Три века русской метапоэтики: легитимация дискурса. Том 1. XVI-XIX вв. Барокко. Классицизм. Романтизм. Реализм


                ТРИ ВЕКА РУССКОЙ МЕТАПОЭТИКИ: ЛЕГИТИМАЦИЯ ДИСКУРСА




Антология


Том I XVII-XIX вв.


Барокко Классицизм Сентиментализм Романтизм Реализм



3-е издание, стереотипное




Москва Издательство «ФЛИНТА» 2021

УДК 821.161.1
ББК 83.3(2=411.2)
    Т67

Под общей редакцией доктора филологических наук, профессора К.Э. Штайн

Составитель::
К.Э. Штайн

Подготовка текста::
К.Э. Штайн, Р.М. Байрамуков, А.С. Гайворонская, Т.Ю. Ковалева, ФА. Магулаева, А.Б. Оболенец, А.Н. Пененюк, Е.Н. Сороненко, Е.В. Филиппова, В.П. Ходус

Комментарии::
К.Э. Штайн

Указатель имен и предметный указатель::
К.Э. Штайн, Р.М. Байрамуков (систематизация), З.В. Загорулько (систематизация), А.С. Гайворонская, ФА Магулаева, А.Н. Пененюк (систематизация), В.П. Ходус









Т67     Три века русской метапоэтики ::: Легитимация дискурса [Электронный ресурс] : антология : В 4 т. Т. 1.
    XVI-XIX вв. Барокко. Классицизм. Романтизм. Реализм / сост. К.Э Штайн, Р.М. Байрамуков, Т.Ю.Ковалева, А.Б. Оболенец, В.П. Ходус. — 3-е изд., стер. — М. : ФЛИНТА, 2021. — 703 с.: илл.

         ISBN 978-5-9765-2739-3

         Антология «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса» — первый опыт систематизации исследований поэтами собственного творчества (метапоэтики). Метапоэтика — особая область знания, характеризующаяся энциклопедичностью, многожанровостью, взаимо-дополнительностью художественных и научных посылок. Интерпретация поэтами собственного творчества дает уникальные по достоверности сведения о поэзии. В первом томе представлены метапоэтические произведения XVII-XIX вв.
         Предназначается для специалистов, занимающихся исследованием поэзии, а также для широкого круга читателей, интересующихся художественным творчеством.
                                                                                     УДК 821.161.1
                                                                                     ББК 83.3(2=411.2)










ISBN 978-5-9765-2739-3

                                            © Штайн К.Э., 2016
                                                                  © Издательство «ФЛИНТА», 2016

Намати же ся ттй п^сни по кылинамк сего времени, л не по замышлению Бояню. Боянт ко в^щий, аще кому уотяше п^снк творити, то раст^кашется мыслию по древу, гкрымт втлкомт по земли, шизымт орломт подт оклакы.
Помняшетк ко, реме, птрвыут времент усокиц^. Тогда пущашетк 10 соколовк на стадо лекед^й: которыи дотемаше, та преди пткснк пояше — старому Ярославу, уракрому Мстиславу, иже зараза Редедю предт птлкы касожкскыми, красному Романови Святтславлимю. Боянк же, кратие, не 10 соколовк на стадо лекед^й пущаше, нт своя в^щиа пртсты на живая струны втскладаше; они же сами княземт славу рокотауу.

О Бояне, соловию стараго времени! Акы ты сиа плткы ущекоталт, скама, славию, по мыслену древу, летая умомт подт оклакы, свивая славы ока полы сего времени, рища вт тропу Трояню мрест поля на горы.


Слово о полку Игореве

                     ПРЕДИСЛОВИЕ

      Поэзия представляет собой особый вид творчества, который современные философы считают воплощением сущности искусства вообще. М. Хайдеггер утверждает: «Все искусство — дающее пребывать истине сущего как такового — в своем существе есть поэзия» («Исток художественного творения»). Поэзия «схватывает» истину, долго не рассуждая. «Истина, будучи просветлением и затворением сущего, совершается, будучи слагаема поэтически», — считает философ.
      Язык поэзии — это тот язык, на котором никто не говорит, в котором ничего нет для узнавания, он характеризуется особой логикой, которая, по-видимому, соответствует современной логике N-измерений. Поэтическая речь — путеводная нить бесконечного приближения к истине. Не случайно современные философы в познании бытия и его осмыслении используют этот характеризующийся сложными переливами значений язык.
      Исследователя такой многомерной художественной системы, как поэтический текст, всегда подстерегает опасность привнесения чуждых тексту схем, произвольного видения, упрощения его сложности и глубины. Поразительно, но в исследованиях о поэзии знание и мнение самого художника о творчестве используется эпизодически и чаще всего в качестве подтверждения какой-либо мысли самого исследователя. Нами установлено, что любая поэтическая система включает в себя мысли художника о поэзии и о творчестве вообще. Это или «текст в тексте», который следует выделить, или самостоятельные произведения о поэзии, о творчестве, а также маргиналии — заметки на полях, письма и др.
      Поэтов всегда волновала проблема сущности поэзии, назначения поэта, его роли в обществе, а также вопросы тайн мастерства, соотношение формы и смысла. В особенности это касается русской поэзии, впитавшей в себя достижения мировой культуры и при этом оставшейся самобытной. Не случайно в качестве эпиграфа к этому изданию используется фрагмент из «Слова о полку Игореве». В этом произведении, благодаря метапоэтической рефлексии, мы узнаем об одном из первых русских поэтов — Бояне, об особенностях его творчества. Русская литература не располагает сведениями о Бояне и его творчестве. Но кто не знает этого имени?! Все, что нам о нем известно, почерпнуто из текста «Слова о полку Игореве». Что же мы узнаем о Бояне? Он «вещий», он «внук» (потомок языческого бога Велеса). Это «соловей старого времени». Боян сам слагал свои песни и сам их пел, сопровождая их игрой на каком-то струнном инструменте. Он был «хотью» (любимцем) князя Олега Святославича (Олега Гориславича) — родоначальника князей Ольговичей. Его песни — «славы» князьям. Боян пел песнь «старому Ярославу» (Ярославу Мудрому), храброму Мстиславу Тмутороканскому, Роману Святославичу. Его струны сами рокотали славу князьям. В своей высокопарной манере Боян как бы летал умом под облаками, «скакал соловьем» по воображаемому дереву, рыскал по тропе Трояна через поля на горы». Такое представление о Бояне составил Д.С. Лихачев на основе метапоэтиче-ских данных об этом поэте в «Слове о полку Игореве». Итак, мы ничего не знаем о поэте, о его творчестве, но автор «Слова о полку Игореве», по-видимому, знал о нем, и хотя он подчеркивает неприемлемость для себя «его старых словес», отдает должное собрату по перу и той поэтической традиции, к которой принадлежит Боян. Обратим внимание на то, что А.С. Пушкин в оставшихся незаконченными подготовительных заметках к переводу «Слова» писал: «Стихотворцы никогда не любили упрека в подражании, и неизвестный творец «Слова о полку Игореве» не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна». Как видим, «Слово о полку Игореве» содержит одну из первых попыток метапоэтической интерпретации, первый метапоэтический «манифест», в котором сравниваются две поэтические манеры и выдвигается новая художественная программа: традициям хвалебной поэзии Бояна противопоставляется принцип следования действительным событиям «сего времени»; «славе», «хвале князьям» — правда своего времени. Таким образом, текст о творчестве всегда присутствует в самом произведении, в нем определяется позиция художника — отношение к современникам и предшественникам, место в культурной традиции. Этот уникальный текст в тексте имеет прогностический характер: архе-типически предопределяет развитие русской метапоэтической мысли.
      Таких художников, как Ф. Прокопович, А. Кантемир, М.В. Ломоносов, В.К. Тредиаковский, А.П. Сумароков и др., волновали общие проблемы творчества, но они много трудились и над совершенствованием метра, ритма, рифмы, то есть конкретных составляющих русского стиха. Именно в лоне развития русской поэзии и поэтики сформировался современный русский литературный язык, основные константы русской культуры, и в этом выдающаяся роль принадлежит именно поэтам, и более всего А.С. Пушкину.

      Тексты поэтов о поэзии со времен Симеона Полоцкого до наших дней выстраиваются в особую метапоэтическую парадигму, то есть систему изменяющихся взглядов самих поэтов на поэзию. Это относительно самостоятельная область знания, сложная система систем, характеризующаяся соотношением научных, философских и художественных посылок. Она находится в постоянном взаимодействии с культурологическим и естественнонаучным фоном эпохи, одновременно вырастая из него и предвосхищая дальнейшие тенденции развития познания.
      Энциклопедизм — особая черта данной системы, проявление личности художника, творящего новый воображаемый мир. Метапоэтика исторически развивается и совершенствуется. Как ни парадоксально, она характеризуется достоверностью. Парадоксальность заключается в том, что субъективные посылки поэта, не отстраненного от объекта исследования, становятся в результате объективными данными. Двойная субъективность — исследователя и автора в одном лице — позволяет осмыслить текст в категориях, внутренне ему присущих. Достоверность метапоэтики подтверждается постоянной практикой поэтов, находящихся в диалоге с предшественниками и — потенциально — с последователями. Идеи художников, как правило, входят в сложную структуру взглядов, являющуюся органичной частью единого знания своего времени (эпистемы).
      То, что это тексты о текстах самих поэтов, и позволяет определить их как метапоэтические, служащие для описания своих и чужих поэтических систем (греч. meta — после, за, через). Это те тексты, в которых сам художник-творец выступает как исследователь или интерпретатор, вступая в диалог с собственными текстами или текстами собратьев по перу — других мастеров. Таким образом, мы всегда имеем дело с текстом поэта о тексте — своем или чужом. Так, например, поэты-символисты, поставившие задачу создания общей теории поэтического творчества, посвятили ряд работ исследованию конкретных поэтик А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева и др., в то же самое время дали разветвленное представление о символизме, о собственных подходах к поэзии.
      Общая метапоэтика состоит из частных систем-поэтик, различающихся доминированием определенных областей знания — научного, как у В.Я. Брюсова, философского, как у В.С. Соловьева, образно-художественного, как у А.А. Блока, публицистического, как, например, у ЕА Евтушенко... Следует отметить, что в последнее время значимость метапоэтики для самих художников возрастает, особенно в искусстве постмодерна, и иногда описание поэтом собственного произведения по объему во много раз превышает сам текст.
      Для интерпретации этой сложной, гетерогенной парадигмы наибольшей объяснительной силой, по-видимому, обладают лабильные (нежесткие) подходы и, в частности, характерные для науки второй половины XX века теории нечетких множеств, нечеткой логики. В системе метапоэтики мы встречаемся с взаимодействием и взаимодополнением множеств с «размытыми» краями: научного, философского, художественного знания. В то же время метапоэтика — это открытая, нелинейная, динамичная система, постоянно взаимодействующая с разными сферами науки, а также многообразными проявлениями жизни.
      Мы говорим о легитимации данного дискурса, а именно, о признании, подтверждении «законности» метапоэтики, ее относительно суверенного существования, представленного разноплановыми речевыми данностями: поэтическими текстами о поэте и поэзии, прозаическими текстами (статьями, эссе, речами, манифестами, письмами, трактатами о поэзии), отрывками, дополнениями, заметками на полях и др., которые характеризуются высокой значимостью для исследования, осмысления, конечно же, в первую очередь, поэзии, а также бытия и времени, в котором она существует.
      Хотя неоднократно издавались работы, сборники статей на тему «Поэты о поэзии», до сих пор эта область уникального знания — исследование поэтами собственного творчества — систематически не была представлена.
      Результатом выявления метапоэтики как особой области знания стала антология «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса». Современное состояние науки, так называемая эпоха постмодерна, позволяет обратить внимание на метапоэтику как особый дискурс, объединяющий посылки философского, научного и художественного «знания на краях», оно, как правило, остается «за скобками» в силу жесткой очерченности и детерминированности научного исследования.
      Метапоэтический дискурс — многожанровая система, демонстрирующая множество разнообразных подходов к исследованию творчества, связанных при этом с определенным методом, направлением, стилем. Метапоэтика как бы наглядно демонстрирует принцип «у мира множества путей», характерный для конца XX века, по которому исследование объекта возможно не одним, а множеством способов.
      Антология «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса» включает четыре тома метапо-этических текстов русских поэтов со времен Симеона Полоцкого до наших дней. В ней систематично, в хронологическом порядке представлены поэтические и прозаические произведения поэтов о поэзии. Каждый том открывается вступительной статьей. В первом томе помещены научные статьи, рассматривающие особенности метапоэтического дискурса. Антология снабжена научным аппаратом. Имеются комментарии к частным метапоэтикам (метапоэтика А.С. Пушкина, метапоэтика АА Блока, метапоэтика И.Г. Бродского и др.), указатель имен и предметный указатель. Антология широко иллюстрирована портретами, рукописями, рисунками поэтов. Так, первый том «XVII — XIX вв. Барокко. Классицизм. Сентиментализм. Романтизм. Реализм» включает: предисловие к антологии; метапоэтические произведения авто

ров XVII — XIX веков; научные статьи К.Э. Штайн «Метапоэтика: размытая парадигма» и «Метапоэтика А.С. Пушкина»; комментарии; указатель имен и предметный указатель; список иллюстраций.
      Второй том «Конец XIX — начало XX вв. Реализм. Символизм. Акмеизм» включает метапоэтичес-кие произведения авторов конца XIX — начала XX века, приложения.
      Третий том «Начало — середина XX в. Авангард. Соцреализм. Реализм» состоит из метапоэтичес-ких произведений начала — середины XX века и приложений.
      Четвертый том «Середина — конец XX в. Соцреализм. Реализм. Постмодернизм» включает мета-поэтические произведения середины — конца XX века и приложения.
      Предлагаемый вниманию читателей первый том содержит метапоэтические произведения русских поэтов, находящиеся у истоков русской метапоэтики и литературы в целом. По ним можно судить не только о том, как складывались поэтические стили, инструментарий, техника стиха, но и о том, как формировался русский литературный язык — важнейшее достояние нации. Так, петровское время произвело огромной важности переворот в языке прежде всего потому, что оно предопределило не только смешение, но и объединение прежде разъединенных элементов языка. Процесс этот, по мысли Г.А. Гуковского, был узаконен в середине XVIII века теоретическим обобщением и гениальной практикой М.В. Ломоносова, затем в конце века осложнен работой Н.М. Карамзина и завершился только в творчестве А.С. Пушкина, подлинного создателя русского литературного языка.
      В первом томе представлены статьи и стихотворения поэтов, являющиеся не только образцом поэтической практики, но и основой становления русской метапоэтики Мы проникаем в творческую мастерскую художника, становимся участниками метапоэтических полемик и, может быть, даже битв: внедрение поэтами западных новаций подвергалось резкой критике со стороны приверженцев народного русского стиха. В ходе этих полемик, подчас ожесточенных, рождалась самобытная русская поэзия и поэтика. Заметим, что в основе русской поэтики (теории поэзии) лежат русские метапоэтики, обобщающие оригинальный опыт художника: теория литературы как наука стала складываться только к середине XIX века. Наряду с немногочисленными известными работами В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова и др. публикуется ряд основополагающих, но малоизвестных, а подчас и забытых, исследований и поэтических текстов. В первую очередь, следует назвать одну из наиболее фундаментальных поэтик—работу А.Х. Востокова «Опыт о русском стихосложении» (1817 год). Это одна из первых попыток научного подхода в формировании теории русского стихосложения, основанная на глубоком изучении фольклорной основы русского стиха в сопоставлении с системами стихосложения славянских языков. АХ. Востоков — выдающийся русский лингвист, в то же время снискавший славу на поэтическом поприще. Публикуются яркие метапоэтические произведения Симеона Полоцкого, Ф. Прокоповича, АН. Радищева, Н.М. Карамзина, ГР Державина, ВА Жуковского, АС. Пушкина, ЕА Баратынского, М.Ю. Лермонтова, К.Н. Батюшкова, АА Григорьева, НА Некрасова, Я.П. Полонского, АА Фета, Ф.И. Тютчева, СЯ. Надсона и др. Отобраны наиболее ценные исследования и произведения поэтов XVII — XIX вв. о природе творчества, которые содержат богатейший материал для ученых и почитателей русской поэзии. Поэты, как правило, адресуют свои произведения тому читателю, который может вступить с ними в сотворчество. Это особенно органично для такого типа текста, как поэтический, который сродни философской рефлексии. Чтобы вступить в диалог с поэтом, необходимо осмыслять мир в свойственных ему категориях. Источником знаний о них и является метапоэтика. Иногда кажется, что в литературе появляется нечто новое, неведомое, например, визуализация в практике авангарда, но стоит заговорить с самими поэтами, окажется, что это одна из вариаций давно разрабатываемой темы — эмбле-матичности стиля барокко. И тогда читателем устанавливается «связь времен», и авангард органично вписывается в традицию этого придворного стиля (Симеон Полоцкий, К Истомин, И. Хворостинин и др.).
      Метапоэтические тексты даются в научном контексте: в книге содержатся комментарии к частным метапоэтикам, имеются указатель имен и предметный указатель, что способствует систематизации метапоэтических данных.
      Антология органично входит в научную парадигму конца XX века, содержит предпосылки для обновления и расширения сферы гуманитарного знания. Она представляет наглядный опыт нетривиального и нестандартного мышления, содержит множество идей, которые несомненно получат развитие в XXI веке, так как «назначение поэзии, — как утверждал АА Потебня, — не только приготовлять науку, но и временно устраивать и завершать невысоко от земли выведенное ею здание».

Редакционная коллегия

            СИМЕОН ПОЛОЦКИЙ


(1629 — 1680)


   ЯЗЫК
   Малая часть талесе* язык челов^а, но не eugh зл’Ъйшия никтоже от ehki,
   Ибо аще малое слово изпущает, хулно или клеветно, многи убивает.
5 Легко оно исходит, но язву велику и з^ло тяжку в сердцh дhет человhку•, Мягко аер проходит, но в сердцh жестоко вонзает ся и рану творяет глубоко;
   Из уст, яко же птенец малый, излагает, но яко велбуд с горбом абие бывает.
   И ни кими мhрами может ся сокрити, в^сть же сердца человек многих озлобити.
   Убо разсудно слово всякое пущайте, да не будет стрелою, прилежно смотряйте;
15 Аще бо яко стрела пойдет, то вратится
     не к языку, но в сердце и в смерть преложится.

* Орфография и пунктуация источников сохранена.

XVII век. Барокко

9

  <ПРЕДИСЛОВИЕ К «РИФМОЛОГИОНУ»> ПРЕДИСЛОВИЕ КО БЛАГОЧЕСТИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ
     ДЬлатель всякий плоды своя любит, хранит, яко да всуе не погубит, Да бы ся тЬми напредь ползовати, нуждh пришедшей их употребляти.
5 Домовит бодрый вся нести в дом тщится, что либо земных прижити случится, Да в нужды время возможет имЬти
       им же бы скудость скорбну одолЬти.
     Сеятель класы в жатву собирает, 10 блюдет, да ничто вотще погибает;
     Прятает в гумнЬ, потом вземлет себh на пищи нужду, елико есть требЬ.
     И трудолюбный мравий зЬло тщится, да в лЬто брашно к зимЬ готовится, 15 Им же ся, хладу пришедшу, питает.
       Благо есть убо, кто плод собирает
     Не токмо земный, но паче духовный, ибо есть лучший плода вещна словный;
     Трудники слова Павел почитает, 20    честь им сугубу дати увЬщает.
     Сию ми ползу дадеся познати, по щедрой Бога жива благодати, В юности верстЬ, егда отрекохся мира и в ризы черны облекохся.
25 ТЬмже, что писах, тщахся то хранити, зная, яко впредь может в ползу быти.
     Бых же аз инок в четвертой седмицы лЬт моих, токмо кромЬ единицы;
     Негли же двЬ их языком учихся, 30 даже дидаскал быти сподобихся.
     Писах в началЬ по языку тому, иже свойственный бЬ моему дому.
     Таже увидЬв многу ползу быти славенскому ся чистому учити, 35 Взях грамматику, прилЬжах читати, Бог же удобно даде ми ю знати;
     К тому странная сущи ей подобна, в знания ползу бяше ми удобна.
     Тако славенским рЬчем приложихся, 40 елико дал Бог знати научихся;
     Сочинение возмогох познати и образная в славенском держати.
     Писах книжная, яко же вЬтии пишут и яко от вЬтий вящшии, — 45 Яже возможно будет созерцати, елма Бог даст я миру показати.
     Днесь не являю ради завидящих, их же не знают пред людми хулящих, Иже в то время не будуть хулити, 50 егда ми даст Бог мир духом лишити.
     Тогда бо ревность и зависть престанет, а кождо суду Божию предстанет За рвение си должну мзду прияти.
       Но ты даждь, Боже, здЬ всЬм ся каяти,

55




60




65




70




75




80




85




90




95




100




105

Да о зависти сей никто судится, но всяк во любви сущь тебЬ явится.
Писах и рифмы многи, той я знает,
   кто «МногоцвЬтный вертоград» читает, Мною сложенный, и псалмы святыя, яже сведох вся в метры славенския.
Особно сия книга есть списанна, не во едино лЬто начертанна;
В различных лЬтЬх многи нужды быша, яже ми сия писати бЬдиша, —
Яже в старости могут в ползу быти, егда не лЬть ми будет ся трудити;
От труд готовых мощно будет взяти, аще ми даст Бог старости дождати;
Днесь бо точию лЬто совершаю, еже писменем «наш» <50> право считаю.
Нужд же тЬх вещи хощеши ли знати, оглавление изволи читати;
В нем ти всякая нужда изъявится и лист, на нем же лежит, объяснится.
Да даст же Господь здраву ти читати, яже потщахся здЬ аз написати
И юным твоим в науку даяти, да возумЬют чинно глаголати В славу Божию, такожь святых его, в научение возраста своего.
Ползу ти сими прияти желаю, а любовь твою тощно умоляю:
Да аще нЬчто погрЬшно узриши, то ми простити возблаговолиши, ВЬдая, яко не от злобы тое
   погрЬшение, здЬ есть внесенное, Но или яко не успЬх познати
   или в памяти не могох держати;
Ина списатель преступно писаше, их же не узрЬ бренно око наше.
Церкви согласно вся тщахся писати, противных во ум не мыслих пущати.
ТЬбЬ аще что противно явится, любовь не скоро судити да тщится: Мощно и тебЬ есть нЬких не знати, изволи ума словес поискати.
Аще же весма что не согласится, молю, тобою то да исправится;
За любовь Господь сие вмЬнит тебЬ, юже на земли возмездит и в небЬ.
Чесого вЬрно аз тебЬ желаю, святым молитвам твоим ся вручаю,—
Помоли о мнЬ всещедраго Бога, да мя не лишит небесна чертога, Даст же с аггелы вЬчно в нем ми жити, где Бог и тебЬ да даст выну быти.

Благочестию твоему всяких благ земных и небесных вседушный желатель Симеон Полоцкий
иеромонах недостойный

            ИВАН ХВОРОСТИНИН


(? — 1625)

ДВОЕСТРОЧНОЕ СОГЛАСИЕ, ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ, К ЧИТАТЕЛЮ
Зри, читателю, римскиа нравы, Ты убо держися великия божиа славы. Не ищи истинны от чюжаго закона И не пременяй святых отец канона. Виждь заходныя церкви уставы, Наших телес разрушены быша составы. Западная ж церковь темна во дни и в нощи, Горки бо бе их зело израстуют овощи. Осмой собор не по истинно совершиша И многих святых томлением предаша, Муками и злыми томленьми осудили И вои множественный на них вооружили. Велика бысть гнева их волна.
Аз обличитель бых ереси их издавна И хотех убо нечто оставити народу, Христианскому священному роду, Но злы быша сопостатныя породы, Смутили наши блаженный роды. Прострох руку мою на спасение, На еретическое известное потребление, И въместо чернил быша мне слезы,

Зане окован бех того ради железы. В темницах пребых многа, Время тамо бых долга.
И бегах неправеднаго злата, Аки сквернаго поганаго плата. Скрывахся крамолныя ради злости, Не прострах своей писание трости. В полконачалии не дах хрепта врагом, Не сотвори ничто же мана своим другом. Время печално бе внегда, Уповах на сердцевидца всегда.
Той моя крепость и утвержение, Того помощника имех от рождения. Закона его никако же отринух И многих ереси губителныя изринух Учительными блаженными словесы, Божественных отец правыми делесы. Сыноположение стяжах, Восточный церкви веру держах. Не обыкох с неучеными играти, Ни обыклости права их стяжати. Бедою многою изнемогох, И никто ми помогох,