Искусство и методология социально-гуманитарного познания

Искусство и методология социальногуманитарного познания

НОРМА
ИНФРАМ
Москва, 2021

Московский государственный юридический университет
имени О. Е. Кутафина (МГЮА)

Искусство
и методология
социальногуманитарного
познания

Н. Ф. Бучило

УДК 7.01:167/168.522
ББК 85,0+60.01
Б94

Автор

Нина Федоровна Бучило, доктор философских наук, профессор.

Бучило Н. Ф.
Б94
Искусство и методология социальногуманитарного познания:
монография / Н. Ф. Бучило. — Москва : Норма : ИНФРАМ,
2021. — 240 с.

ISBN 9785917688022 (Норма)
ISBN 9785160125053 (ИНФРАМ, print)
ISBN 9785161056523 (ИНФРАМ, online)

Эффективность искусства как средства познания во многом зависит от формирования способностей, умений и навыков художественного восприятия. Знание закономерностей восприятия необходимо и
художнику, который стихийно или сознательно учитывает их в творческом процессе. В предлагаемой монографии автор раскрывает характеристику механизмов понимания искусства, его специфического языка,
истоков эмоционального воздействия искусства, его суггестивных возможностей, которые пробуждают творческий потенциал личности. Не
ограничиваясь пространством внутренних механизмов художественного восприятия, автор обращается к влиянию факторов надличностного
характера: социальной среды, общественнополитических требований,
критики, рекламы и моды, публики как коллективного органа восприятия.
Для преподавателей, аспирантов и студентовгуманитариев, будет
интересна и широкому кругу читателей.

УДК 7.01:167/168.522
ББК 85,0+60.01

ISBN 9785917688022 (Норма)
ISBN 9785160125053 (ИНФРАМ, print)
ISBN 9785161056523 (ИНФРАМ, online)
© Бучило Н. Ф., 2017

Предисловие

Отсутствие абсолютных границ между наукой и другими способами постижения реальности делает особенно актуальной проблему
связи и соотношения научного и художественного познания. Сопоставление знаков и символов науки и изобразительных средств искусства показывает их взаимодополнительность, когда образы искусства
и научные абстракции социальногуманитарных дисциплин создают
картину современного мира. Однако сравнение социальных наук,
стремящихся проникнуть в сферу неизвестного, и искусства, позиционирующего себя как уже совершившееся проникновение в сущность происходящего, указывает на преимущество возможностей художественного осмысления социальной реальности. Гениальный художник обращается к вечности, к проблемам общечеловеческим.
Образы искусства, отстоящие от времени их создания на столетия и
даже тысячелетия, воспринимаются как современные, порождают
возвышенные чувства и переживания, способные изменить человека
и его отношение к будничной повседневности его приземленного бытия.
Механизмы семантической организации культуры и искусства
раскрыты в трудах Ю. М. Лотмана с его идеей вторичности языков
искусства по отношению к языкам культуры, т. е. социальной реальности, в которой опредмечены дух и интеллект, мысль и способности
человека как существа деятельного и существа разумного. Сама по себе мысль, даже блестящая, даже гениальная, составляет всегонавсего
внутреннее достояние человека. Но, будучи воплощенной, так или
иначе материализованной, опредмеченной, она перестает быть достоянием отдельного индивида и становится явлением культуры. Искусство, сохраняя языки культуры, придает им новые значения и
смыслы. Отсюда многообразие направлений и стилей в искусстве,
ценностная доминанта которого лежит в деятельности человека,
в плоскости самой жизни, ее глубинных пластов, еще не отрефлексированных наукой, но уже переживаемых публикой.
В философской традиции духовная жизнь человека рассматривается как единство чувственности, рассудка и разума. И. Кант, создавая свою теорию познания, отмечал, что всякое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку и завершается в разуме, выше которого в нас нет ничего для обработки материала созерцания и

подведения его под высшее единство. Если благодаря чувственности
мир нам дан во всем богатстве его неповторимых проявлений, а рассудок обладает способностью давать правила для нашего мышления,
то разум выходит за пределы возможного опыта, он ищет безусловное
для обусловленного рассудочного знания. Разум оперирует выходящими за пределы возможного опыта понятиями, которые Кант определяет как идеи, превосходящие содержательной полнотой любое эмпирическое знание.
Одной из сложных теоретических проблем является вопрос о возможности практической реализации идеалов. Существует ли принципиальная возможность превращения идеалов в действительность?
Или идеалы являются всего лишь несбыточной мечтой, и любые наши усилия, даже жертвы, которые приносятся на алтарь их осуществления, окажутся напрасными? В истории философской мысли имели
место представления, свидетельствующие о приверженности одной
из названных крайностей. Дискуссии философов и историков в
СССР в ХХ в. сводились к доказательству осуществимости идеалов
общественного развития. В качестве аргумента, подтверждающего истинность марксистского учения о коммунистическом идеале, в котором найдут разрешение все противоречия общественной жизни, приводились свидетельства успехов в строительстве коммунизма, несмотря на явные провалы в этом процессе. Показательно, как точно
характеризовал подобную практику И. Кант, различая употребление
понятия идеала в конститутивном и регулятивном смыслах. Кант
подчеркивал, что в качестве принципов идеалы выполняют регулятивную функцию, но если они используются конститутивно, т. е. путем приписывания идеальных качеств самой действительности, то это
«ленивый разум», который освобождает себя от всякого научного исследования и практических действий по изменению общественной
жизни к лучшему. Не с таким ли «ленивым разумом» мы встречаемся
всякий раз, когда анализ насущных проблем жизни нашего общества
подменяется пропагандой реальных либо мнимых успехов в экономике, международной политике и даже в спорте?
Противоположная точка зрения сводится к идее непреодолимости
противоречий между идеалом и действительностью. Она ведет свое
начало от Платона и является предметом острых дискуссий на протяжении всей истории философии. Как представление об абсолютном
совершенстве, идеал остается мыслью, выражением внутренней духовной жизни человечества, он несет в себе непреодолимую противоположность материального и духовного, субъективного сознания и
реальности материального мира. В этом случае остается нерешенной
проблема связи идеала и действительности, объяснение источников

6
Предисловие

могучей творческой силы идеалов. Возражая скептикам, Кант подчеркивал, что идеалы обладают практической силой, поскольку служат прообразом для полного определения своих копий: «Хотя и нельзя допустить объективной реальности (существования) этих идеалов,
тем не менее нельзя на этом основании считать их химерами» [83].
Конкретизируя свою мысль, немецкий мыслитель пишет: «Платоновская республика вошла в пословицу как якобы разительный пример
несбыточного совершенства, возможного только в уме досужего мыслителя... Между тем было бы гораздо лучше проследить эту мысль
внимательнее и осветить ее новыми исследованиями... Государственный строй, основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных... есть необходимая идея, которую следует брать
за основу при составлении не только конституции государства, но и
всякого отдельного закона... Хотя этого совершенного строя никогда
не будет, тем не менее следует считать правильной идею, которая выставляет этот maximum в качестве первообраза, чтобы, руководствуясь им, постепенно приближать общественное устройство к возможно большему совершенству» [83].
Содержание идеалов определяется обстоятельствами жизни общества и личности в условиях конкретного времени и места. У каждой
эпохи, у каждой культуры, во всей совокупности обычаев и традиций
есть свой уклад, свои подобающие ей суровость и мягкость, свои красота и жестокость, свои идеалы. Человек такое существо, которое нуждается в доброте и нежности, красоте и мужестве, читает стихи и
слушает музыку. Возвышаясь над хаосом разрушающегося мира, человек задумывается над смыслом своей жизни, мечтает о гармонии и
богатстве человеческих сил и возможностей. По выражению Г. Гессе,
идеалы возвращают заблудшее человечество к живой душе мироздания. Однако реальная жизнь человека протекает в полярностях наслаждения и страдания, редких мгновений счастья и унылой повседневности, между высотой мысли и чувства и тюрьмой обыденности, тоской по возвышенной духовности и стремлением отдаться своим
инстинктам.
В реалиях современной жизни российского общества, в языке
пропаганды, в литературнокритических статьях и политических эссе
почти не встретишь употребления понятия идеала. Характерно, что в
последнем послании Федеральному Собранию президент обратил
особое внимание на проблему идеала и утрату ценностных ориентиров в нашем обществе. И это не случайно: внутри той жизни, которую
мы ведем, трудно найти божественный след идеала. Утрата идеалов,
ценностная дезориентация населения, нищета подавляющей массы

Предисловие
7

людей нашей страны и полнейшая безнадежность жизни на грани выживания явились неизбежной платой за бессмысленный эксперимент
над обществом и его законами. Г. Гессе подчеркивал: там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии, человеческая жизнь
становится настоящим страданием, адом. «Но есть эпохи, когда целое
поколение оказывается между двумя эпохами, двумя укладами в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность... Судьба
людей в эти эпохи — ощущать всю темноту человеческой жизни как
личную муку, как ад» [47, с. 155].
Как видим, Гессе очень точно описывает нашу современную ситуацию задолго до того, как она гипотетически могла возникнуть.
Срывание масок, крушение идеалов сопровождается нарастанием
пустоты и отчужденности, безнадежности и бессмысленности человеческой жизни, ее увяданием. Уместно ли в этих условиях искать
якорь спасения в искусстве — в этой, по выражению Гегеля, «умной
забаве», «приятном украшении» жизни? Да, мы переживаем переходный период в жизни общества и государства. Многообразие и неоднозначность опыта социалистического строительства, беспрецедентное истребление российской интеллигенции, наиболее активных
представителей крестьянства и рабочего класса, идеологическое по
содержанию и пропагандистское по методам давление на науку, искусство, образование нанесло непоправимый ущерб менталитету населения, нашей культуре. Постоянное перекраивание истории страны
порождало и порождает серьезные противоречия в выборе пути, который способен вывести нас из тупиков истории и позволит нашему народу занять достойное место в современном мире. Этот период
сопряжен с поиском ответа на вызовы истории. Кажется, что ответ
лежит на поверхности и определяется опытом общественного развития всех стран, успешно преодолевших, каждая посвоему, свою историческую драму. Этот опыт предполагает прежде всего создание
правового государства, незыблемость, укрепление и развитие конституционных норм, а также ограничение власти, разделение властей,
реальную независимость суда. Потребность в реализации идеалов
правового государства находит свое выражение и в современном отечественном искусстве, играющем активную роль в выражении и консолидации идеалов нашего общества. Социальность, общественная
жизнь — это, по выражению М. А. Натансона, мир, светящийся
смыслом. Художественная символика вскрывает самую сущность, основание тенденции, порождающей социальную динамику, перспективы происходящих в обществе процессов. Интуитивные прозрения
художника, озарения, как вспышка молнии, охватывают пониманием

8
Предисловие

происходящее в мире. Общественные настроения, озабоченность, угрозы и неопределенность, будучи осмысленными средствами искусства, обретают достоверность благодаря интерсубъективности нашего
опыта, открывают перспективы общественного согласия и согласованных поисков путей обновления общества и государства. Поэтому
символы искусства оказываются значительно богаче научных абстракций по степени проникновения в сущность общественных процессов и несравненно эффективнее по силе влияния на массовое сознание.
Потребность в искусстве принадлежит к числу общечеловеческих.
Она стимулирует и художественное потребление, и художественное
творчество. Однако эффективность взаимодействия искусства и публики во многом зависит от формирования способностей, умений и
навыков художественного восприятия. Знание закономерностей восприятия искусства необходимо и художнику, который стихийно или
сознательно учитывает их в творческом процессе, направляя и в значительной мере моделируя восприятие своего произведения. Оно необходимо и адресату искусства, публике. Не случайно проблема восприятия искусства издавна привлекала внимание психологов и искусствоведов, философов и художников, социологов и политических
деятелей.
Настоящая работа имеет практическую культурнопросветительную направленность. В ней раскрываются механизмы понимания искусства, обусловленные знанием его специфического языка, показываются место искусства в системе культурной коммуникации, истоки
убеждающего воздействия искусства, которые автор относит к проблемам познавательным. Эмоциональнозаразительная сила искусства,
его суггестивная мощь пробуждают творческий потенциал личности,
который был дан человеку от природы, но нередко оставался нераскрытым и неиспользованным. Активизация этих дремлющих творческих сил способна радикально изменить человеческую жизнь и жизнь
общества.

Предисловие
9

Глава I. Проблема адекватности
художественного восприятия

Восприятие — определяющее звено в социальном бытии искусства. Как проблема мировоззренческая она направлена на анализ оснований художественного творчества, как проблема практическая предполагает решение задачи формирования способности восприятия искусства публикой, как проблема методологическая предполагает
установление связи и соотношения современных представлений о научном познании и иных форм познавательной деятельности человека
и в первую очередь искусства.
В анализе художественного восприятия проблема адекватности является центральной. От ее решения зависят и создание и развитие установок восприятия, и приверженность высоким идеалам и взыскательному вкусу, и важнейшие требования к формированию способности эстетического восприятия. Безусловно, восприятие искусства
сугубо личностно, здесь, как нигде, дают о себе знать субъективный
произвол и завышенные притязания, историческая ограниченность и
догматизм, а также факторы «опережения времени», когда художник
интуитивно ощутил возможности принципиально новых способов художественного творчества и остался не понятым современниками.
В методологии научного познания оценка результатов творчества
ученого осуществляется в категориях «истина—заблуждение». Оценка
результатов художественного творчества добавляет к категории «истина» понятие «правда», а также предполагает эстетическую оценку
эмоционального воздействия искусства в понятиях веры и достоверности. Разумеется, названные оценки произведения искусства предполагают их критическое осмысление: в какой мере интерпретация
произведения публикой соответствует замыслу художника, готова ли
публика к восприятию его новизны, современности, актуальности и
эстетического совершенства, в какой мере публика свободна в своих
оценках, а в какой — нет. Названные требования в целом выражаются
в понятии адекватности художественного восприятия. Применим ли
названный критерий к оценке восприятия искусства, если да, то каковы его условия? Существуют ли они? Дискуссии по названным
проблемам имеют длительную историю, многие из предлагаемых ответов на «вечные» вопросы о восприятии искусства представляются

продуктивными, идет ли речь о произведениях искусства или восприятии научного текста либо об артефактах, дошедших до нас из глубокой древности. Все они суть явления культуры, в которых опредмечены мысль и ценностные предпочтения человека.
Многочисленные интерпретации и переинтерпретации произведений искусства так или иначе актуализируют проблему адекватности
его восприятия, проблему приоритетов авторского замысла, а также
проблему понимания произведения, предполагающего не только и
даже не столько выявление авторского замысла, сколько наделение,
усмотрение адресатом произведения личностного смысла. В какой
мере произведение искусства способно сохранять свою идентичность, приоритет авторского замысла? Каковы истоки метаморфоз
художественной идеи и в какой форме они сохраняются в окончательном варианте произведения и его последующих трактовках? С какого момента начинаются метаморфозы художественной идеи и существуют ли закономерности, позволяющие предвидеть направления
и результаты в этом процессе? Обращаясь к истории создания произведения искусства, крутых поворотов его судьбы «на переломе эпох»,
мы обнаруживаем неразрывную связь текста и с историей его создания, и с историей его восприятия.

§ 1. Динамика научных представлений
о специфике восприятия искусства

Значимость искусства в жизни общества и личности постоянно
инициирует попытки объяснения его сущности и природы. Сложность в решении этой задачи объясняется не только многообразием
видов и жанров искусства, но и сложностью и даже непредсказуемостью результатов художественного творчества, эволюция которого
хотя и сопрягается с динамикой общественных процессов, но порождается и внутренними, зачастую необъяснимыми процессами, закономерностями, противоречиями и даже катаклизмами. Отсюда многообразие оценок, гипотез, определений.
Трактовка искусства как особого вида деятельности (мастерства)
ориентирует на выявление особенностей художественной формы, ее
соответствия критериям совершенства, красоты, гармонии; теория
подражания природе предполагает достижение максимального сходства образа и объекта; понимание искусства как познания выдвигает
требование открытий ранее неизвестного: произведение подлинного
искусства способно превосходить науку по глубине проникновения в
сложные и неоднозначные процессы в жизни общества. Даже простое
перечисление вариантов определения искусства указывает на их глу§ 1. Динамика научных представлений о специфике восприятия искусства 11

бину и эвристическую значимость. Поэтому так важно освоение и использование теоретического потенциала эстетических учений прошлого. Сошлемся на указание К. Гилберта и Г. Куна в их труде по истории эстетики: «Значение терминов “искусство” и “красота” не
умещается в рамки какоголибо одного или двух определений, но содержится в такой полноте и значимости, которая представляет собой
кристаллизацию существенного в ходе длительное время продолжающегося процесса создания всех определений... Значение искусства и
значение красоты таится в рамках диалектики всего разнообразия
систем и стилей» [51].
Следует подчеркнуть, что во всех случаях характеристика художественного творчества и произведений искусства с необходимостью
вырастает в поиск ответа на вопрос об источнике, силе и природе эстетического воздействия искусства на личность. Отсюда постоянный
интерес к осмыслению особенностей восприятия искусства. Начиная
с античности и до наших дней восприятие искусства и поиски критериев «правильного», адекватного восприятия текстов продолжаются
главным образом в особой отрасли философского знания — герменевтике. В античности герменевтика позиционирует себя как наука
об истолковании текстов. Потребность в герменевтике была обусловлена противоречиями в трактовке произведений классиков драматургии, философии, эпоса, что сделало актуальным аутентичное прочтение древних текстов. Сам термин «истолкование» указывает на необходимость достижения максимального соответствия восприятия
текста замыслу автора. Требование максимальной объективности,
глубокого проникновения в содержание и замысел текста, запрет на
свободу обращения с первоисточником, чреватый субъективным произволом, вполне согласуются с античным пониманием искусства как
подражания природе.
Характерно, что рекомендации художникам к их творчеству, как
правило, объясняются эффективностью воздействия произведения на
публику. Например, Платон, опираясь на понимание искусства как
подражания, различает подражание натуралистическое и фантастическое: натуралистическое искусство не может доставлять наслаждение,
поскольку пренебрегает сущностью ради тени. Трагедии доставляют
удовольствие даже от слез, напротив, комедия, осмеивающая порок,
порождает сложную комбинацию удовольствия от смеха и негодования от порока. Контраст между наслаждением и страданием Платон
считает возможной причиной истерии, но искусство, очищающее душу, полезно и необходимо.
В согласии с Платоном Аристотель характеризует восприятие трагедии как удовольствие, связанное с аффектами жалости и страха. По

12
Глава I. Проблема адекватности художественного восприятия