Смыслы в истории: Исследования по истории веры, познания, культуры

СМЫСЛЫ В ИСТОРИИ

Всегда не договоренные до конца и недосказанные, всегда проблематичные и открытые  
человеческие смыслы стремятся как-то  досказать, как-то приоткрыть и высказать себя в 
че ловеческом опыте. И чаще всего это происходит в заостренно-символических формах, которые в опыте десятилетий и веков обнаруживают 
свою открытость и недосказанность, свою способность скорее ставить и возобновлять, нежели раз и навсегда решать стержневые вопросы 
нашего существования.

Е.Б. Рашковский

ПрогрессТрадиция
Москва

 Е. Б. Рашковский
СМЫСЛЫ В ИСТОРИИ
ИССЛЕДОВАНИЯ
ПО ИСТОРИИ ВЕРЫ,
ПОЗНАНИЯ,     
КУЛЬТУРЫ

«Человек, пожалуй, не так уж свят, но человечество
в его лице должно быть для него священно. Во всем
сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть употреблено всего лишь как средство;
только человек, а с ним и всякая разумная тварь,
есть цель сама по себе. Ибо он субъект морального
закона… Это условие мы справедливо предъявляем даже воле Бога, взятой в отношении к разумным
существам в мире как Его творениям, так как оно
основывается на личности их, единственно изза
которой они и суть цели сами по себе».

УДК 1.13
ББК 71
Р  28
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 06-03-16125

Рашковский Е.Б. 
Р 28    Смыслы в истории: Исследования по истории веры, познания,  
культуры. – М.: Прогресс-Традиция, 2008.–  376 с.

ISBN 5-89826-280-0

 Книга извест но го исто ри ка  и фило со фа  Е.Б. Раш ков ско го включает в себя
 иссле до ва ния автора  по фило со фии исто рии, исто рии мысли, оте че ствен ной
исто рии  и исто рии поэ зии. 
 Сквоз ная  тема размышлений – чело ве че ские смы слы,  на кото рых стро ит ся  связь чело ве ка  с Все лен ной,  с соб ствен ной стра ной,  с окру жа ю щи ми людь ми  и  в конеч ном  счете  с  самим  собой.  Эти  «вжи влен ные»  и «раз ви ваю щие ся»
 смы слы  и обра зу ют пред по сы лки твор че ства, самос оз на ния  и сво бо ды, то
есть чело ве че скую исто рию как таковую.  Они также   не сни ма ют  вопрос  о
вну трен ней кон фликт но сти самого чело ве ка  и  его исто рии,  но стре мят ся
поло жить  им неко то рые разум ные  и нрав ствен ные пределы. Это впрочем, не
упразняет моменты трагизма срывов в мысли и практике человека.
 Книга адресована фило со фам, бого сло вам, куль ту ро ло гам, исто ри кам,
фило ло гам – уче ным, пре по да ва те лям, учи те лям, аспи ран там, сту ден там.

 ББК 71

На переплете рисунок автора

©  Е.Б. Рашковский, 2008
©  Г.К. Ваншенкина, оформление, 2008
©  ПрогрессТрадиция, 2008

Рашковский Евгений Борисович
Смыслы в истории: Исследования по истории веры,
познания,  культуры

Директор издательства Б.В. Орешин
Зам. директора Е.Д. Горжевская

Формат 60х90/16. Бумага офсетная № 1.
Печать офсетная. Печ. л. 23,5 п.л.  
Тираж 1000 экз.  Заказ № 

Издательство «Прогресс-Традиция»
119048, Москва, ул. Усачева, д.29, корп.9
Телефон (495)  245-49-03

Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных в ППП типография «Наука»
121099, Москва, Шубинскийпер., 6

ISBN 5-89826-280-0

ISBN 5-89826-280-0

Смыслы как признание

Договоримся о понятиях
Принять исторический вызов постмодернизма и его технологического спутника – электронного «масскульта»,
чемуто научиться у них, но не капитулировать перед
ними: таков, на мой взгляд, вопрос жизни и смерти для
нынешнего витка истории человеческого духа. 
И здесь нам может прийти на помощь обоснование категории человеческих смыслов, связанных с опытом рождения, любви, заботы, познания, «доброй работы»1, раскаяния, страдания и сострадания, творчества, смерти, веры,
«эстафетности» культуры и самого Бытия2. Бытия во всей
неотъемлемой боли его внутренних противоречий. Такое
обоснование представляется мне необходимой частью скольконибудь осознанной стратегии не только нравственного,
но даже и физического выживания рода людского, или –
если исходить из библейской терминологии – всечеловеческой «семьи»3. Не говоря уже о выживании нашей собственной страны. Страны огромных пространств, изначально оказавшейся на гранях и распутьях несхожих природных ареалов, несхожих этнокультурных и духовных потоков,
несхожих экономических и технологических укладов.
В конечном счете история формируется и внутренне
собирается глубиной и осознанностью человеческих смы5

ВВЕДЕНИЕ

1 Выражение, восходящее к трудам польского философа Тадеуша Котарбиньского. 
2 Категория, обоснованная в трудах современного русского философа
М.А. Розова.
3 См.: Konkordanz zum hebraeischen Alten Testament. Ausgearbeit …
von G. Lisowsky. Dritte verbesserte Aufl. – St.: Deutsche Bibelgesellschaft,
1993. S. 877– 879.

слов, хотя в исторической конкретике, как и в житейской
повседневности, человеческие смыслы нередко обрекаются на отчуждение и поражение.
Для автора настоящей книги синонимом этих стержневых смыслов выступает категория признания (признания,
recognition!). Каковы бы ни были оговорки, претензии и
обиды в наших отношениях с Бытием, во главу угла подлинной и прочной культуры – культуры внутри личности,
культуры в человеческом общении, культуры в длящихся
и сменяющих друг друга поколениях – оказывается признание Бога, признание мiра, признание другого человека.
И только благодаря всему этому – признание самого себя4.  
В таком теоретическом раскладе столь характерная для
предшествующей эпохи идея безусловного примата «праксиса» над самопознанием (самый яркий тому пример –
11 «Тезис о Фейербахе»: не «объяснить», но «изменить»
мiр5) представляется мне данью механистическому дуализму: дуализму «бытия» и «мышления», «материи» и
«духа»,  «объекта» и «субъекта», «общества» и «личности» и т.д. Ибо опыт современной науки, философии и теологии, наряду с печальным опытом исторического «праксиса» прошлого и начала нынешнего века, подсказывает
нам, что познание, а вместе с ним и признание – не только
акт приватного мышления, приватной внутренней жизни:
оно внутренне пересоздает человека, а вместе с ним – и всё
его коммуникационное поле. И тем самым налагает свой
неизгладимый отпечаток на всю структуру и содержание
истории – вопреки всем мощным и в каждом поколении  и
при каждом новом складе обстоятельств возобновляющимся и переоформляющимся тенденциям к отчуждению,
деградации и срывам. 
Во всяком случае, «праксис» не «первичен» по отношению к мысли. Любой скольконибудь психически здоровый человек, свершая любой практический акт (подчас
даже самый элементарный или внезапный), приступает к
этому акту с какимто явным или неявным, вольным или

6

4 См.: Левинас  Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. Пер. с фр. А.В.
Парибка. – СПб.: Высшая религиознофилос. школа, 1998. 
5 Маркс К. Тезисы о Фейербахе, 1845 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3, с. 4.

невольным минимумом осмысленности, соображения, воображения: слово, язык собирают и организуют обступающие и проницающие нас образы и интуиции.
И если есть какаято правота в «историческом материализме», –  то лишь та, что связанный с историческим временем «праксис» (технологический, социальный, художественный…) вводит мысль в те или иные новые обстоятельства, корректируя и изощряя ее. Но ведь знал еще Декарт,
что философу или ученому – в смысле продуманности и
рациональности его трудов – следует многому поучиться у
мастеров обойного или каретного цеха… 
Так что человеческие смыслы оказываются необходимыми двусторонними посредниками между внешним
«праксисом» и собственно мыслью. 
Прошу любезного моего читателя еще раз обратить внимание на заглавие этой книги – «Смыслы в истории» – и
заметить то обстоятельство, что речь у нас идет не о «Смысле Истории», но именно о смыслахвистории. То есть не о
нашем праве становиться в позицию абсолютного наблюдателя истории, но о нашем праве присмотреться к собственной жизни и к собственному мышлению, к их нерасторжимой связи с жизнью и мышлением других людей –
ближних и дальних – в непреложном контексте того исторического времени, которое проницает и преобразует нас
самих и которое в той или иной мере несет в себе наши собственные следы.
Что же такое человеческие смыслы в истории? Я бы
определил их как строящиеся на неотъемлемых противоречиях человеческого существования (жизнь и смерть,
любовь и одиночество, радость и отчаяние, свобода и принужденность, богатство и обделенность…) пусть даже
самые общие, самые неконкретные, но тем более насущные ценностные интуиции, или ориентиры, которые не
только вырастают из биогенетической памяти, из коллективного и индивидуального культурного опыта
людей, но и сами обладают предпосылками дальнейшего
развития, жизненной адаптации, совершенствования и
срывов. Не случайно А.С. Ахиезер определяет эти с трудом уловимые, с трудом описуемые, но связанные с опытом поколений человеческие смыслы как «молекулы

7

культуры»6.  Разумеется, «молекулы»  –  лишь просто
условная химическая метафора. Мышление вообще метафорично. Как и сам язык метафоричен. Однако так или
иначе эти подвижные смысловые «молекулы», проходя
через горнила меняющихся конфигураций исторического времени и социальных связей, через горнила несхожих, но находящихся в  процессах непрерывной взаимосвязи  человеческих экзистенций, могут частично менять
свое содержание и состав. Эти молекулы«экзистенциалы» могут обогащаться и выхолащиваться, могут переоформляться, терять на какоето время свою активность и
как бы засыпать, подчас – и активизироваться вновь,
могут покидать одни человеческие личности и массивы и
переходить к другим. Могут знаменовать собою обретение или потерю жизненных целей, могут знаменовать
собою нашу связь с предками и некоторую степень заботы о тех, кто приходит в мiр вслед за нами.
И действительно, именно в таком раскладе, как пишет
русский философ, одной из определяющих характеристик
человеческой реальности является тяготение к смыслу7.
И что еще важно – эти смыслы (именно в силу внутренней их подвижности!) не даются человеческому сознанию
автоматически или на путях чисто вербального назидания.
Каждому из нас приходится в той или иной мере нащупывать, переживать и осознавать эти человеческие смыслы
заново и самому разделять их с другими, отстаивать их
правомерность перед лицом других.
Всегда недоговоренные до конца и недоказанные, всегда
проблематичные и открытые – человеческие смыслы стремятся както досказать, както приоткрыть и высказать
себя в человеческом опыте. И чаще всего это происходит в
заостренносимволических формах, которые в опыте десятилетий и веков  обнаруживают свою открытость и недосказанность, свою способность, скорее, ставить и возобновлять, нежели раз и навсегда решать стержневые вопросы
нашего существования. Здесь – некий общий корень
основных форм символического творчества людей: и мифо8

6 Ахиезер А.С. Труды. – М.: Новый хронограф, 2006, с. 428.
7 См.: Борев Ю.Б. Ванькавстанька и состояние мира. – М.: РусьОлимп и
др., 2004, с. 408.

логии, и религии, и искусства, и философии, а позднее – и
науки8.
А уж если говорить о самой общей сути социогуманитарных наук – то именно сквозные человеческие смыслы в
конечном счете и образуют собой эту суть. Или, если угодно, – общее времяпространство этих наук. Однако эта суть
не дается сама по себе, но лишь во взаимодополнительном
междисциплинарном множестве, определяемом богатством наших жизненных впечатлений, попытками их
интуитивного охвата и аналитическим, расчленяющим
характером нашего теоретического дискурса. 
Но что чрезвычайно важно: эти стержневые человеческие смыслы действуют в различных – подчас несхожих,
подчас противоречащих, подчас резонирующих друг другу
системах символических и исторических координат.
Иными словами, вырастающие из осознания противоречивых глубин нашего существования, всегда недосказанные, но всегда непреложные и потому стремящиеся
так или иначе выразить себя – эти смыслы могут быть
поняты как интуиции нашей соотнесенности с Богом,
Бытием, с другим человеком и посему – как интуиции
наших чаяний достоинства и свободы. Собственно, этими
смыслами и образуется таинственная основа человеческой
культуры. Основа, меняющаяся в истории, отвечающая
на конкретные вызовы истории и сама входящая в живые
ткани истории. 
Итак, человеческие смыслы и сама сопряженная с
ними мысль во многих отношениях порождаются проблематикою мiра. Стало быть, они в долгу перед мiром,
вовлечены в  мiр, хотя и обладают своим непреложным
своеобразием и содержанием и потому не растворяются
в мiре без остатка. Можно говорить о том, что они «отражают» мiр, что они связаны с «праксисом» мiра, но
важно не забывать и о том, что, имея непреложное свойство символизировать не только мiр как таковой, но и
самих себя, они соучаствуют в мiре. И стало быть, принимая вызовы мiра, они ответствуют этим вызовам.

9

8 Об этом – труды о. П. Флоренского, Э. Кассирера, Ю.М. Лотмана,
В.В. Иванова и др.