Художественный перевод и сравнительное литературоведение. V

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД 
И СРАВНИТЕЛЬНОЕ 
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

V

Москва
Издательство «ФЛИНТА»
2021

3-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1.0
ББК 83.03(2Рос=Рус)6
Х98

Редакционная коллегия
Д.Н. Жаткин (ответственный редактор),
Т.С. Круглова (ответственный секретарь),
О.С. Милотаева, А.А. Рябова, В.К. Чернин

Художественный перевод и сравнительное литературоведение. V

: сборник научных трудов / отв. ред. Д.Н.  Жаткин. — 3-е изд., стер.
— Москва : ФЛИНТА, 2021. — 532 с. — ISBN 978-5-9765-2546-7.
— Текст : электронный. 
Пятый сборник научных трудов «Художественный перевод и сравнительное 
литературоведение» включает в себя статьи, посвященные осмыслению русской рецепции 
творчества Роберта Бернса и Данте Габриэля Россетти, переводческой деятельности 
И.А. Аксенова и В.А. Меркурьевой. В сборнике также впервые помещены выявленные 
в архивах материалы – ранее не публиковавшиеся переводы И. Коневского и Н.М. 
Подгоричани из Данте Габриэля Россетти, В.М. Михеева из Роберта Бернса, В.А. 
Меркурьевой из Дж.-Г. Байрона и П.-Б. Шелли. В книге также представлены окончание 
публикации выполненного С.А. Александровским перевода «Пастушьего календаря» 
Э. Спенсера, новые переводы Е.Д. Фельдмана, Т.В. Берфорд и А.В. Кроткова.
Предназначен для лингвистов и литературоведов, может использоваться студентами 
филологических факультетов в качестве учебного пособия по курсам «Введение в 
литературоведение», «История русской литературы».

Исследование осуществлено в рамках реализации проекта по гранту 
Президента РФ МД-5818.2015.6 «Текстология и поэтика русского 
художественного перевода XIX – начала XXI века: рецепция английской поэзии 
викторианской эпохи в синхронии и диахронии».

УДК 821.161.1.0
ББК 83.03(2Рос=Рус)6

© Коллектив авторов, 2016
© Издательство «ФЛИНТА». 2016

Х98

ISBN 978-5-9765-2546-7 

ÑÒÀÒÜÈ

ДОРОГАМИ РУССКОГО БЁРНСА
Д.Н. Жаткин

Русский Бернс подобен бесконечной вселенной. Поначалу кажется, 
что о нем написано так много, что вряд ли можно что-то прибавить к уже 
сказанному. Но стоит присмотреться внимательнее, и взгляду откроется 
много непостигнутого, непонятного, того, что нуждается в новых переводческих прочтениях и литературоведческих интерпретациях.
Вплоть до наших дней не существует исследования, которое с максимально возможной полнотой представило бы всё многообразие фактов 
русской рецепции Роберта Бернса, включающей литературно-критическое и литературоведческое осмысление его произведений в России, 
традиции творчества Бернса в текстах русских писателей, историю русских переводов сочинений шотландского поэта. Отдельные аспекты 
этой научной проблемы разработаны С.А. Орловым, Е.С. Белашовой, 
Ю.Д. Левиным, чьи труды могут стать серьезным подспорьем для будущих исследователей; в 1994 г. опубликована первая часть составленного А.Н. Гиривенко и А.Р. Недачиной библиографического указателя 
«Английская литература в русской критике», в которой, в числе других 
многообразных данных, содержится относительно полная справочная информация о фактах русской литературно-критической рецепции 
бернсовского наследия [см.: 1, с. 149–161]. В прежние годы имеющиеся материалы осмысливались либо фрагментарно, либо в аспекте накопления фактических данных, либо под определенным идеологическим 
уклоном, не совсем оправданным с позиций сегодняшнего дня, что 
позволяет говорить о необходимости большого фундаментального исследования, соотносимого по объему с докторской диссертацией.
Вместе с тем необходимо отметить, что последние значительные 
труды о русском Бернсе, связанные с деятельностью Ю.Д. Левина, появились в 1980-е гг., т.е. около трех десятилетий назад [см.: 2, с. 535–558; 
3, р. 36–71; 4, р. 14; 5, р. 65–74]1. Причем каких десятилетий! Если 
в предшествующие годы переводы С.Я. Маршака надолго монополизировали 

1 Также Ю.Д. Левину принадлежит перевод одного из произведений Бернса [6, с. 67; 
републикацию этого перевода см.: 7, с. 86].

Статьи

«права» на русского Бернса, то с начала 1990-х гг. эта монополия стала 
нарушаться вместе с крахом советской системы. Появились новые переводы, причем среди переводчиков были не только те, кто обратился 
к интерпретации отдельных произведений, но и те, чьи многочисленные 
прочтения текстов шотландского поэта существенно трансформировали 
их русское понимание. 

*   *   *
В истории русского освоения поэзии Роберта Бернса отчетливо выделяются пять этапов.
1. Истоки, появление первых переводов и литературно-критических откликов. В течение первой половины XIX в. произведения Бернса представали на русском языке в виде прозаических подстрочников, переложений, 
характеризующихся нарочитой русификацией, вольных романтических 
трактовок бернсовских оригиналов, а также неумелых попыток их прочтения второстепенными литераторами. Самый первый русский перевод из 
Бернса появился на страницах сентименталистского журнала «Иппокрена, 
или Утехи любословия» в 1800 г., т.е. всего через четыре года после смерти 
шотландского поэта. Это было переданное в прозе неустановленным переводчиком «Обращение к тени Томсона»2 («Address to the Shade of Thomson»):

Стихи в честь Томсона

Доколе девственная весна при Эдемских токах разверзает нежную свою зеленую 
мантию, или украшает дерны в своенравном вкусе, или возглашает Эолические песни;
Доколе лето с матернею благостию удаляется в прохладные тени Драйбурга, хотя 
не редко красуяся забывает достигнуть зрелости в колосистых нивах и прозябениях;
Доколе осень, щедрая благодетельница, возносит стареющую главу свою при 
Твиде, и самоодобряющим духом зрит, что всяка плоть насыщается ее благостынею;
Доколе беснующаяся зима свирепствует на тех холмах, откуда нистекая постепенный Ярров возбуждает рев в водомутных протоках, или проторгает дикую 
пустыню снегов;
Дотоле – о любезный Сладкопевец года! – будет процветать тот лавр, который ты приобрел себе; а между тем Шотландия с радостными слезами будет проповедывать, что Томсон был ее сын.

Борнс [8, с. 15–16]3.

2 Названия произведений на русском языке указываются в каждом случае в строгом соответствии с тем, как они были даны переводчиками, в следствие чего произведения Бернса, 
переводившиеся неоднократно, упоминаются нами по тексту статьи под вариативными названиями. 
3 Данный перевод был републикован лишь однажды, причем с искажениями текста 
(вносит вместо возносит, старейшую вместо стареющую, самоободряющим вместо самоодобряющим и др.) [см.: 9, с. 229–230].

Д.Н. Жаткин

Ю.Д. Левин, подробно занимавшийся изучением не только русского Бернса, но и влияний английской поэзии на русский сентиментализм 
(в особенности, традиций «Времен года» Дж. Томсона в русской литературе конца XVIII – начала XIX в.) [см.: 10, с. 195–297]4, справедливо считал этот перевод фактом внимания не к Бернсу, а к Томсону. Подтверждением мысли Ю.Д. Левина может служить публикация в «Иппокрене, 
или Утехах любословия» в 1800 г. еще двух произведений, посвященных Дж. Томсону, – их авторами были У. Коллинз (в журнале – Коллин) 
[11, с. 145–148] и У. Томпсон (в журнале – за подписью В.Т.) [12, с. 159–160].
К 1821 г. относится самое раннее литературно-критическое упоминание о Р. Бернсе в России. Анонимный автор предисловия к «Собранию 
образцовых русских сочинений и переводов в стихах» давал достаточно 
полную характеристику шотландского поэта, очевидно, основанную на 
сведениях, почерпнутых из западноевропейских изданий:

Роберт Борнс – шотландский поэт, воспевший любовь к отечеству, прекрасные берега Девонны <…>, возвращение воина в родительскую хижину, народные 
поверья, приятные сельские вечера в кругу своих детей, пламенную и непобедимую любовь, веселые сатирические <…> вымыслы свои, оживляемые сильным 
и простым привлекательным и нежным чувством [13, с. XC–XCI].

Первой известностью среди русских читателей Р. Бернс был обязан 
слепому поэту И.И. Козлову, опубликовавшему в 1829 г. в типографии 
Департамента народного просвещения небольшую книгу «Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова», 
содержавшую, помимо упомянутого в названии подражания «Субботнему вечеру поселянина» («The Cotter’s Saturday Night»), еще и вольное 
прочтение «Stanzas to a Mountain Daisy…» под заглавием «К полевой маргаритке, которую Роберт Борнс, обработывая свое поле, нечаянно срезал 
железом сохи в апреле 1786 г.» [14]5. В вольном подражании «Сельский 
субботний вечер в Шотландии» обращают на себя внимание такие существенные отступления от оригинала, как замена посвящения Бёрнса 
Роберту Эйкину посвящением Ал.Ан. В…к.вой (к тому времени уже умершей Александре Андреевне Воейковой), в котором переживания, вызванные потерей близкого друга, сочетаются с горестью собственной судьбы, 

4 В приложении к статье Ю.Д. Левина «Английская поэзия и литература русского сентиментализма» (1970) даны материалы для библиографии «Английская поэзия 
XVII–XVIII веков в русских переводах. 1745–1812», включающие, в числе прочего, сведения об одном переводе из Р. Бернса в «Иппокрене, или Утехах любословия» и 30 переводах 
из Дж. Томсона и подражаниях ему, опубликованных в 1781–1812 гг. в различных изданиях 
[10, с. 272, 285–287].
5 Вольные переводы И.И. Козлова неоднократно переиздавались в последующие годы 
[см. наиболее авторитетную публикацию в Большой серии Библиотеки поэта: 15, с. 161–171].

Статьи

появление дополнительной финальной строфы, обращенной к «святой 
Руси» и призванной выразить патриотические чувства, надежду на процветание страны при соблюдении законов веры и чести, верности искусству, причем сделать это в форме молитвенного обращения. В «Stanzas 
to a Mountain Daisy…» И.И. Козлову импонировало стремление шотландского поэта показать силу любви и бессилие человека перед судьбой; 
употребляя лирические восклицания, он нарочито стремился подчеркнуть своё сожаление о неминуемости злой участи и раскаяние в происшедшем («Цветок пунцовый, полевой! / Ты, бедный, встретился со мной / 
Не в добрый час: тебя в красе / Подрезал я. / Жемчуг долин, не можно мне / 
Спасти тебя!» [15, с. 170]), после чего создавал образ небесного приюта, 
ждущего человека после земных сует и страданий. Важной особенностью 
переложений И.И. Козлова стало их насыщение религиозными мотивами, 
рассуждениями о покорности высшей воле, более соответствовавшими 
умонастроениям самого слепого певца, нежели раздумьям Бернса6.
Выход книги И.И. Козлова вызвал отклик Н.А. Полевого, который 
в пространной рецензии на страницах «Московского телеграфа» в целом 
негативно оценил результаты работы русского поэта. Основной ошибкой 
интерпретатора Н.А. Полевой называл стремление представить Бернса
«простым крестьянином, который между прочим напевает на поэтической свирелке» [21, с. 206]. Тем самым в переложении И.И. Козлова 
представал совершенно переиначенный Бернс – «не пламенный певец 
Шотландии, сгоревший в огне страстей, а простой поселянин, очень 
мило рассказывающий о своем сельском быте» [21, с. 206]. И даже указание И.И. Козлова, что им создан не перевод, а вольное подражание, 
по мнению Н.А. Полевого, не снимает этого серьезного замечания, поскольку русский поэт «обязался передать <…> Борнса», но даже в малой 
степени не раскрыл главного – «характера Борнсовой поэзии», воссоздания которого должно «требовать от подражания, как и от ближайшего 
перевода» [21, с. 208].
В рецензии Н.А. Полевого на «Сельский субботний вечер в Шотландии» И.И. Козлова был опубликован сделанный им подстрочный перевод 
стихотворения «A Bard’s Epitaph», на который не обращали внимания исследователи прежних лет. Не преодолев трудностей языка скотс, Н.А. Полевой настолько вольно истолковал многие места, не сдерживая себя 
в дополнениях описания новыми художественными деталями, что подчас 
соотнесенность результатов его работы с подлинником едва уловима:

6 Подробный анализ вольных прочтений И.И. Козловым произведений Р. Бернса 
см. в наших статьях прошлых лет [16, с. 163–166; 17, с. 19–23; 18, с. 216–220; 19, с. 102–107; 
20, с. 57–60].

Д.Н. Жаткин

Эпитафия певцу

Если буйство воли увлекает тебя и воображение одерживает над тобою победу; если небо создало тебя столь пылким, что ты не можешь размышлять; столь 
пламенным, что ты не можешь носить цепей; если ты чувствуешь себя непокорным и гордым, и не можешь ни ползать, ни молить: приближься, вот урок тебе! 
Это могила одного из твоих братьев, столь же ничтожного, столь же безумного, 
как и ты. Приближься, невольник своих помыслов! приближься, гляди и плачь!
Ты родился поэтом и Муза твоя дика?.. Ты страшишься толпы и в пустыне 
повторяешь стихи, слагаемые тобою для собственного наслаждения?.. Я, бедный 
певец, молю тебя: не проходи мимо, не почтив меня сердечным вздохом! Я жил, 
так же, как и ты. Я был поэт, и жизнь моя была продолжительное мучение.
Хочу, чтобы ты остановился на этом дёрне; хочу, чтобы пример мой устрашил 
тебя. И я, как ты, давал благие советы; я руководил других и заблуждался сам. 
Я пробежал поприще жизни как упоенный: стремление моря не столь быстро, 
пламя не столь пожирающе! Деятельный ум, строгая разборчивость, легкая чувствительность, всё нежное дружбы, всё огненное любви, всё влекло меня к одной 
гибели. Я пал под ударами своих заблуждений: я обесславил свою славу.
Ты не без чувства слышишь голос поэта, уже не существующего, ты, читающий сии стихи: взор твой смущается, читая их. Узнай последний вывод 
опытности человеческой: кто не властелин своей души, тот будет невольником судьбы. Корень добродетели один: это благоразумие в жизни, это сила 
воли [21, с. 202–203]. 

В «Обозрении русской словесности за 1829 год», напечатанном 
в альманахе «Денница на 1830 год», И.В. Киреевский едва обмолвился 
о книге И.И. Козлова, отметив в качестве ее достоинства трогательность 
посвящения умершей А.А. Воейковой: «“Субботний вечер”, подражание Бернсу, замечателен по приложенным в начале стихам на смерть 
А.А. Воейковой, где видно трогательное чувство души, умеющей любить прекрасное» [22, с. 45]. «Сельский субботний вечер в Шотландии» 
И.И. Козлова был критично встречен В.Г. Белинским, отмечавшим 
в 1841 г. в статье «Собрание стихотворений Ивана Козлова», что это 
«есть не перевод из Борнса, а вольное подражание этому поэту», и делавшим такой эмоциональный вывод: «Жаль! потому что эту превосходную 
пьесу Козлов мог бы перевести превосходно, а как подражание – она 
представляет собою что-то странное» [23, с. 72]. В.Г. Белинский недоумевал, почему «после прекрасного обращения шотландского поэта 
к своей родине», переводчик (в XIX строфе) вдруг обратился к России: «Положим, что его обращение полно патриотического жара; но 
уместно ли оно – вот вопрос! <…> Жизнь шотландская, представляемая Борнсом в его прекрасной идиллии, столько же похожа на жизнь 
наших мужиков, баб, ребят, парней и девок, сколько муза Каллиопа 

Статьи

на Хераскова» [23, с. 72]7. А.В. Дружинин, благосклонно отозвавшись 
в 1855 г. в статье «“Полное собрание сочинений” Ивана Козлова. СПб., 1855» 
о выполненном И.И. Козловым переводе стансов к полевой маргаритке, который «несмотря на некоторую неловкость стиха, почти возвышается до бессмертного оригинала», удивлялся тому обстоятельству, 
что поэта не привлекло похожее стихотворение Бернса «К полевой 
мыши», и рассуждал о предрассудках И.И. Козлова-переводчика: «Нам 
хотелось бы знать: почему Козлов не захотел перевести другого стихотворения Борнса, однородного с предыдущим: “Гнездо полевых мышей, 
разоренное земледельцем”? Может быть, он по некоторой современной робости считал предмет слишком низким, может быть стихи о полевых мышах казались Козлову унижением поэзии! Истинно жаль, что, 
при своем сочувствии к искусству, слепой поэт не был чужд некоторых 
предрассудков – слава отличного переводчика не казалась ему завидною славою, истинная простота мысли и изложения подчас казались 
ему ничтожеством» [26, с. 91].
В научной библиотеке Томского государственного университета 
среди книг, ранее принадлежавших В.А. Жуковскому, сохранилось издание «Сельского субботнего вечера в Шотландии» И.И. Козлова, на 
корнтитуле (с. 1–2) которого ранее был автограф поэта-переводчика 
«Милому Жуковскому». К настоящему времени корнтитул утрачен, 
но след автографа от сильного нажима карандаша просматривается 
на заглавном листе при боковом освещении [см.: 27, с. 35]. Вероятно, именно эта книга подвигла В.А. Жуковского в скором времени 
создать стихотворение «Исповедь басистового платка» (авторская 
датировка чернового автографа, сохранившегося в РНБ (оп. 1, № 36, 
л. 9об – 10), – 22 июля 1831 г. [см.: 28, с. 659]), являвшееся травестийным переложением одного из бернсовских произведений – знаменитого «Джона Ячменное Зерно» («John Barleycorn»). Вполне очевидная 
связь двух произведений ощутима уже с самого начала переложения 
В.А. Жуковского:

7 В.Г. Белинский упоминал о Бернсе и в других своих статьях. Так, в статье «Разделение 
поэзии на роды и виды» (1841) он называл произведения шотландского автора в числе других, составляющих «богатейшую сокровищницу лирической поэзии» [24, с. 51]. В рецензии 
на книгу Е.И. Алипанова «Сказка о мельнике-колдуне, о двух жидках и о двух батраках», 
вышедшую третьим изданием в 1843 г., В.Г. Белинский решительно осуждал стремление части общества, жаждавшей «открывать и приголубливать доморощенные русские таланты», 
представить Е.И. Алипанова «будущим Бернсом», приводил малограмотные стихи этого 
поэта, попавшие «в мешки букинистов на макарьевскую ярмарку, в руки деревенских лакеев», и делал вывод: «Вот какие стихи пишет наш доморощенный Бернс. Эти стихи, обверточная бумага, грязное издание и типография Сычова обнаруживают, что “Сказка о мельникеколдуне” снискивает в вышеозначенной публике славу… Чего ж больше?» [25, с. 617, 618]. 

Д.Н. Жаткин

Я родился простым зерном;
Был заживо зарыт в могилу;
Но Бог весны своим лучом
Мне возвратил и жизнь и силу.

И долговязой коноплёй
Покинул я земное недро;
И был испытан я судьбой, –
Ненастье зная, зная ведро [29, с. 272].

Впрочем, несмотря на всю очевидность, параллель между «Джоном 
Ячменное Зерно» Р. Бернса и «Исповедью басистового платка» В.А. Жуковского была проведена сравнительно недавно – в 2000 г. – К.Н. Атаровой в составленном ею (совместно с А.А. Гугниным) сборнике «Английская поэзия в переводах В.А. Жуковского» [см.: 30, с. 335].
Имя Бернса было упомянуто В.А. Жуковским в его выписках из 
произведений немецкой эстетики и критики, сохранившихся в РНБ 
(ф. 286, оп. 1, ед. хр. 96) в небольшой тетради, имеющей название 
«Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с великой 
кн. Александрой Федоровной» [см.: 31, с. 210].
К 1830–1840 гг. относятся переводы и переложения из Бернса, выполненные второстепенными литераторами. В 1831 г. в «Северном 
Меркурии» и в «Гирлянде» увидели свет два перевода П.А. Драгоманова – «Песня (Из Борнса)» и «Прощание (Из Борнса)», представляющие 
ныне исключительно историко-культурный интерес как первые поэтические произведения, воспринимавшиеся их создателем как переводы 
из Бернса. Для этих переводов свойственно использование характерных штампов, речевых оборотов русской романтической поэзии, привносившее в них характерные приметы своего времени; вместе с тем 
сам Бернс терялся за наполнившими переводы слащавостью, восторженностью, неоправданной пафосностью. Приведем эти переводы, не 
переиздававшиеся с 1831 г., как одну из ранних, почти забытых страниц 
истории русского Бернса.

Песня
(Из Борнса)

Вечор, когда в кругу друзей
Вино, шипя, лилось в стаканы,
Струились на груди моей
Златые пукли милой Анны.
……………………………..
………………………………..

Статьи

*

Цари! вам запад и восток
От Инда даже до Саванны;
А мне оставьте уголок,
И в нем бесценный образ Анны.
Тогда любви святую власть,
От коей без ума султаны,
Восторги, пламенную страсть,
Я всё найду в объятьях Анны.

*

Сокройся же светило дня,
И ты прочь, бледный лик Дианы,
Пусть звезды блещут для меня,
Когда я встречу взоры Анны! –
Приди, любви товарищ, ночь!
А ты, луч солнца, мною званный,
Свети яснее, чтоб точь-в-точь
Я мог списать всю прелесть Анны! [32, с. 246].

Прощание
(Из Борнса)

Прости, мой Ангел, скоро я
Оставлю край родной,
И моря дальняя струя
Запенится за мной!
О, пусть же бурное шумит
В безбрежности зыбей;
Нет, нет: оно не разлучит
С тобой души моей.

*    *

*

Прости, прости, в последний раз,
Кого я обожал!
«Простись навек!» – мне вещий глас
Таинственно сказал.
Но до минуты роковой,
Чем буду я смущен:
Твои то слезы, Ангел мой,
И твой прощальный стон! [33, с. 155–156].