Итальянясь, русея: Данте и Петрарка в художественном дискурсе Серебряного века от символистов до Мандельштама

Российский государственный гуманитарный университет

Л.Г. Панова

Итальянясь, русея: 
Данте и Петрарка
в художественном дискурсе
Серебряного века
от символистов до Мандельштама

Москва

2020

2-е издание, электронное

УДК 821.161.1
ББК 83.3(2Рос=Рус)1
П16

Рекомендовано к изданию 
Редакционно-издательским советом РГГУ

П16
Панова, Лада Геннадьевна.

Итальянясь, русея: Данте и Петрарка в художественном дискурсе Серебряного века 
от символистов до Мандельштама / Л. Г. Панова ; Российский государственный гуманитарный университет. — 2-е изд., эл. — 1 файл pdf : 679 с. — Москва : Российский государственный гуманитарный университет, 2020. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо 
Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10". — Текст : электронный.

ISBN 978-5-7281-2913-4

Книга посвящена диалогу русских писателей-модернистов с Данте и Петраркой. В трех ее разделах 
исследуются: общемодернистское преклонение перед «Канцоньере» Петрарки; стихотворения Анненского, Кузмина, Ходасевича и Ахматовой, отмеченные творческой переработкой «Божественной комедии» и «Канцоньере»; путь, проделанный Мандельштамом от игнорирования Данте и Петраркик оригинальному переосмыслению их наследия в стихах и прозе. Этисюжеты рассматриваются на фоне господствовавших в Серебряном веке эстетических тенденций как смена одних форм апроприации 
Данте и Петрарки другими.
Для специалистов по русскому модернизму и русско-итальянским связям, а также для широкого 
круга любителей литературы.

УДК 821.161.1 
ББК 83.3(2Рос=Рус)1

Электронное издание на основе печатного издания: Итальянясь, русея: Данте и Петрарка в художественном дискурсе Серебряного века от символистов до Мандельштама / Л. Г. Панова ; Российский 
государственный гуманитарный университет. — Москва : Российский государственный гуманитарный 
университет, 2019. — 672 с. — ISBN 978-5-7281-2289-0. — Текст : непосредственный.

В оформлении использованы фрески Андреа дель Кастаньо 
на вилле Кардуччи-Пандольфини; 
картина Д.Г. Россетти «Паоло и Франческа да Римини»; 
фотография Марии Кокран

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или 
выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7281-2913-4
© Л. Г. Панова, 2019
© Российский государственный 
гуманитарный университет, 2020

Оглавление

О чем эта книга . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
11

I
Запоздалая попытка петраркизма

Вступление  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
23

Глава 1
Первое приближение: манифесты, переводы,
вольные переложения, сонеты  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
32

1. Петрарка и Данте в символистских теориях символа . . . . .  
32
2. Переводы из Петрарки и Данте: кратко об известном . . . . .  
37
3. Вольные композиции из элементов «Канцоньере»  . . . . . . .  
38
4. Сонетная традиция: Данте, Петрарка, Пушкин –
и модернисты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
40

Глава 2
Работа с дизайном «Канцоньере»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
46

1. Циклы Кузмина  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
46
2. Цикл Вяч. Иванова «Любовь и смерть» . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
48

Глава 3
Сигнатурные образы из мира Петрарки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
53

1. Петрарка  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
53
2. Лаура  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
61
2.1. Лаура + Петрарка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
62

2.1.1. Проза Мережковского: Петрарка
и итальянское Возрождение  . . . . . . . . . . . . . . .  
62
2.1.2. Творчество Ходасевича: Петрарка
и русские поэты XVIII – начала XIX в.  . . . . .  
65
2.2. Прототип Лауры: Лаура де Нов(ес) . . . . . . . . . . . . . .  
68
2.3. Лаура: неканонические трактовки . . . . . . . . . . . . . . .  
72
3. Лавр  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
75
4. Amor(e)  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
78

Глава 4
Сигнатурные любовные ситуации  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
80

1. Блок: Лаура как Вечная Женственность  . . . . . . . . . . . . . . . . .  
80
2. Ходасевич: против течения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
88
3. Брюсов: «в манере Петрарки» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  
96

Глава 5
Риторические ходы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  100

1. Сонет 164  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  100
2. Сонет 61 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  101
3. Сонет 299  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  105

Глава 6
Мотив «за чтением Петрарки» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  109

1. В лирике  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  110
2. В автобиографической прозе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  113
3. В стихотворных надписях на книгах Петрарки . . . . . . . . . . .  114
4. В эссе  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  117
5. В прозе «с ключом» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  118
6. И снова в автобиографической прозе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  122

II
Итальянский подтекст отдельного стихотворения

Вступление  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  127

Глава 1
Анненский-петраркист: «Дальние руки»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  128

0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  128
1. К пониманию «Дальних рук»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  129
2. Платонический интим: «Дальние руки» и их подтексты  . . . .  131

Глава 2
Неопытной рукой и грешным языком:
«Благовещенье» Кузмина – экфрасис
по мотивам «Божественной комедии» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  138

1. Цикл «Праздники Пресвятой Богородицы»:
 
синкретичный экфрасис  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  138
2. «Благовещенье»: визуальные и литературные
 
подтексты  
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  148
3. «Благовещенье» и экфрастическая техника Данте . . . . . . . .  165
4. Заключение   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  167
Приложение: Цикл Кузмина
«Праздники Пресвятой Богородицы»  . . . . . . . .  168

Глава 3
«Перед зеркалом» Ходасевича: итальянская амальгама  . . . . .  174

0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  174
1. Стихотворение о «сверхличной биографии» . . . . . . . . . . . . .  175
2. Середина жизни в дантовской перспективе  . . . . . . . . . . . . . .  180
3. Монолог перед зеркалом и его петраркистские
 
обертоны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  190
4. Зеркало, постарение и психоанализ
в русской традиции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  195
5. Конфликт литературных авторитетов:
к пониманию строфы V  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  199

5.1. Вергилий за плечами vs. одиночество . . . . . . . . . . . .  199
5.2. Средина земного пути vs. смерть в зеркале . . . . . . .  203

6. Проблематичная самоидентификация:
еще раз о строфе V . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  206
7. Автопортрет в зеркале: метапоэтические штрихи  . . . . . . . .  207

Глава 4
Биче словно Дант: «Эпиграмма» Ахматовой на фоне
«мужской» и «женской» дантеаны Серебряного века  . . . . . . .  209

0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  209
1. Поздняя Ахматова и Серебряный век . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  209
2. Предыстория «Эпиграммы»: Данте, Петрарка
и ахматовская поэтика клише  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  210
3. «Эпиграмма»: клише, женские уловки,
поэзия грамматики, мизогинизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  229
4. Данте + Беатриче = творчество:
о гендерных исканиях Серебряного века . . . . . . . . . . . . . . . . .  234
5. Ахматова и культ Данте–Беатриче
в современной ей поэзии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  241

5.1. Поэты-мужчины, или Семь способов
писать о Данте и Беатриче  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  243
5.2. Поэтессы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  264
5.3. «Наведение мостов» между
поэтами-мужчинами и поэтами-женщинами . . . . .  281
5.4. Выводы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  285

III
Мандельштам: друг Данте и Петрарки друг

Вступление  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  289

1. Методы анализа  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  290
2. Пути знакомства русских писателей с Данте и Петраркой;
случай Мандельштама  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  292
3. Данте vs. Петрарка? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  297

Глава 1
Суровый Дант: «Божественная комедия»
в судьбе и творчестве Мандельштама  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  299

1. Общая картина  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  299
2. Данте на книжной полке Мандельштама . . . . . . . . . . . . . . . . .  304
3. Реакции Мандельштама на символистский культ Данте . . . .  308
4. Мандельштам и вопрос об общеакмеистском Данте  . . . . . .  315
5. Хрестоматийный Данте в неканоническом исполнении:
 
стихотворения и эссе Мандельштама 1913–1925 годов  . . . .  320
6. Данте – союзник Мандельштама в поле литературы:
 
эссе и рецензии 1920–1930-х годов  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  329
7. «Свой» Данте: стихотворения, автобиографическая проза,
 
эссеистика 1930-х годов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  333

7.1. В преддверии «Разговора о Данте»  . . . . . . . . . . . . . .  334
7.2. «Разговор о Данте» и вокруг  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  355
7.3. «Воронежский» Данте  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  379

Глава 2
Да обретут уста мои язык Петрарки и любви:
«Канцоньере» в творчестве позднего Мандельштама  . . . . . . .  442

1. Общая картина  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  442
2. Чувственная филология: «Друг Ариоста,
 
друг Петрарки, Тасса друг...» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  444

2.0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  444
2.1. К пониманию «Друга Ариоста...» . . . . . . . . . . . . . . . .  444
2.2. Итальянский язык в (квази)филологической
 
перспективе  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  445
2.3. Женская/любовная подоплека
 
итальянского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  453
2.4. «Друг Ариоста...» в контексте
 
других произведений Мандельштама . . . . . . . . . . . .  457
2.5. Два словесных мотива  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  459

2.5.1. Россыпи любовных/женских смыслов
 
вокруг жемчуга  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  460
2.5.2. Друг: неожиданные обертоны . . . . . . . . . . . . . .  475

2.6. Выводы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  479

3. Переводы из «Канцоньере»: суммируя известное  . . . . . . . .  479
4. Заключение   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  483

Глава 3
Русские трели итальянского соловья:
о переводе 311-го сонета Петрарки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  485

1. О переадресации перевода Ольге Ваксель  . . . . . . . . . . . . . . .  487

1.1. Биографический контекст переводов
 
из «Канцоньере» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  487

1.2. Лирический сюжет и риторика сонета 311
 
в оригинале и в переводе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  491
1.3. Переводческая «отсебятина» как система . . . . . . . .  493

2. Двух соловьев поединок:
 
Петрарка и другие поэты-соловьи  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  496

2.1. Соловей Петрарки ≠ соловей Мандельштама  . . . .  496
2.2. Соловей Верлена  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  498
2.3. Соловей-разбойник: от былины к Пастернаку . . . .  499

3. Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:
 
уроки Вяч. Иванова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  506

3.1. О концепции Томаса Венцловы  . . . . . . . . . . . . . . . . .  507
3.2. Стратегии Вяч. Иванова
 
в переводческом багаже Мандельштама  . . . . . . . . .  510

Приложение: Вокруг сонета 311 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  511

Глава 4
И сладок нам лишь узнаванья миг: 
о переводе 164-го сонета Петрарки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  514

1. Принятые прочтения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  514
2. Cонет 164 в оригинале: структура, содержание,
 
интертексты, риторика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  519
3. Перевод Мандельштама . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  522

3.1. Потери и приобретения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  522
3.2. Реинтертекстуализация сонета 164 . . . . . . . . . . . . . .  529

4. Бессонница, она же вигилия  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  532
5. Выводы  
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  534
Приложение: Вокруг сонета 164 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  535

Глава 5
Итальянясь, германясь, русея: о любовной эпитафии
«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»  . . . . . . . . . . . . . . . . .  541

0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  541
1. Проблемное повествование  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  541
2. Принятые прочтения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  543
3. Любовная травма Мандельштама  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  546
4. Ольга Ваксель в лирическом сюжете стихотворения  . . . . .  552
5. Слова-аллегории, или О русских и немецких
 
проекциях героини  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  556

5.1. Две ласточки, они же брови  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  556
5.2. Медвежонок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  560
5.3. Миньона и дичок  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  560
5.4. Скрипка, колеса мельниц, рожок почтальона  . . . .  565

6. Петраркистская основа: метатекстуальность
 
и диалогизм   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  567

7. Ольга Ваксель на фоне (квази)итальянских красавиц . . . .  571

7.1. Лаура и Беатриче . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  572
7.2. “Une grande dame” («Львица») Верлена . . . . . . . . . .  573
7.3.  Амалия Ризнич и другие пушкинские аллюзии . . . .  574

8. «Возможна ли женщине мертвой хвала…»
на фоне любовной лирики Мандельштама . . . . . . . . . . . . . . .  576

Глава 6
<Стихи к Наталье Штемпель>:
архитектоника платонической любви  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  579

0. Текст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  579
1. К прояснению герметичного сюжета (эссе 2013 г.)  . . . . . . .  580

1.1. Как понимать стихи к Наталье Штемпель  . . . . . . .  580
1.2. Герои и роли . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  585
1.3. Потаенный любовный сюжет:
между Данте, Петраркой и Пушкиным  . . . . . . . . . .  590
1.4. Выводы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  595

2. Гармонизация дефекта (эссе 2016 г.)  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  596

2.1. «Это любовная лирика»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  596
2.2. Выпархивание походки  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  599
2.3. Беатификация героини  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  603
2.4. Выводы  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  608

Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  610

Указатель имен и названий. Сост. Антонина Мартыненко . . . . . . . . . .  636

Тематический указатель. Сост. Антонина Мартыненко
и Л.Г. Панова  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  659

О чем эта книга

Известно, что русский модернизм испытывал притяжение к другим, 
отличным от него, культурным явлениям и что его «тоска по мировой 
культуре» была такой силы, какой русская литература не знала ни до, 
ни после. В настоящей книге речь пойдет об итальянофилии Серебряного века. Без преувеличения, многие писатели этой эпохи творили в 
диалоге с Данте Алигьери и Франческо Петраркой.
Выражение творить в диалоге употреблено не в качестве красного 
словца, а терминологически. В большинстве своем русские модернисты 
сложились в самобытных писателей под влиянием Данте и Петрарки, 
как правило, освоенных в оригинале. Вчитываясь в «Новую жизнь», 
«Божественную комедию» и «Канцоньере», переводя эти тексты, перелагая их образность и топику во что-то новое, а также апроприируя 
их риторические конструкции, Владимир Соловьев и символисты, 
а по их стопам акмеисты, писатели, творившие вне «-измов», и даже 
отдельные представители авангарда (вообще-то боровшиеся с любыми 
авторитетами, от Гомера до Пушкина) учились лучше понимать себя. 
Так, в зеркале жизненных коллизий авторов «Новой жизни», «Божественной комедии» и «Канцоньере» русские модернисты прозревали 
свои собственные экзистенциальные проблемы, в частности кризис 
среднего возраста – аналогичный тому, который Данте испытывает 
в начале «Божественной комедии». В свою очередь, «Канцоньере» и 
гуманистическая проза Петрарки на латинском языке преподали им 
уроки одиночества и – через него – психологической интроспекции. 
Куртуазное, с религиозным оттенком, поклонение Беатриче и Лауре, 
заповеданное Данте и Петраркой, подсказало символистам, как почитать Вечную Женственность в жизни и как воспевать ее в стихах и 
прозе. Вдохновляясь примерами Данте и Петрарки, символисты и их 
последователи выстраивали свои отношения с женами и подругами, a 
пережив этот опыт, оттачивали свой любовный дискурс, чтобы встать 
вровень с великими итальянцами и ввести своих избранниц в сонм 
Прекрасных дам. Наконец, дантовское и петрарковское новаторское 
обращение с итальянским языком – превращение его из «народного» 
(volgare) в язык высокой литературы – дало русским модернистам 
богатую пищу для размышлений о своем культурном статусе и творческом методе. Примером двух созидателей литературного итальянского языка вдохновлялись, например, писатели-эмигранты. Будучи 
отрезанными от советской метрополии, они надеялись вернуться в – 

как им казалось – погубленную пореволюционным варварством русскую словесность хранителями высокой дореволюционной традиции 
и образцами для подражания. Дмитрий Мережковский даже говорил 
о Данте как о «патроне всей эмиграции литературной»1.
Получившийся в результате диалога с Данте и Петраркой сплав 
«чужого» со «своим» кратко суммирует знаменитая мандельштамовская формула итальянясь, русея. Она и вынесена в заголовок настоящей монографии.
Монография «Итальянясь, русея: Данте и Петрарка в художественном дискурсе Серебряного века от символистов до Мандельштама» принадлежит к такой хорошо разработанной области гуманитарного знания, как «Русская Италия». В то же время она претендует 
занять нишу, которая до сих пор пустовала. Исследуя русско-итальянские связи, литературоведы традиционно предпочитали писать книги 
в одном из трех ключей: ‘писатель X и Италия’2, ‘писатель X и Данте’3 
или ‘Данте (Петрарка) в русской литературе (культуре)’4. Не имея в 
виду умалить достижения предшественников, на которые настоящая 
монография опирается самым существенным образом, подчеркну, что 
предлагаемый в ней подход к теме принципиально иной. Берется один 
период русской литературы, но при этом не один, а два итальянских 
авторитета (поскольку Данте и Петрарка в Серебряном веке шли в 

1 Цит. по [Зайцев 1972: 4; Зайцев 1999–2001, 2: 488].
2 См. монографию И.А. Пильщикова «Батюшков и литература Италии» 
[Пильщиков 2003].
3 См. монографию Памелы Дэвидсон “The Poetic Imagination of Vyacheslav Ivanov: A Russian Symbolist’s Perception of Dante” [Поэтическое воображение Вячеслава Иванова: рецепция Данте русским символистом] [Davidson 
1989]; книгу Елены Глазовой (Elena Glazov-Corrigan) и Марины Глазовой 
«“Подсказано Дантом”: О поэтике и поэзии Мандельштама» [Глазова Е., 
Глазова М. 2011], в которую включены две работы о восприятии «Божественной 
комедии» поздним Мандельштамом; монографию Ю.М. Фурмана «Франческо 
Петрарка: Посмертная судьба в Европе и России» [Фурман 2000]; многочисленные статьи об отдельных русских писателях XIX – первой половины XX в. 
в серии «Дантовские чтения»; и еще целый ряд работ, которые будут процитированы на страницах этой книги, включая [Седакова 2015 [2007]].
4 Из книг советского периода отмечу библиографический справочник 
«Данте» В.Т. Данченко, особенно «От составителя» [Данченко 1973: 3–25], и 
раздел «Данте в России» в книге И.Н. Голенищева-Кутузова «Данте и мировая культура» [Голенищев-Кутузов 1971: 454–486; Данте: Pro et contra 2011: 
486–522], а из новейших – исследование Арама Асояна, в юбилейном для 
Данте 2015 году вышедшее сразу в двух издательствах под двумя разными заголовками – «Данте в русской культуре» [Асоян 2015a] и «Данте и русская литература» [Асоян 2015б]. Назову также ряд новейших антологий – «Петрарка 
в русской литературе» [Петрарка 2006], достаточно полную и с прекрасным 
научным аппаратом; «Данте Алигьери: pro et contra» [Данте: pro et contra 
2011]; и наконец, «“И я, как тень, бреду за Дантом...”: Данте в русской поэзии 
(1895–2015 гг.)» [Данте в русской поэзии 2015], рассчитанную на широкого 
читателя, не нуждающегося в комментариях.

паре). Далее, прослеживается влияние Данте и Петрарки не только на 
конкретные, художественные тексты (что, разумеется, делалось многократно), но и на художественные направления, вкусы поколений или 
групп, а также на артистическую траекторию отдельных писателей. 
Наконец, вместо распространенного научно-популярного изложения 
материала применяется академический анализ, редкий в описываемой 
области, а именно: русско-итальянские связи препарируются в сугубо 
филологическом ключе – дискурса, художественной эстетики, идеологий и отдельных идеологем, а также поэзии грамматики и грамматики 
поэзии. В рамках такого подхода отслеживаются интертекстуальные 
переклички с Данте и Петраркой на уровне сюжетов, мотивов, слов, 
разнообразных конструкций и прагматических стратегий.
В самом общем смысле содержание монографии сводится к 
тому, что встреча с Другим – Данте и Петраркой – вызвала к жизни 
целый ряд образцово-модернистских текстов на русском языке. Прослеживается в монографии и еще одна тенденция: как «Новая жизнь», 
«Божественная комедия» и «Канцоньере» постепенно вошли в плоть 
и кровь художественного письма Серебряного века, став частью того 
общекультурного алфавита, на котором изъяснялось большинство 
авторов.
Монографию составляют исследования трех родов. Это, во-первых, описание общемодернистского, от Соловьева до раннесоветской / 
эмигрантской поры, преклонения перед «Канцоньере», Петраркой, его 
автором, и воспетой в «Канцоньере» Лаурой. Это, во-вторых, анализ 
отдельных стихотворений Иннокентия Анненского, Михаила Кузмина, 
Владислава Ходасевича и Анны Ахматовой, отмеченных нетривиальной переработкой дантовского и / или петрарковского наследия. И это, 
в-третьих, раздел, целиком посвященный Мандельштаму. В нем во 
всех деталях прослеживается путь, проделанный поэтом от почти полного незамечания Данте и Петрарки к апроприации и оригинальнейшему переосмыслению их наследия. Все перечисленные культурные 
сюжеты рассматриваются не сами по себе, а на фоне существовавших 
в этот исторический промежуток мод, авторитетов и наиболее ярких 
прецедентов. Монография, собственно говоря, описывает модернистскую дантопись и петраркизм в непрерывном движении – смене одних 
форм другими.
Несколько слов о каждом из трех разделов монографии.
Первый, «Запоздалая попытка петраркизма», посвящен ранее не 
обсуждавшемуся культурному феномену: как русский модернизм догонял европейскую литературу, пережившую увлечение Петраркой на 
несколько столетий раньше. Соотнесение русской литературной петраркомании с европейским контекстом показывает, что ее источником 
была не только «Канцоньере», но и целый ряд образцов европейского 
петраркизма, от «Сонетов» Шекспира до стихотворений Бодлера и 
Жозе Марии де Эредиа.
«Канцоньере» осмыслялась русскими модернистами как собрание общепризнанных поэтических шедевров о любви, психологической 
интроспекции и религиозном рвении, достойных изучения и подражания. Раздавались и отдельные критические голоса. По мнению Кузмина, 

Константина Бальмонта и Ивана Бунина, риторичность петрарковских 
сонетов выхолащивала истинное чувство. Именно по этой причине 
Кузмин, дебютировав петраркизированными сонетами, в дальнейшем 
переориентировался на других мастеров любовного письма.
Одной из задач первого раздела было пополнение корпуса 
русских петраркизованных текстов, собранных в соответствующих 
антологиях, включая самую последнюю – «Петрарка в русской литературе» [Петрарка 2006], а другой, не менее важной, – его систематизация. В шести главах первого раздела выявляются шесть каналов, 
по которым распространялось влияние Петрарки. Третьей задачей 
была реконструкция траектории, проделанной модернистской петраркоманией. При ближайшем рассмотрении эта траектория проделывает 
обратную эволюцию. Если символисты использовали «Канцоньере» 
(и наряду с ним произведения Данте) для создания словаря символов, 
без помощи которого невозможно передать близкое и далекое, выразимое и невыразимое, то Константин Вагинов в своем романе à clef 
«Козлиная песнь» «хоронит» эту эпоху, изображая, как Тептелкин, 
блистательный лектор-эрудит и ученый-гуманист, предает задуманный труд о Петрарке ради мещанских удовольствий советского быта.
В принципе было бы интересно проследить и влияние Данте на 
Серебряный век. Понимая, что такое исследование заняло бы не один 
том, в настоящей монографии я ограничилась отдельными дантовскими топосами. Это ‘биография Данте’, ‘изгнаннический опыт Данте’ (и – 
уже – ‘горький хлеб изгнания’/ ‘крутые ступени чужих лестниц’), ‘Данте и Беатриче’, ‘Данте, заблудившийся в сумрачном лесу’, ‘дантовское 
поклонение Беатриче и – шире – его философия любви’, ‘Уголино’ и 
‘Франческа и Паоло’; они рассредоточены по второму и третьему разделам.
Перейдем теперь ко второму разделу. Его название «Итальянский подтекст отдельного стихотворения» говорит само за себя. Здесь 
будут проанализированы шедевры четырех тончайших лириков Сереб- 
ряного века: «Дальние руки» Анненского, «Благовещенье» Кузмина, 
«Перед зеркалом» Ходасевича и «Эпиграмма» Ахматовой. Сначала – о стихотворениях поэтов-мужчин. Их содержание – любовное в 
одном случае, религиозное во втором, экзистенциальное в третьем – 
изложено на языке «Божественной комедии» и / или «Канцоньере». 
В «Дальних руках» и «Благовещеньи» привязка к Петрарке и Данте не 
афиширована, а потому до сих пор не замечалась. Что касается «Перед 
зеркалом», то в ходасевичеведении обсуждался лишь его дантовский 
слой, который лежит на поверхности, тогда как Ходасевич ориентировался еще и на «зеркальные» сонеты «Канцоньере». В ахматовской 
эпиграмме при помощи готовых клише – Данте и Беатриче, Лаура и 
жар любви – проговаривается гендерная и в то же время металитературная проблематика. Лирическая героиня вопрошает о том, может ли 
в женщине проснуться поэт, который бы своим талантом сравнялся с 
великими итальянцами, а своей красотой – с Беатриче и Лаурой, и дает 
ответ: да, если это Анна Ахматова.
В третьем и последнем разделе «Мандельштам: друг Данте 
и Петрарки друг» предпринимается попытка выявить все случаи 

мандельштамовского обращения к «Новой жизни», «Божественной 
комедии» и «Канцоньере», включая ранние и поздние, открытые и 
скрытые. В мандельштамоведении подобные разыскания велись давно 
и очень успешно. Находки, как уже известные, так и предлагаемые автором этих строк, будут рассмотрены на фоне итальянофилии русского модернизма. Здесь это явление будет нам интересно не само по себе, 
а как тот коридор возможностей, из которого Мандельштам пытается 
выйти, чтобы сказать новое слово.
За все более частными обращениями Мандельштама к итальянским классикам просматривается определенная эволюция. В свой 
короткий акмеистский период он в основном игнорировал Данте и 
Петрарку, видя в них всего лишь кумиров своих противников-символистов. Зато в раннесоветское время, когда Данте и Петрарка потеряли 
свое престижное значение в глазах культурной элиты, он выработал 
самобытное прочтение «Божественной комедии», причем не только в 
эссеистском «Разговоре о Данте», но и в лирике. Тогда же он перевел 
четыре сонета из «Канцоньере» Петрарки в соавторском ключе; получились виртуозные джазовые вариации на заданную тему. Два перевода подробно анализируются в этой книге – кстати, как образцовое 
воплощение стратегии «итальянясь, русея».
В «мандельштамовском» разделе обсуждается и еще один феномен, до сих пор не удостаивавшийся исследовательского внимания. 
Научившись у Данте и Петрарки воспеванию платонической возлюбленной, Мандельштам постепенно пересоздал свой любовный дискурс, 
и без того избегавший вспышек страсти и признаний в любви, в еще 
более целомудренный, герметичный, прикрывающий чувственную 
страсть сложными литературными аллюзиями. Так возникли адресованное Ольге Ваксель стихотворение «Возможна ли женщине мертвой 
хвала?..» и обращенный к Наталье Штемпель диптих («К пустой земле невольно припадая...» и «Есть женщины сырой земле родные...»). 
Традиционно оба рассматриваются с точки зрения нагруженности 
культурными, философскими и религиозными ассоциациями, а не 
в плане мандельштамовского чувства к той или иной избраннице, 
пульсирующего то в интимной интонации, то в композиции, а то в дантовско-петрарковской интертекстуальной клавиатуре.
Как можно видеть, Мандельштам в монографии занимает привилегированное положение. В принципе на это место могли бы претендовать его предшественники: символисты – Дмитрий Мережковский, 
Вячеслав Иванов, Валерий Брюсов и Эллис (Лев Кобылинский), а также Борис Зайцев, популяризатор Данте и переводчик «Ада». В отличие от Мандельштама, не закончившего университета, Мережковский, 
Иванов и Брюсов получили прекрасное филологическое образование, 
славились как эрудиты и даже приглашались ведущими гуманитариями того времени, Семеном Венгеровым и Михаилом Гершензоном, 
к сотрудничеству. Почему же выбор пал все-таки на Мандельштама? 
Дело не только в масштабе его дарования, помноженного на количество 
написанного им на полях Данте и Петрарки. В 1930-е годы он освоил 
успехи предшественников – и шагнул дальше. В результате ему удалось осмыслить «Божественную комедию» так, как никакому другому 

русскому модернисту. Сказанное относится даже к Мережковскому – 
автору философского жизнеописания «Данте» (1936–1937, п. 1939), в 
котором Данте предстает предтечей и столпом Третьего Завета – религиозной доктрины, активно разрабатывавшейся в кружке Мережковского и Зинаиды Гиппиус, и к Гиппиус, перед смертью сочинявшей 
поэму «Последний круг (И новый Дант в аду)» (не окончена; п. 1968).
Настоящая монография не претендует на исчерпывающее освещение дантовско-петрарковского слоя русского модернизма, но задумана как существенный прорыв в этом направлении.

Интересом к дантовско-петрарковской топике Серебряного века я обязана участию в «Мандельштамовской энциклопедии» (после десятилетнего 
простоя вышедшей в декабре 2017 г.). Суммируя уже сделанные мандельштамоведами находки в статьях «ДАНТЕ Алигьери» и «ПЕТРАРКА Франческо», 
я осознала необходимость создать общую картину того, как Мандельштам 
осваивал наследие Данте и Петрарки. Тогда же ряд мандельштамовских 
произведений, которые до тех пор казались и мне, и коллегам-мандельштамоведам далекими от Италии, стали обнаруживать скрытое присутствие то 
«Божественной комедии», то «Канцоньере», а то и «Новой жизни».
Остальные, не мандельштамоведческие, исследования возникли по 
другим поводам, по большей части конференционным.
Почти все исследования до того, как из них стала складываться монография, были опубликованы в виде статей. Здесь они существенно дополнены 
и исправлены.
Я благодарна Г.Д. Муравьевой, в течение многих лет уточнявшей и 
улучшавшей мои переводы с итальянского; Михаилу Безродному, Стюарту 
Голдбергу, А.К. Жолковскому, А.С. Кушнеру, А.В. Лаврову, Роману Лейбову, 
И.А. Пильщикову, Ф.Б. Успенскому, Роберту Хьюзу и Н.Ю. Чалисовой – за 
ценные замечания и дополнения к отдельным главам; А.Ю. Балакину, Н.А. Богомолову, А.С. Волгиной, Стефано Гардзонио, Риве Евстифеевой и О.А. Проскурину – за отдельные подсказки; лос-анджелесским университетам UCLA и 
USC, с которыми я была аффилирована в период написания этой книги, – за 
доступ к библиотекам; Эрике Камизе Морале – за перевод аннотации к книге 
на итальянский язык.