МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТ им. Н.А. ДОБРОЛЮБОВА

М.А. Александрова

ТВОРЧЕСТВО БУЛАТА ОКУДЖАВЫ
И МИФ О «ЗОЛОТОМ ВЕКЕ»

Монография

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2021

УДК 821.161.1Окуджава Б.Ш.
ББК 83.3(2=411.2)6Окуджава Б.Ш.
А46

Печатается по решению учёного совета
НГЛУ им. Н.А. Добролюбова

Ре це нзе нты:
д-р филол. наук, проф. А.В. Кулагин
(Государственный социально-гуманитарный университет,
Московская обл.);
д-р филол. наук, проф. С.Н. Аверкина
(Нижегородский государственный лингвистический университет
им. Н.А. Добролюбова)

Александрова М.А.
А46 
Творчество Булата Окуджавы и миф о «золотом веке» : монография / 
М.А. Александрова. — Москва : ФЛИНТА, 2021. — 
592 с. — ISBN 978-5-9765-4613-4. — Текст : электронный.

    В монографии освещаются закономерности возникновения отечественного 
культа «золотого века» (пушкинской эпохи); обсуждаются 
предпосылки репутации Булата Окуджавы как «певца старины» 
и факторы, определившие позицию художника в современном 
ему культурном контексте; лирика, повести, киносценарии, исторические 
романы Окуджавы впервые рассматриваются в аспекте полемики 
автора с идеализирующим мифом о прошлом.
Для специалистов-филологов, аспирантов, студентов гуманитарных 
специальностей, для всех ценителей творчества Окуджавы.

ISBN 978-5-9765-4613-4 

УДК 821.161.1Окуджава Б.Ш. 
ББК 83.3(2=411.2)6Окуджава Б.Ш.

© Александрова М.А., 2021
© Издательство «ФЛИНТА», 2021

Светлой памяти
Всеволода Алексеевича Грехнёва

ПРЕДИСЛОВИЕ

Важнейшие культурно-исторические явления, которые обусловили 
самосознание интеллигенции позднесоветской эпохи, 
а затем сформировали её ретроспективный образ, символизированы 
в имени Булата Окуджавы. Диалектику отношений художника 
со временем удачно определил С.Б. Рассадин: «Окуджава 
действительно выразитель эпохи, её на редкость чуткий радар; 
он уникален, но неотрывен — от неё, от нас»; «Я сказал: он уникален, 
но неотрывен. Пора перевернуть формулу: неотрывен, но 
уникален»1.
«Как большой поэт Окуджава начался сравнительно поздно — 
на четвёртом десятке лет, во второй половине 50-х годов. 
В этом смысле он разделил судьбу едва ли не всех значительных 
поэтов своего поколения»2 — и стал самым наглядным олицетворением «
возвращения лирики» (после многих лет идеологической 
регламентации, подрывавшей сами основы лирического 
творчества)3. Лирика возродилась «под звуки гитары Булата 
Окуджавы с непредвиденно сильным <...> резонансом»4: «Окуджава 
разорвал великое безмолвие, в котором маялись наши 
души»5; публика «открыла для себя не только новые слова — 

1 Рассадин С.Б. Время Окуджавы? // Булат Окуджава: его круг, его век. 
М., 2004. С. 186, 187.

2 Кулагин А.В. Лирика Булата Окуджавы. 2-е изд., перераб. М., 2019. 
С. 26.
3 См. об этом: Чудакова М.О. Возвращение лирики // Чудакова М.О. Новые 
работы: 2003—2006. М., 2007. С. 62—107.

4 Чудакова М.О. Возвращение лирики. С. 107.
5 Нагибин Ю.М. Дневник. М., 1996. С. 634.

она почувствовала, что живёт, страдает, любит и надеется»1. По 
убеждению Г.А. Белой, участь неофициального общественного 
лидера выпала Окуджаве «не потому, что его породила “оттепель”: 
наоборот — он в значительной мере её подготовил, а потом 
помог пережить её обвал»2.
Крах «оттепельных» упований придал целеустремлённость 
тому освоению универсальных — досоветских — ценностей, 
которое прежде «совершалось <...> рывками»3. Когда для Окуджавы 
наступило время погружения в литературу XIX века и 
«начального исторического самообразования»4, его выбор совпал 
с тенденцией, наметившейся в середине 1960-х; далее она 
быстро набирала силу и массовость. На протяжении 1970-х в 
культуре созрела новая ситуация: «Ресурс национальной исторической 
памяти был в ту эпоху редуцирован до русской истории 
XIX века»5, неисчерпаемой по своему символическому потенциалу, 
а потому притягательной для многих художников. 
И всё же в памяти современников Окуджава остался самым 
влиятельным посредником между прошлым и настоящим: он 
«т во р и л  в наиболее прямом и строгом смысле» воздух эпохи — «
подобно тому, как творил его раз и навсегда избранный 
недосягаемым авторитетом Пушкин»6; будучи «накоротке с золотым 
веком», он сумел «воссоздать собственную версию это-

1 Белая Г.А. Моцарт в неволе // Творчество Булата Окуджавы в контексте 
культуры ХХ века. М., 2001. С. 36.

2 Там же.

3 Там же. С. 37.
4 Бойко С.С. Творчество Булата Окуджавы и русская литература второй 
половины ХХ века. М., 2013. С. 491. Далее ссылки на это издание обозначены 
как [ТвБО].

5 Зорин А.Л. «Записка о древней и новой России» Н.М. Карамзина в общественном 
сознании 1960—1990-х годов // Империя и либералы: Сб. эссе. 
СПб., 2001. С. 123.

6 Куллэ В. Воздух языка // Окуджава Б. Стихотворения. М., 2008. С. 8. Разрядкой 
здесь и далее переданы логические усиления, принадлежащие авторам 
цитируемых текстов.

го века»1, утолявшую ностальгию по эстетической гармонии и 
личному благородству. Приобщаясь к «золотому веку», читатели 
исторических романов Окуджавы улавливали злободневную 
тему смены эпох при Николае I: «Начался железный век»2.
Прощание с Окуджавой закономерно послужило кристаллизации 
образа «главного лицеиста» своего времени3, последнего 
хранителя предания в затянувшемся «железном веке». И тогда 
же было сказано: масштаб утраты очевиден, но любовь и горе 
«плохо способствуют пониманию»4.
Научное освоение творческого наследия Окуджавы началось 
с констатации противоречия: при жизни «Окуджава был прочувствован, 
но не понят»5. «Булат Окуджава — такое крупное 
явление, что требует перспективы»6, — писала М.О. Чудакова в 
годовщину смерти поэта. Но историческая перспектива, позволяющая 
воспринимать произведение искусства «в большом времени» (
М.М. Бахтин), порождает и новые вопросы: «Чем яснее 
кажется при жизни то, что делал художник, тем загадочнее выглядят 
его работы после его ухода»7.
Формулируя десять лет назад тему своих штудий, мы не 
представляли с достаточной ясностью, где проходит граница 
между самоочевидным и требующим переосмысления. Весьма 

1 Куллэ В. Окуджава как фактор влияния. К вопросу о некоторых параллелях 
творчества И. Бродского и Б. Окуджавы // Творчество Булата Окуджавы в 
контексте культуры ХХ века. М., 2001. С. 54. 

2 Хаев Е.С. «На ясный огонь, моя радость...» // Хаев Е.С. Болдинское чтение. 
Н. Новгород, 2001. С. 114.
3 Карякин Ю.Ф. Лицей Булата Окуджавы // Булат Окуджава. Спец. вып. 
[Литературная газета]. 1997. [21 июля]. С. 11.

4 Куллэ В. Год без Окуджавы // Литературное обозрение. 1998. № 3. С. 5.
5 Белая Г. Он не хотел жить с головой, повёрнутой назад // Булат Окуджава. 
Спец. вып. [Литературная газета]. 1997. [21 июля]. С. 15.
6 Чудакова М.О. «Лишь я, таинственный певец...» // Литературное обозрение. 
1998. № 3. С. 10.

7 Гордин Я.А. Заметки об исторической прозе Булата Окуджавы // Творчество 
Булата Окуджавы в контексте культуры XX века. М., 2001. С. 39.

смутными были догадки о том, что многие факты творчества 
Окуджавы контрастируют с его репутацией «певца старины»; 
лишь в самом общем виде представлялись истоки этого парадокса. 
Вся сложность рефлексии художника о «золотом веке» 
как идеальном образе и реальной эпохе раскрывалась постепенно. 
Поэтому мы признательны не только предшественникам, чьи 
филологические идеи и наблюдения помогли нам выработать 
собственную концепцию, но и тем, с кем пришлось полемизировать 
на страницах этой книги: эвристическая ценность конфликта 
мнений, гипотез, интерпретаций понятна каждому исследователю, 
имеющему опыт «блужданий».
Посвящая книгу пушкинисту Всеволоду Алексеевичу Грех-
нёву (1938—1998), возьмём на себя смелость благодарить учителя 
словами Окуджавы о главном наставнике: «Творчество Пушкина 
не просто оказало на меня влияние — оно меня создало»1. 
Впрочем, и Окуджава вторил словам Пушкина о лицейском педагоге: «
Он создал нас...»

1 Окуджава Б. [Ответы на вопросы анкеты «Он вошёл в нашу жизнь»] // 
Наука и жизнь. 1987. № 2. С. 28.

-
ГЛА ВА  1. НОСТАЛЬГИЯ
ПО «ЗОЛОТОМУ ВЕКУ»
КАК ФАКТОР ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕПУТАЦИИ
БУЛАТА ОКУДЖАВЫ

1.1. Понятие литературной репутации:
актуальные аспекты

Под литературной репутацией принято понимать «те представления 
о писателе и его творчестве, которые сложились в 
рамках литературной системы и свойственны значительной 
части её участников (критики, литераторы, издатели, книготорговцы, 
педагоги, читатели). Литературная репутация в свёрнутом 
виде содержит характеристику и оценку творчества и 
литературно-общественного поведения писателя»1. Приближая 
понятие литературной репутации к «употребительному в социологии 
термину “социальный престиж”»2, А. Рейтблат в своём 
исследовании сосредоточился на механизмах литературного 
успеха, закономерностях формирования литературной иерархии, 
а также колебаниях статуса писателя во мнении современников 
и потомков — аспектах, вызывающих интерес на сломе 
исторических эпох. В этом плане типологически соотносимы 
два переходных этапа — послереволюционный и постсоветский. 
В 1920-е годы концепция «борьбы и смены» как основы 
литературного движения обусловила внимание И.Н. Розанова к 
случаям «наиболее резких переходов от известности к славе и 

1 Рейтблат А. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические 
очерки о книжной культуре пушкинской эпохи. М., 2001. С. 51.
2 Там же.

от славы к осмеянию»1. Провокативная формула «Как Пушкин 
вышел в гении», вынесенная в заглавие книги А. Рейтблата, отвечала 
настроениям рубежа тысячелетий (хотя, по замечанию 
А.С. Немзера, в качестве рекламного хода вводила в заблуждение «
простодушных любителей остренького»2).
Согласимся с С.С. Бойко, что для современного исследователя 
большую ценность представляют «наблюдения не столько 
над известностью, сколько, так сказать, над качественными 
характеристиками лиц и творческого облика, которые в разные 
эпохи ложились в основу литературных репутаций» [ТвБО, 47]. 
Так, И.Н. Розанов показал, что символисты «творили Пушкина 
каждый по своему образу и подобию»; для футуристов его имя 
было «знаменем ненавистной им литературной традиции и литературного 
застоя»3. Когда пушкинские юбилеи стали традиционными 
в России, попытку некого энтузиаста благородного 
сословия чествовать «дворянина Пушкина» высмеяли в газетах: 
«Пушкин казался общенародным, общенациональным. После 
Октябрьской революции <...> Пушкин <...> стал восприниматься 
как представитель дворянской культуры»4, а впоследствии 
вновь обрёл статус, определяемый формулой А.А. Григорьева 
«наше всё».
Литературная критика и публицистика 1990-х годов зафиксировала 
колебания литературных репутаций «шестидесятников», 
в том числе Булата Окуджавы, чей уход в 1997-м символически 
завершил историческую эпоху. Ретроспективно Окуджава 
виделся то инакомыслящим (по крайней мере на этапе творческой 
зрелости), то вполне советским, хотя и не ортодоксальным 
писателем. Одни полагали, что ход времени низвёл Окуджаву до 
рядового беллетриста в поэзии и прозе, другие уверенно отво-

1 Розанов И. Литературные репутации. М., 1928. С. 3. 
2 Немзер А.С. Замечательное десятилетие русской литературы. М., 2003. 
С. 509. 

3 Розанов И. Литературные репутации. С. 42, 48.
4 Там же. С. 42.

дили ему место «в ряду русских поэтических классиков» второй 
половины XX века1.
Однако цель нашего исследования — осмысление места и 
роли Окуджавы в процессе мифологизации XIX века — требует 
обращения к прижизненной литературной репутации, установления 
общих предпосылок и конкретных причин её формирования. 
В связи с этим необходимо принимать во внимание следующие 
обстоятельства.
В отличие от многих современников, которые были вынуждены 
держать «в столе» свои заветные произведения, Окуджава 
не слишком пострадал от цензуры. Его дар обусловил особый 
путь творческой реализации — устно-песенный; «магнитофонная 
революция» конца 1950-х — начала 1960-х годов позволяла 
обращаться к публике, минуя идеологические инстанции2. В то 
же время работа с историческим материалом давала возможность 
пользоваться общепонятным эзоповым языком в подцензурных 
произведениях; по свидетельству Н.Б. Ивановой, современники 
воспринимали в качестве иносказания историческую 
тематику как таковую: «В самом жанре, избранном им <Окуджавой>, 
таилась загадка, было “двойное дно”»; жанр исторического 
романа «был для писателя, конечно же, приёмом — 
таким же приёмом, как и многие его “исторические” песни и 
стихотворения»3. Главная функция иносказания — тайная победа 
над репрессивной властью, переживаемая совместно писателем 
и читателем4. Лиризм исторических романов Окуджавы 
многократно усиливал читательское чувство причастности 
к «тайному союзу» единомышленников, а сосредоточенность 

1 Новиков Вл. Место Окуджавы в ряду русских поэтических классиков // 
Творчество Булата Окуджавы в контексте культуры ХХ века. М., 2001. С. 23—
25.

2 О соотношении опубликованных в советский период и «непроходных», 
но широко известных песенных стихов Окуджавы см.: Богомолов Н.А. Бар-
довская песня глазами литературоведа. М., 2019. С. 123—130. 
3 Иванова Н.Б. Смена языка // Знамя. 1989. № 11. С. 227.

4 Loseff L. On the Benefi cence of Censorship: Aesopian Language in Modern 
Russian Literature. Mьnchen, 1984. Р. 230.

художника на первой половине XIX века подтверждала общность 
исторических пристрастий нескольких поколений либеральной 
интеллигенции.
Отсюда понятна активная роль в формировании литературной 
репутации Окуджавы рядовых современников, никем 
не «уполномоченных» для выражения общественного мнения; 
это были не только читатели и слушатели магнитофонных записей, 
но и публика неофициальных концертов. О значении таких 
контактов для литературных критиков и для тех, кто стал 
в итоге профессиональным исследователем творчества Окуджавы, 
будут впоследствии вспоминать многие1. В атмосфере 
любви к Окуджаве переживала настоящий расцвет т.н. «читательская 
критика»: в стенных газетах филологических факультетов 
и клубов самодеятельной песни обнародовались статьи, 
рецензии, отчёты о концертах. Первое прижизненное собрание 
сочинений Окуджавы (11 томов в единственном экземпляре) 
было подготовлено в московском Клубе самодеятельной пес-
ни2. Некоторые любительские статьи о лирике и исторической 
прозе Окуджавы предвосхитили идеи будущих филологических 
 штудий3.
Уникальной была эмоциональность восприятия творчества 
Окуджавы. Вл. Новиков в 1986 году посочувствовал «хладнокровной 
филологии грядущих лет, которая, отойдя на достаточную 
хронологическую дистанцию, разберётся со всем этим 
научно и, что называется, без эмоций»4. Автор нескольких осно-

1 См. об этом: Новиков Вл. Счастливчик Окуджава: О мемуарной повести 
Андрея Крылова: [предисл.] // Крылов А.Е. Мои воспоминания о Мастере, 
или Как я стал агентом КГБ. М., 2005. С. 5—10.

2 Крылов А.Е. Мои воспоминания о Мастере... С. 32—39; Юровский В. В 
единственном экземпляре: о юбилейном собрании сочинений Б. Окуджавы // 
Голос надежды: Новое о Булате Окуджаве. Вып. 5. М., 2008. С. 353—367.

3 Александрова М.А. Творчество Булата Окуджавы в неопубликованных 
статьях 1980-х годов // Голос надежды: Новое о Булате Окуджаве. Вып. 9. М., 
2012. С. 437—443.

4 Новиков Вл. Тайна простых чувств // Литературное обозрение. 1986. 
№ 6. С. 78.