Принципы художественной игры Петрушевской

И. И. Плеханова

ПРИНЦИПЫ
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИГРЫ
ПЕТРУШЕВСКОЙ

Монография

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2019

УДК 821.161.1-3Петрушевская Л.
ББК 83.3(2=411.2)6-8Петрушевская Л.
П38

Р е ц е н з е н т ы:
канд. филол. наук, доцент Иркутского государственного университета 
А. С. Артамонова;
канд. филол. наук, доцент Томского государственного университета 
Т. Л. Рыбальченко

П38 

Плеханова И.И.
 
Принципы 
художественной 
игры 
Петрушевской 
[Электронный ресурс]: монография / И.И. Плеханова. — М.: 
ФЛИНТА, 2019. — 126 с.
ISBN 978-5-9765-3962-4

Монография, сложившаяся из ряда доработанных и новых 
статей, содержит концептуальный анализ базовых характеристик 
художественного мышления Л. Петрушевской. Это философия 
творчества как мистериального действа по модели ритуального 
жертвоприношения, коммуникативные установки, исходящие из 
понимания 
структуры 
сознания, 
витальная 
природа 
смеха, 
артистический образ творчества. Все характеристики равно 
присущи реалистической, мистической, абсурдистской прозе, 
драматургии, 
поэзии, 
музыкальной 
и 
другим 
сферам 
художественной деятельности писательницы. Парадоксальная игра 
с бытовым материалом и с языком просторечия реализует 
ритуальную модель текстопорождения, включает читателя и 
зрителя в сопереживание, испытывает степень гуманистической и 
эстетической отзывчивости, являет артистизм как жизнестроительный принцип самоопределения и существования автора в искусстве.
Для филологов, культурологов и всех, кто интересуется новейшей русской литературой.

УДК 821.161.1-3Петрушевская Л.
ББК 83.3(2=411.2)6-8Петрушевская Л.

ISBN 978-5-9765-3962-4 
© Плеханова И. И., 2019
© Издательство «ФЛИНТА», 2019

✧

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие  ....................................................................................................4

ПРИРОДА РИТУАЛЬНОГО В ТВОРЧЕСТВЕ
ЛЮДМИЛЫ ПЕТРУШЕВСКОЙ  ............................................................9

БЕССМЕРТНАЯ ДУША И МЕТАМОРФОЗЫ ТЕЛА
В ОДНОАКТНОЙ ДРАМАТУРГИИ  ....................................................47

СМЕХОВАЯ ЛИРИКА (по книге «ПРО НАШУ ПРИКОЛЬНУЮ 
ЖИЗНЬ. СТИ-ХИ-ХИ», 2017) ...............................................................62

АРТИСТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ТВОРЧЕСТВА  ........................................85

Заключение  ..................................................................................................118

✧

ПРЕДИСЛОВИЕ

Творчество Людмилы Петрушевской — уникальное явление русской культуры ХХ—XXI в., неповторимое в прозе, драматургии, поэзии, мультипликации. Оно неистощимо витально, многообразно, непрерывно и обусловлено прежде всего 
«равенством дара души и глагола» в их духовно-нравственной 
соприродности-соразмерности. Изначально сопричастная общей трагической истории, преданная беспощадной правде, отзывчивой любви-состраданию, императиву самообновления, 
писательница буквально самобытна, всегда — вынужденно или 
осознанно — автономна от литературно-театрального процесса, 
но продолжает высокие гуманистические традиции отечественной словесности. Её проза не вписывается в разряд «городской» 
не только из-за того, что не была допущена к читателю в 60—
70-е годы, — она подлинно всечеловечна, её пьесы художественно богаче «поствампиловской драматургии», вершиной которой 
являются, — они сообщают драме абсурда высокий катарсис. 
Способность связывать разнородные темы и образы в живое и 
зримое единство, пронизывать смех болью и боль смехом, лирическая чуткость обусловили соавторство с Ю. Норштейном в 
сценарии лучшего мультфильма всех времён и народов «Сказка 
сказок», и даже с Гоголем — в визуальном переложении «Шинели». Выход на сцену с собственными песнями воочию представил публике артистический образ автора — не только как певицу, но как певца негласной жизни восточных славян.
Масштаб дарования и значимость открытий ещё не получили достойного осмысления, несмотря на международное признание и полувековой творческий путь мастера. Многоликость 
таланта и разнообразие сфер деятельности умножают щедрость 

художественных форм, демонстрируя диапазон авторских возможностей. Произведения Петрушевской адресованы буквально 
всем — от малых детей до ровесников с жизненным и историческим опытом XX—XXI вв., от строгих поборников вечных 
истин до ценителей авангардных экспериментов, от сторонников психологического театра сопереживания до любителей 
хоррора и саспенса. Содержание и форма способны отвечать 
критериям разных художественных систем — от традиционной 
(социальная правда, идеальное, прекрасное, возвышенное) до 
негативной эстетики (деконструкция абсолютного, погружение 
в ужасное, самоценная заумь, напор рэпа), от новеллистической 
завершённости текста до виртуозно организованного нелиней-
ного нарратива. Жанры массовой культуры (детектив, триллер, 
игры-квесты) и технологии актуального искусства — перформанс, инсталляция, видео-арт и пр. — освоены как язык нового 
поколения. Так интеллектуальное по образу мышления творчество Петрушевской, авторефлексивное, парадоксальное, эвристическое, иронически аналитичное при всей отчаянной глубине 
переживаний, возвращает в обиход категорию народности — по 
имени адресата и реципиента её произведений, во всём социальном спектре и объёме духовных интересов.
Народность состоит в единении автора с читателем в глубоком сострадании и побуждении к отзывчивости не только 
на боль, но и на непредсказуемый образ мышления, т.е. в создании предпосылок для душевного и духовного сотворчества. 
Тексты отличаются высокой простотой номинативного письма 
и тонкостью психологического подтекста. Знакомая по общему 
опыту жизненная достоверность прозы (реалии быта и, как настаивает писательница, подлинные истории и судьбы) отнюдь 
не натуралистична — она всегда содержит эвристический поворот сюжета. Парадокс простоты при феерической свободе 
воображения сродни высокому примитиву сказочного нарратива с прозрачно-глубоким повествованием, в котором добро и 
зло, прекрасное и безобразное очевидны, а печальные и страшные события должны стремиться к благотворной развязке. Эта 

модель сохраняет мироустроительную энергию, несмотря на 
то, что собственный опыт автора, переполненный трагическим знанием, казалось бы, мог её аннигилировать. Сюжеты, 
действительно, по большей части мучительно правдивы, безрадостны, безысходны, но необыкновенная точность видения 
человека, ясность миропонимания писательницы неизменны, 
она ничем не защищена от боли и живёт с особым чувством 
ответственности перед Богом, поэтому ведущий мотив творчества — мотив спасения мира и человека.
Петрушевская открыто обращается к читателю с рассуждениями о собственном творчестве — в стихах, автобиографической прозе, эссе («Ответы на вопросы для диссертации», 
«Лекция о жанрах», «Вместо интервью» и др.). Доминанты самосознания — поэтическая неизбежность текста (это «с пропусками диктант») и зрелищность его содержания, т.е. визуальная 
очевидность-ощутимость картины, драматизм ситуации или 
события, игра языка как явление самобытной художественной 
энергии. В сумме напрашивается определение автора как поэта 
с театральным мышлением. Так видится мир и своё в нём присутствие: «пока я шла / прошёл дневной спектакль / настал ночной / и занавес открыли // пока я шла / зажглись огни / итак / налево окна / фонари витрины // пиано-бар / цветы обмен валют / 
направо двери / вывески балконы // по центру фары / огоньки 
бегут / как на рекламе / буквы из неона // отличный задник / 
синий золотой / как сделано / на нём луна сияет // а вот и автор / шевелит губой / глаза раскрыты / что-то сочиняет». Поэтическое представление города — общей среды обитания автора 
и героев — как живого, речевого театра открывает доминанту 
миро ощущения. Психология творчества оттачивает рефлексию 
формы. Писательница подчёркивает, что воспринимает произведения с исповедальным рассказчиком как пьесы («Свой круг», 
«Время ночь»), а возвращение от драматургии к прозе внесло в 
неё диалоги, изменив форму нарратива. В романе «Номер Один, 
или В садах других возможностей» первая глава «Беседа» написана как картина драмы — в ней в череде реплик персонажей 

дана экспозиция и завязка событий, намечены характеры, финальная глава «E-mail» — монолог главного героя в виде письма, в нём раскрываются тайны сюжета и графически представлена развязка действия. Зримая, демонстративная или смеховая 
игра формы видится автору игрой жизни и живого текста, который её и представляет.
Симбиоз театральности и поэзии, тонкой игры и оглушительной правдивости составляет художественный феномен Петрушевской. Попытка его описания предложена в монографии 
«Принципы художественной игры Петрушевской». Что позволяет объединить несколько написанных в разное время статей в 
одну книгу и назвать ее монографией? Статьи содержат характеристики базовых особенностей художественного мышления писательницы, поэтому каждую можно рассматривать как главу в 
логическом порядке изложения общей концепции.
Начало — анализ философии творчества Петрушевской как 
мистериального действа по модели ритуального жертвоприношения. Эта игра сакральна, провиденциальна и глубоко отрефлексирована автором — испытателем всех аспектов действа: 
собственной боли, искусства сплетения сюжета, способов овладения сознанием читателя и зрителя. Тема второй главы — христианская по своей сути антропология: рассматривается образ 
человека и структура сознания как соотношение души и духа, их 
самобытное присутствие в теле — в конфликте с плотью. Творческая дерзость духа и музыкальная чуткость души обусловили высокое гуманистическое содержание самых жестоких аналитических опытов описания человеческих отношений. Третья 
глава посвящена витальной природе смеха, с особой ясностью 
раскрывшейся в стихах. Собственно поэтические произведения 
Петрушевской — исповедь автора и суггестия жизнелюбия вопреки всему, когда творящее безыллюзорное знание разрешается смехом, когда в смехе раскрывается витальная сила — одно 
из духовных условий существования-творчества. Завершающая 
глава описывает артистический образ мышления и письма — 
как природный дар, источник свободы самосознания и самовы

ражения, средство достижения художественного совершенства и 
условие ненасильственной суггестии.
Не все рассмотренные аспекты заявлены автором как принципы, но они равно присущи реалистической, мистической, абсурдистской прозе, драматургии, поэзии, музыкальной и другим 
сферам художественной деятельности писательницы. Игра как 
парадоксальное преображение простоты, бытового, узнаваемого 
материала и слова реализует ритуальную модель текстопорождения, включает читателя и зрителя в сопереживание, испытывает степень гуманистической и эстетической отзывчивости, 
являет артистизм как жизнестроительный принцип самоопределения автора в искусстве. Цель художественной деятельности Людмилы Петрушевской — превозмочь творчеством боль, 
беды, катастрофы существования, поделиться просветлённой 
радостью от этого действа. Петрушевская — имя собственное в 
русской литературе, и, как имена других классиков, оно может 
упоминаться без инициалов.

✧

ПРИРОДА РИТУАЛЬНОГО В ТВОРЧЕСТВЕ
ЛЮДМИЛЫ ПЕТРУШЕВСКОЙ

ФОЛЬКЛОРНЫЕ ИСТОКИ ТВОРЧЕСТВА
СОВРЕМЕННОГО АВТОРА

Как фольклористика может помочь пониманию современной 
литературы? Обращённая к синкретическим истокам словесного творчества, она способна открыть действенную природу органической простоты и суггестивный подтекст аналитического 
изображения действительности. Она может обнаружить единое 
в противоречивом. Опыт фольклористики методологически актуален при рассмотрении произведений Людмилы Петрушевской, прозаика и драматурга, сказочницы и мастера абсурдистской литературы, поэта и певицы.
Архетипическая основа творчества Л. Петрушевской очевидна и не скрывает своей узнаваемости. В этой узнаваемости — и 
ключ к пониманию текстов, и тайна авторского сознания. Образы священного дитя, амбивалентной матери, двойничество 
дитя / животного, сюжеты-случаи из городского фольклора с 
явлением душ умерших и покровительством предков («Песни 
восточных славян») и т.д. — не просто апелляция к фольклорной памяти, но способ общения и средство суггестии. Последовательная, т.е. повторяющаяся и открытая, «эксплуатация 
приёма» свидетельствует, что это не изощрённые интеллектуальные операции с коллективным бессознательным, но доминанта авторского мышления. Оно отмечено особой склонностью 
к игре: драматургической, языковой и артистической. Последний жест — выход писательницы на сцену в качестве певицы 
ретро-кабаре. Вопрос о возможности определить праистоки ми

ропонимания современного художника требует соотнесения его 
игровых принципов с игровыми основами словесной культуры. 
Поскольку именно ритуал был формулой изначального синкретизма веры-искусства-знания и слова-дела, то логично искать 
ритуальные основы в содержании и построении текстов поэта, 
прозаика и драматурга.
Феномен творчества Петрушевской — захватывающая игра 
на струнах души читателя и зрителя. Суть игры для воспринимающего — переживание противоречия формы и содержания, 
т.е. восхищение естественностью изображения и отчаянное сопротивление его сути. Автор заставляет вглядываться и даже погружаться в ту муку существования, от которой «нормальный» 
человек отворачивается, бежит эмоционально или отчуждается 
эстетически (как мастера по представлению безобразного в перформансах актуального искусства). То, что уже стало «картинкой» или фоном для благополучной жизни: насилие, унижение, 
нищета, обречённость слабого, беззащитность каждого перед 
предательством, случаем, смертью — всё это открывается в 
безыскусной разящей простоте, от которой нет эмоционального спасения. Когда описывается крушение сломленной изменой 
женщины («Осталась там») или распад страны и семьи («Пляска смерти»), то узнавание — с его радостным переживанием эффекта отождествления жизни и искусства — оборачивается почти непереносимой пыткой, нравственно-психологической мукой 
сострадания.
Но в чём суть игры для самого автора? Петрушевская сделала всё, чтобы быть понятой. Она предложила философский ключ 
к текстам: «Читать со сцены мои рассказы? О самоубийцах, алкоголичках, абортах? Всю эту чернуху? (Правда, в других странах это называется экзистенциализм, ну да ладно)» («Вермут 
итальяно, называется “Чинзано”. Материалы для адвоката») [1, 
с. 304—305]. Она в четырёх книгах мемуаров и эссе («Девятый 
том», 2003, «Маленькая девочка из «Метрополя», 2006, «Истории из моей собственной жизни: автобиографический роман», 
2009, «От первого лица: разговоры о прошлом и теперешнем», 

2012) описала свой жизненный опыт и историю появления некоторых текстов. Она растолковала смысл самых парадоксальных из них, как, например, «Бифем» — диалог женщины о двух 
головах, матери и дочери: «моя мама уже умерла / но не во мне, 
не во мне / и я гимн сочиняла / о любви материнской / что не 
знает ответа» («Вместо интервью (Ответы на вопросы русской 
службы Би-би-си)») [3, с. 210]. Она, наконец, дала прямой совет, 
в каких дозах следует потреблять её рассказы как художественное снадобье: «Я пишу их хорошо если раз в месяц, а читатель 
читает всем скопом на ночь. Потом ругается. Паузы! Нужны паузы! 1 рассказ в день, рецепт» («О “николаице”») [1, с. 458]. Но 
эффект перенасыщенной беспросветности остаётся. Очевидно, 
что в нём — творческая идея и открытие Петрушевской: художественная трагедия — это убийственная правда и целительная 
сила. Это формула любого человеческого существования, осознание / сопереживание которой есть средство спасения души 
зрителя / читателя, и руководит этим спасением автор.
Суть не столько в последовательном осуществлении стихийно найденной формулировки принципа — «Проблема должна 
быть неразрешимая!» («Вместо интервью») [1, с. 17] — ибо такова природа всякого подлинно трагического конфликта. Суть 
не в качестве, а в количестве зла, обращённого против человека. 
Как правило, оно неистощимо, будь то «насилие судьбы» («Вместо интервью») [1, с. 13] или людская ненависть. Оно кажется несоразмерным поводу, когда основной конфликт — борьба за жилплощадь как за жизнь, т.е. не на живот, а на смерть. 
Но какая, действительно, разница — идёт ли борьба за власть 
и царство или за себя и квартиру, как в повести «Маленькая 
Грозная»? Материал такой трагедии — не сконцентрированная 
в катастрофическое событие воля рока, а беспросветность — 
протяжённое, унизительное и уничтожающее все надежды на 
преображение существование после поражения, откровения, 
кульминации, краха: «Там, где автор-мужчина у камина с собакой во главе перебирает имена — Натали, Ида, Маруся, далее 
идут Роза-Рая... — там мы склоним знамёна и смотрим внима