комплексного изучения творче- ства при Академии наук СССР, настойчиво приглашавшего меня на свои симпозиумы, тем самым побуждая к работе. Особая благодарность моим студентам. Общение с ними, с этой все увеличивающейся с годами — и никогда не повторяю- щейся — молодой, хорошо подготовленной университетской аудиторией на лекциях, практических занятиях, спецкурсах, се- минарах всегда давало сильнейшие творческие импульсы. А воз- никавшие в процессе лекций или в обсуждениях идеи требовали всякий раз их решения уже в напряженном труде за письменным столом.
ВВЕДЕНИЕ Общие идеи книги. Уточнение понятия структурного исследова- ния. Субъективность. Неожиданность решений нового аналити- ческого метода. Пути исследовательские неисповедимы. Началось все с изу- чения еще на студенческой скамье материалов творческого про- цесса Л. Толстого, и я работал во время частых своих наездов в Москву в стальной комнате-сейфе, в архиве музея на Кропот- кинской улице (заглавие ее до сих пор осталось у станции ме- тро), там хранились все автографы Толстого, и я держал в руках драгоценные рукописи «Войны и мира». Тогда это еще было воз- можно; сейчас — только фотокопии, дающие слабое представ- ление о характере авторской работы: карандаш или перо, цвет чернил в разных пластах правки, качество бумаги — словом все, что относится к палеографии. Затем наступило увлечение Чехо- вым, Достоевским, писателями-нижегородцами (П.И. Мельни- ков — Андрей Печерский, В.Г. Короленко). И только в 1980-х го- дах я обратился к Пушкину, — и круг давних увлечений вдруг замкнулся. Это было естественно. Все русские литературные гении XIX столетия вышли в свое время из его гнезда, каждый по- своему: как распорядились условия труда и талант писателя. Но с обращением к Пушкину еще один давний поиск тоже при- шел к финалу. Недостающие звенья оказались под рукой, а раз- розненные предварительные наброски сложились в окончатель- но завершенную концепцию. И это при том, что в исходе работы стало совершенно очевидным: понятие структуры литературного произведения до сих пор слабо, если не сказать, почти не исследовано. Наука о литературе стала заложницей старых методик, бесконечно повторяющихся, как клише, и говорит собственно не о литературе, а скорее по поводу литературы: как о метафоре действительности, давшей толчок замыслу писателя. И вот уже, почти без обиняков, утрируя это положение, «Борис
Годунов» начинает толковаться как отражение эпохи Смутного времени, «Война и мир» — Отечественной войны 1812 года, а «Тихий Дон» — борьбы с контрреволюцией на Дону. Или на первый план выступают социологические и идеологические положения, словно они организуют процесс творчества, или основой всего в словесном искусстве становится язык и его специфика, или на каждом шагу появляются свободные импровизации, которым нет конца. Прав герой или виноват, и что бы случилось, если бы изменились события; и почему им увлеклась героиня, ведь он мало чего стоит, во всяком случае, не стоит ее: она темпераментна, ей нужен иной партнер, а он чересчур ангажирован; и кто он такой, талант, или гений, или пошляк, примеривающий чужую маску; на какое место его по- ставить; что оказалось для него решающим, случай или обсто- ятельства: определенная эпоха с ее нормами и требованиями; чистый ли он рационалист или романтик; скрывается ли за ним реальное лицо, или это выдумка автора и какой-то синтезиро- ванный герой, черты которого взяты отовсюду, своего рода alter ego постмодернизма? — подобные предположения, разрастаясь, как снежный ком, возникают всякий раз и у дилетантов, и у про- фессионалов при обсуждении литературных шедевров, и их ни- чем не остановить. Вот, первое четверостишие «Евгения Онегина»: «Мой дядя самых честных правил, / Когда не в шутку занемог, / Он уважать себя заставил / И лучше выдумать не мог». Что значит «уважать себя заставил»? — расхожая идиома, соответствующая фразе «приказал долго жить», или речь идет не о смерти дядюшки, а о его предсмертном состоянии и угрозе лишить племянника на- следства? И зачем использованы два подлежащих — «дядя» и «он», хотя можно было обойтись одним? В каком значении употреблен союз «когда», не является ли он заменой лексемы «если»? Можно ли считать выражение «самых честных правил» аллюзией на крыловскую басню «Осел и мужик» («Осел был са- мых честных правил: / Ни с хищностью, ни с кражей незнаком: / Не поживился он хозяйским ни листком»)? Выбраться из западни
Доступ онлайн
В корзину