Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Прогресс-Традиция 

Москва

Репрезентация 
человека и мира  
в английской культуре  
начала Нового времени

Aнтон Hестеров

ББК 85103(3)
УДК 008(091)
     Н 56

Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ).
Проект №  14-04-00321

Нестеров Антон В. 

Н 56  
 
Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре 
начала Нового века – М.: Прогресс-Тра диция, 2015. –616 с., ил.

IISBN 978 -5 -89826 -426-0

Книга посвящена исследованимю отношений английской живописи второй половины 
XVI – начала XVII в. и английской культуры как сложного целого. Восприятие культуры 
времен королевы Елизаветы I и короля Иакова IV требует внимания к самому духу времени, к идеям, что в ту пору «носились в воздухе» и составляли фон драм Шекспира и стихов 
Джона Донна, полотен Николаса Хилльярда и Джона Гувера. Чтобы понять искусство той 
эпохи, необходимо погрузиться в ее теологические искания, политические диспуты, придворные интриги, литературные предпочтения, алхимические эксперименты и астрологические практики.
Автор использует большой массив теологической, социальной информации, создающий 
контекст, в котором только и можно «увидеть эпоху», обнаружить глубинные смыслы в 
портретах, мозаиках, гравюрах и эмблемах..

УДК 008(091)
ББК 85103(3)

 

 

 
© Антон Нестеров, 2015
 
©  Антон Нестеров, Мария Волкова – «Колесо Фортуны»
 
©  National Gallery of Art, Washington
 
©  National Portrait Gallery, London
 
©  The British Library Board
 
©  Trustees of the British Museum
 
©  Royal Collection Trust / HM Queen Elizabeth II 
 
©  V&A Images 
 
©  Орлова И.В., макет, верстка, 2014
 
©  Романова О., переплет, 2014
ISBN 978- 5- 89826-426-0 
©  «Прогресс-Традиция», 2015
 
 

 Cодеpжание

9  
КОлЕсО ФОРТУНы (А. НЕсТЕРОВ, М. ВОлКОВА)

47 
ХУДОжНИКИ, ПОэТы, зВЕзДОзНАТцы…

148 
ГОРНОсТАй И ФЕНИКс:  

 
ПОРТРЕТ КАК ИНсТРУМЕНТ ПОлИТИКИ

203 
EMBLEMATA НА ДВУХ ПОРТРЕТАХ 

 
ЕлИзАВЕТИНсКОй эПОХИ, 

 
ИлИ МИФ О ТЕсЕЕ И «сАМОсТОяТЕльНАя 

 
жИзНь сИМВОлОВ»

237 
сИМВОлИЧЕсКАя ПОлИТИКА: сэР ГЕНРИ лИ  

 
И КОНТЕКсТы ЕлИзАВЕТИНсКОй эПОХИ

278 
КОНсТРУИРОВАНИЕ лИЧНОсТИ 

 
И НАБОР «ПОВЕДЕНЧЕсКИХ МАсОК» 

 
В ЕлИзАВЕТИНсКОй АНГлИИ

302 
эПИТАлАМА, сВАДЕБНый ПОРТРЕТ 

 
И НАТУРФИлОсОФИя

336 
ФРЕйлИНы, БРАКИ, сКАНДАлы, 

 
ИлИ О РАзГРАНИЧЕНИИ ЧАсТНОГО И ПУБлИЧНОГО 

 
В ЕлИзАВЕТИНсКОй АНГлИИ

366 
ДжОН ДОНН АлХИМИЧЕсКИй

412 
АлХИМИЧЕсКИй ФЕНИКс ШЕКсПИРА

цИРКУль И ОКРУжНОсТь: К ВОПРОсУ О ДАТИРОВКЕ  

 
«ПРОщАНИя, зАПРЕщАющЕГО ГРУсТь» ДжОНА ДОННА

468 
ГЕОГРАФИЧЕсКИЕ КАРТы 

 
РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ  

 
КАК эсТЕТИзАцИя И КОНцЕПТУАлИзАцИя  
 
 

 
РЕПРЕзЕНТИРОВАННОГО ПРОсТРАНсТВА

492 
ИГРА О сэРЕ  УОлТЕРЕ РэлИ, 

 
слАВНОМ ЕГО ВОзВыШЕНИИ  

 
И ТРАГИЧЕсКОМ ЕГО КОНцЕ

518 
К ПОслЕДНЕМУ ПРЕДЕлУ: 

 
ДжОН ДОНН: ПОРТРЕТ НА ФОНЕ эПОХИ

557 
Примечания

610 
Именной указатель 

От автора

сталкиваясь с произведениями, принадлежащими иным эпохам, мы 
поневоле видим их иначе, чем современники. Мы вооружены иным культурным опытом и смотрим сквозь иную оптику, так или иначе деформирующую детали.
Мы склонны забывать, что любой объект, вошедший в обиход культуры, со временем обрастает патиной интерпретаций, и необходимо усилие, 
чтобы увидеть его изначальный облик.
Восприятие культуры времен королевы Елизаветы I и короля Иакова IV  
требует внимания к самому духу времени, к идеям, что в ту пору «носились 
в воздухе» и составляли фон драм Шекспира и стихов Джона Донна, полотен Николаса Хилльярда и Джона Гувера. Чтобы понять искусство той 
эпохи, необходимо погрузиться в ее теологические искания, политические 
диспуты, алхимические эксперименты и астрологические практики. Только в таком широком контексте можно «увидеть» эпоху.
структура предлагаемой книги отчасти подчинена этой задаче. В первых ее главах рассматриваются представления эпохи о роли случайности 
и Предопределения в жизни человека, о структуре мироздания, взаимоотношениях с судьбой; исследуются символические языки и коды, используемые для их описания. 
Вслед за этим делается попытка взглянуть, как эти коды преломляются 
в живописи той эпохи, как портрет и гравюра оказываются связаны с борьбой идей, с политикой того времени. это приводит к разговору о своеобразии социальных институтов эпохи – и две главы посвящены институту 
брака в елизаветинской и якобитской Англии и особенностях свадебных и 

супружеских портретов той поры.
По ходу написания книги выделилось несколько ключевых фигур, 
вокруг которых «сфокусировался» ряд актуальных для книги контекстов: 
сэр Генри ли, Джон Донн, Уолтер Рэли – и в посвященных им главах автор счел возможным «персонифицировать» некоторые общие культурные 
проблематики. 

Глава о художественном оформлении географических карт конца  
XVI–XVII вв. вновь возвращает читателя к общим представлениям того времени о мире, а две замыкающие главки-биографии проецируют всю затронутую в книге проблематику на конкретные судьбы, давая почувствовать 
общее в частном.

Спасибо тем, кто так или иначе, помог, чтобы эта книга состоялась, 
спасибо им за разговоры вокруг этих сюжетов, за проговорки каких-то 
мыслей, за очень разную помощь, за участие: Ирине Игоревне Ковалевой, 
Камале Мелик-Шахназаровой, Юрию Стефанову, William Tompson, Ларисе 
Ивановне Тананаевой, Виктору Максимову, Антону Долгополову и Славе 
Лутиковой, Вадиму Михайлову, Федору Рожанскому, Вите Мухановой, Ольге Левинской, Тамаре Казавчинской и Львёшке. Спасибо и многим другим - 
тем, кто на разных поворотах был рядом и помогал.

КОлЕсО ФОРТУНы
1

 
 
 
 
 
All is but Fortune…

Shakespear. The Tempest2.

Образованный дворянин XVI–XVII вв. жил в мире контрастов, где часто приходилось совершать стремительный 
переход от роскоши двора к грязи военного бивака, от комфортной жизни в поместье – к тяготам дороги с ее опасностями и неустроенностью, или к странствию по бушующему 
морю, чреватому столкновением с пиратами. 
это ощущение противоречивости, разорванности опыта, характерное для эпохи, выразил в одном из сонетов, написанных в царствование Генриха VIII, Томас Уайет:

Кидаюсь в бой, но кончена война. 

Горю на льду; страшусь, но уповаю. 

Простертый ниц, за птицами взмываю, 

Гол как сокол, а все ж полна мошна. 

Моя тюрьма без стен возведена. 

Хочу бежать – дорогу забываю. 

То жизнь, то смерть на помощь призываю, 

Но и погибель мне не суждена. 

Гляжу, но слеп; стенаю, но ни звука. 

Ища конца, здоровье берегу. 

любя других, себя лишь клясть могу. 

смеюсь в беде, хоть непосильна мука. 

Что жизнь, что смерть – мне нынче все равно. 

Мое несчастье счастьем рождено3.

 
 
 
 
(Пер. Г. Русакова)

Благоприятное или неблагоприятное стечение обстоятельств имело для человека раннего Нового времени 
особое значение: карьера, личное благо зависели от прихоти – патрона, монарха, подверженных капризной смене настроений. Переменчивость и неустойчивость любой 

Колесо Фортуны                                                                                                                                          

жизненной ситуации ощущалась острее, чем ныне. это накладывало свой отпечаток на манеру поведения людей той 
поры. Известен анекдот, что когда испанский посол выразил протест в связи с тем, что экспедиция Фрэнсиса Дрейка 1572–1573 гг. к берегам испанской Панамы4 разграбила 
там несколько городов и захватила «серебряный караван» 
(около 30 тонн серебра). Посол потребовал примерного 
наказания виновных, Дрейк был вызван к королеве. Аудиенция началась с того, что Елизавета объявила: «Испанский 
король требует Вашей головы – я должна ее отрубить!» – а 
закончилась пожалованием Дрейку звания баронета и чина 
адмирала…
Обостренный интерес к случаю, удаче отчасти был 
вызван социальными переменами, характерными для Нового времени. средневековое общество, с его строгими 
структурами и иерархиями, фактически, закрепляло социальный статус человека: с момента рождения возможны 
были передвижения внутри своей страты – сын мелкого 
ремесленника мог стать старшиной цеха, но переходы из 
страты в страту происходили весьма редко. Новое время в 
корне изменило этот порядок вещей: так, Томас Мор – сын 
лондонского адвоката, пусть даже весьма успешного, но – 
живущего с судебных гонораров, возводится в рыцарское 
достоинство, становится спикером Палаты общин, а затем – лорд-канцлером и доверенным лицом Генриха VIII; 
дед всесильного Уильяма сесила, барона Бёрли, занимавшего в царствование Елизаветы I должности госсекретаря 
и лорда-казначея, начинал при дворе Генриха VIII простым 
гвардейцем, а до того, как утверждали злые языки, содержал гостиницу в стэмфорде… 
Возрастающая динамика перемен на заре Нового времени ощущалась болезненно и остро – и даже такие авторы, как Макиавелли – говорили о ней не без горечи: «люди 
с их разумением ничего не определяют и даже ничему не 
могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем 
утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим 
жребием. Особенно многие уверовали в это за последние 

Колесо Фортуны

годы, когда на наших глазах происходят перемены столь 
внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно»5. 
Культура нуждалась в некой парадигме для объяснения 
и артикуляции всех этих явлений – и прибегла к оживлению восходящих еще к античности представлений о богине Фортуне, своенравно управляющей людскими судьбами. 
На формирование ее образа повлияли и цицерон, писавший о Фортуне в трактате «Об обязанностях»6, и Плиний, 
посвятивший ей несколько пассажей в «Естественной истории»7, и Публилий сир, умевший давать чеканные формулировки, вроде «Фортуна многое дает в пользование, ничего –  
в собственность», или «Когда Фортуна нас ласкает, она хочет нас соблазнить»8– но главную роль сыграло «Утешение 
философией» Боэция. На протяжении всех средних веков 
и раннего Нового времени без знания Боэция – обсуждаемого, комментируемого, вновь и вновь переводимого на 
европейские языки, образованность была немыслима. Достаточно сказать, что еще Альфред Великий перевел (вернее, переложил) «Утешение…» на староанглийский, а позже 
переложениями/переводами Боэция занимались и Чосер, и 
Томас Мор, и королева Елизавета I. 
До Боэция античные авторы описывали Фортуну как 
некую безличную силу, действующую в мироздании, чуть 
позже Отцы церкви, борясь с языческими суевериями, доказывали, что сила эта не обладает самостоятельной сущностью: лактанций писал, что «Фортуна сама по себе ничего 
не представляет, и не следует считать, будто она обладает 
неким чувством, поскольку Фортуна – это неожиданный и 
внезапный исход случайных событий»9, а Августин подчеркивал, что «Бог, Виновник и Податель счастья, – поскольку 
один есть истинный Бог, – сам раздает земные царства и добрым, и злым. И делает Он это не без разбора и как бы случайно (ибо Он – Бог, а не Фортуна), но сообразно с порядком вещей и времен, – порядком для нас сокровенным, а Ему 
вполне известным. этому порядку Он не подчинен, однако 
же, рабски, а царствует над ним, как Владыка, и располагает 

Колесо Фортуны                                                                                                                                          

им, как Правитель»10. Боэций предложил иное решение, за 
счет которого удалось примирить христианство и расхожие античные представления о богине удачи: в «Утешении 
философией» он описал ее не как первопричину явлений, а 
как исполнительницу Божией воли. согласно Боэцию, Фортуне отдана власть в подлунном царстве, но при этом она – 
всего лишь одно из орудий Творца: «Бог в своем провидении располагает единственным и непреложным образом 
того, что должно свершиться. судьба же предписываемое 
провидением направляет относительно времени и места. И 
не важно, ткет ли она свою нить с помощью духов, близких 
к божественному провидению, или с помощью [мировой] 
души, или послушной ей природы посредством движения 
небесных светил, или силой ангелов, или хитростью различных демонов, с помощью чего-то одного из этого или 
же посредством всего этого вместе взятого, очевидно, что 
провидение есть простой и неизменный образ всего того, 
что предопределено к воплощению, судьба же представляет 
собой беспрестанно меняющееся сплетение и временной 
порядок того, что Бог в своей простоте располагает к возникновению»11.
Боэций наделил Фортуну запоминающимся образом, 
предопределившим и средневековую, и ренессансную иконографию этой своенравной сущности. В римских культах 
атрибутами Фортуны были плоды, рог изобилия (изначально она выступала как покровительница земледельцев, оберегающая от таких случайностей, как град или засуха, и 
одним из ее имен было Fortuna Stabilis), позже – весло или 
руль, указывающие на ее роль Fortuna Gubernans – Кормчей судьбы, ее управительницы. Под пером Боэция Фортуна 
предстала как женщина, вращающая колесо судьбы – этот 

образ позволял выразить участие богини в жизни каждого 
человека, его зависимость от капризов и перепадов настроения этой дамы. В «Утешении философией» Фортуна говорит о себе: «Мы движем колесо в стремительном вращении 
и радуемся, когда павшее до предела возносится, а вознесенное наверх – повергается в прах. Поднимись, если угод