Хористика

А.П. Чехов

ХОРИСТИКА

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Хористика. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 7 с. – (Библиотека рус
ской классики).

ISBN 978-5-16-007329-3
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

ХОРИСТИКА

Однажды, когда она еще была моложе, красивее и голосистее, у 

нее на даче, в антресолях, сидел Николай Петрович Колпаков, ее 
обожатель. Было нестерпимо жарко и душно. Колпаков только что 
пообедал и выпил целую бутылку плохого портвейна, чувствовал 
себя не в духе и нездорово. Оба скучали и ждали, когда спадет жара, чтоб пойти гулять.

Вдруг неожиданно в передней позвонили. Колпаков, который 

был без сюртука и в туфлях, вскочил и вопросительно поглядел на 
Пашу.

– Должно быть, почтальон или, может, подруга, – сказала певи
ца.

Колпаков не стеснялся ни подруг Паши, ни почтальонов, но на 

всякий случай взял в охапку свое платье и пошел в смежную комнату, а Паша побежала отворять дверь. К ее великому удивлению, 
на пороге стоял не почтальон и не подруга, а какая-то незнакомая 
женщина, молодая, красивая, благородно одетая и, по всем видимостям, из порядочных.

Незнакомка была бледна и тяжело дышала, как от ходьбы по 

высокой лестнице.

– Что вам угодно? – спросила Паша.
Барыня не сразу ответила. Она сделала шаг вперед, медленно 

оглядела комнату и села с таким видом, как будто не могла стоять 
от усталости или нездоровья; потом она долго шевелила бледными 
губами, стараясь что-то выговорить.

– Мой муж у вас? – спросила она наконец, подняв на Пашу свои 

большие глаза с красными, заплаканными веками.

– Какой муж? – прошептала Паша и вдруг испугалась так, что у 

нее похолодели руки и ноги. – Какой муж? – повторила она, начиная дрожать.

– Мой муж… Николай Петрович Колпаков.
– Не… нет, сударыня… Я… я никакого мужа не знаю.
Прошла минута в молчании. Незнакомка несколько раз провела 

платком по бледным губам и, чтобы побороть внутреннюю дрожь, 
задерживала дыхание, а Паша стояла перед ней неподвижно, как 
вкопанная, и глядела на нее с недоумением и страхом.

– Так его, вы говорите, нет здесь? – спросила барыня уже твер
дым голосом и как-то странно улыбаясь.

– Я… я не знаю, про кого вы спрашиваете.
– Гадкая вы, подлая, мерзкая… – пробормотала незнакомка, ог
лядывая Пашу с ненавистью и отвращением. – Да, да… вы гадкая. 
Очень, очень рада, что, наконец, могу высказать вам это!

Паша почувствовала, что на эту даму в черном, с сердитыми 

глазами и с белыми, тонкими пальцами, она производит впечатление чего-то гадкого, безобразного, и ей стало стыдно своих пухлых, красных щек, рябин на носу и чёлки на лбу, которая никак не 
зачесывалась наверх. И ей казалось, что если бы она была худенькая, не напудренная и без чёлки, то можно было бы скрыть, что 
она непорядочная, и было бы не так страшно и стыдно стоять перед незнакомой, таинственной дамой.

– Где мой муж? – продолжала дама. – Впрочем, здесь он или 

нет, мне всё равно, но должна я вам сказать, что обнаружена растрата и Николая Петровича ищут… Его хотят арестовать. Вот что 
вы наделали!

Барыня встала и в сильном волнении прошлась по комнате. 

Паша глядела на нее и от страха не понимала.

– Сегодня же его найдут и арестуют, – сказала барыня и 

всхлипнула, и в этом звуке слышались оскорбление и досада. – Я 
знаю, кто довел его до такого ужаса! Гадкая, мерзкая! Отвратительная, продажная тварь! (У барыни губы покривились и поморщился нос от отвращения.) Я бессильна… слушайте вы, низкая 
женщина!.. я бессильна, вы сильнее меня, но есть кому вступиться 
за меня и моих детей! Бог всё видит! Он справедлив! Он взыщет с 
вас за каждую мою слезу, за все бессонные ночи! Будет время, 
вспомните вы меня!

Опять наступило молчание. Барыня ходила по комнате и лома
ла руки, а Паша всё еще глядела на нее тупо, с недоумением, не 
понимала и ждала от нее чего-то страшного.

– Я, сударыня, ничего не знаю, – проговорила она и вдруг за
плакала.

– Лжете вы! – крикнула барыня и злобно сверкнула на нее гла
зами. – Мне всё известно! Я давно уже знаю вас! Я знаю, в последний месяц он просиживал у вас каждый день!

– Да, Так что же? Что ж из этого? У меня бывает много гостей, 

но я никого не неволю. Вольному воля.

– Я говорю вам: обнаружена растрата! Он растратил на службе 

чужие деньги! Ради такой… как вы, ради вас он решился на преступление. Послушайте, – сказала барыня решительным тоном, 
останавливаясь перед Пашей. – У вас не может быть принципов, 
вы живете для того только, чтоб приносить зло, это цель ваша, но 
нельзя же думать, что вы так низко пали, что у вас не осталось и 
следа человеческого чувства! У него есть жена, дети… Если его 
осудят и сошлют, то я и дети умрем с голода… Поймите вы это! А 
между тем есть средство спасти его и нас от нищеты и позора. Ес

ли я сегодня внесу девятьсот рублей, то его оставят в покое. Только девятьсот рублей!

– Какие девятьсот рублей? – тихо спросила Паша. – Я… я не 

знаю… Я не брала.

– Я не прошу у вас девятисот рублей… у вас нет денег, да и не 

нужно мне вашего. Я прошу другого… Мужчины обыкновенно 
таким, как вы, дарят драгоценные вещи. Возвратите мне только те 
вещи, которые дарил вам мой муж!

– Сударыня, они никаких вещей мне не дарили! – взвизгнула 

Паша, начиная понимать.

– Где же деньги? Он растратил свое, мое и чужое… Куда же всё 

это девалось? Послушайте, я прошу вас! Я была возмущена и наговорила вам много неприятного, но я извиняюсь. Вы должны меня ненавидеть, я знаю, но если вы способны на сострадание, то 
войдите в мое положение! Умоляю вас, отдайте мне вещи!

– Гм… – сказала Паша и пожала плечами. – Я бы с удовольст
вием, но, накажи меня бог, они ничего мне не давали. Верьте совести. Впрочем, правда ваша, – смутилась певица, – они как-то 
привезли мне две штучки. Извольте, я отдам, ежели желаете…

Паша выдвинула один из туалетных ящичков и достала оттуда 

дутый золотой браслет и жидкое колечко с рубином.

– Извольте! – сказала она, подавая эти вещи гостье.
Барыня вспыхнула, и лицо ее задрожало. Она оскорбилась.
– Что же вы мне даете? – сказала она. – Я не милостыни прошу, 

а того, что принадлежит не вам… что вы, пользуясь вашим положением, выжали из моего мужа… этого слабого, несчастного человека… В четверг, когда я видела вас с мужем на пристани, на вас 
были дорогие броши и браслеты. Стало быть, нечего разыгрывать 
передо мной невинного барашка! Я в последний раз прошу: дадите 
вы мне вещи или нет?

– Какие вы, ей-богу, странные… – сказала Паша, начиная оби
жаться. – Заверяю вас, что от вашего Николая Петровича я, кроме 
этой браслеты и колечка, ничего не видела. Они привозили мне 
только сладкие пирожки.

– Сладкие пирожки… – усмехнулась незнакомка. – Дома детям 

есть нечего, а тут сладкие пирожки. Вы решительно отказываетесь 
возвратить вещи?

Не получив ответа, барыня села и, о чем-то думая, уставилась в 

одну точку.

– Что же теперь делать? – проговорила она. – Если я не достану 

девятисот рублей, то и он погиб, и я с детьми погибла. Убить эту 
мерзавку или на колени стать перед ней, что ли?

Барыня прижала платок к лицу и зарыдала.

– Я прошу вас! – слышалось сквозь ее рыданья. – Вы же ведь 

разорили и погубили мужа, спасите его… Вы не имеете к нему сострадания, но дети… дети… Чем дети виноваты?

Паша вообразила маленьких детей, которые стоят на улице и 

плачут от голода, и сама зарыдала.

– Что же я могу сделать, сударыня? – сказала она. – Вы говори
те, что я мерзавка и разорила Николая Петровича, а я вам, как пред 
истинным богом… заверяю вас, никакой пользы я от них не 
имею… В нашем хоре только у одной Моти богатый содержатель, 
а все мы перебиваемся с хлеба на квас. Николай Петрович образованный и деликатный господин, ну, я и принимала. Нам нельзя не 
принимать.

– Я прошу вещи! Вещи мне дайте! Я плачу… унижаюсь… Из
вольте, я на колени стану! Извольте!

Паша вскрикнула от испуга и замахала руками. Она чувствова
ла, что эта бледная, красивая барыня, которая выражается благородно, как в театре, в самом деле может стать перед ней на колени, 
именно из гордости, из благородства, чтобы возвысить себя и унизить хористку.

– Хорошо, я отдам вам вещи! – засуетилась Паша, утирая гла
за. – Извольте. Только они не Николая Петровичевы… Я их от 
других гостей получила. Как вам угодно-с…

Паша выдвинула верхний ящик комода, достала оттуда брошку 

с алмазами, коралловую нитку, несколько колец, браслет и подала 
всё это даме.

– Возьмите, ежели желаете, только я от вашего мужа никакой 

пользы не имела. Берите, богатейте! – продолжала Паша, оскорбленная угрозой стать на колени. – А ежели вы благородная… законная ему супруга, то и держали бы его при себе. Стало быть! Я 
его не звала к себе, он сам пришел…

Барыня сквозь слезы оглядела поданные ей вещи и сказала:
– Это не всё… Тут и на пятьсот рублей не будет.
Паша порывисто вышвырнула из комода еще золотые часы, 

портсигар и запонки и сказала, разводя руками:

– А больше у меня ничего не осталось… Хоть обыщите!
Гостья вздохнула, дрожащими руками завернула вещи в плато
чек и. не сказав ни слова, даже не кивнув головой, вышла.

Отворилась из соседней комнаты дверь, и вошел Колпаков. Он 

был бледен и нервно встряхивал головой, как будто только что 
принял что-то очень горькое; на глазах у него блестели слезы.

– Какие вы мне вещи приносили? – набросилась на него Па
ша. – Когда, позвольте вас спросить?

– Вещи… Пустое это – вещи! – проговорил Колпаков и встрях
нул головой. – Боже мой! Она перед тобой плакала, унижалась…

– Я вас спрашиваю: какие вы мне вещи приносили? – крикнула 

Паша.

– Боже мой, она, порядочная, гордая, чистая… даже на колени 

хотела стать перед… перед этой девкой! И я довел ее до этого! Я 
допустил!

Он схватил себя за голову и простонал:
– Нет, я никогда не прощу себе этого! Не прощу! Отойди от ме
ня прочь… дрянь! – крикнул он с отвращением, пятясь от Паши и 
отстраняя ее от себя дрожащими руками. – Она хотела стать на 
колени и… перед кем? Перед тобой! О, боже мой!

Он быстро оделся и, брезгливо сторонясь Паши, направился к 

двери и вышел.

Паша легла и стала громко плакать. Ей уже было жаль своих 

вещей, которые она сгоряча отдала, и было обидно. Она вспомнила, как три года назад ее ни за что, ни про что побил один купец, и 
еще громче заплакала.