Поэма А. Блока "Двенадцать" (мистическо-поэтическая философия)

Российский государственный педагогический университет

им. А. И. Герцена

О. В. Богданова

ПОЭМА А. БЛОКА
«ДВЕНАДЦАТЬ»

(МИСТИКО-ПОЭТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ)

Санкт-Петербург

Издательство РГПУ им. А. И. Герцена

2019

УДК 82-32
ББК 83.3(2РОС=РУС)

Б 73

Научный редактор: доктор филологических наук Н. П. Беневоленская

Рецензент: доктор филологических наук К. Оляндэр

Богданова О. В.

Б 73
Поэма А. Блока «Двенадцать» (мистико-поэтическая философия). 
СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2019. — 27 с. [Сер. «Текст 
и его интерпретация». Вып. 08]

ISBN 978–5–8064–2664–3

Научно-монографическое издание доктора филологических наук О. В. Богда
новой «Поэма А. Блока “Двенадцать” (мистико-поэтическая философия)» продолжает 
серию «Текст и его интерпретация», посвященную проблемам развития русской литературы ХIХ–ХХ веков и вопросам своеобразия творчества отдельных писателей.

Издание предназначено для специалистов-филологов, студентов, магистрантов, 

аспирантов филологических факультетов гуманитарных вузов, для всех интересующихся историей развития русской литературы ХIХ–ХХ веков.

ISBN 978–5–8064–2664–3

УДК 82-32

ББК 83.3(2РОС=РУС)

© О. В. Богданова, 2019
© С. В. Лебединский, дизайн обложки, 2019
© Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2019

Исследователи творчества Александра Блока1 неоднократно от
мечали, что его поэзия с первых шагов была пронизана откровением 
«видящего», «посвященного» поэта-провидца, охваченного тревогой 
ожиданий и предчувствий мировых катастроф и предощущавшего 
рождение мировой «зари», новой эры в жизни человека. В опоре на 
мистические идеи софиологии и символистской поэзии Владимира 
Соловьева с самого начала творческого (и личностного) пути Блок 
проектировал будущность России и прогнозировал векторы духовного совершенствования человека. Определяющую роль в миромоделировании форм духовного социума у Блока играла его приверженность 
мистико-символистской интерпретации событий всеобщей и российской истории, склонность к поэтическому истолкованию сакральной 
сущности всечеловеческого бытия в духе розенкрейцеровских философских исканий начала ХХ века.

Космогенез и антропогенез блоковской мистико-поэтической фи
лософии опирались на знаковую и традиционную триаду духовного 
вызревания и взросления, на три последовательные этапа духовного 

1 См.: Орлов В. Александр Блок. М., 1956; Соловьев Б. Поэт и его подвиг. 

М., 1971; Пьяных М. «Двенадцать» А. Блока. Л., 1976; Горелов А. Гроза над соловьиным садом. Л., 1973; Долгополов Л. Александр Блок. Личность и творчество. Л., 1978; Долгополов Л. Поэма А. Блока «Двенадцать». Л., 1979; Турков А. 
Александр Блок. М., 1981; Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб., 2001; 
Максимов Д. Поэзия и проза Ал. Блока. Л., 1975; Магомедова Д. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М., 1997; Мочульский К. А. Блок. А. Белый. 
В. Брюсов. М., 1997; Бураго С. Александр Блок. Киев, 2005; Есаулов И. Мистика 
позднего Блока и начало советской литературы // Проблемы исторической поэтики. Евангельский текст в русской литературе ХVIII–ХХ в. Сб. статей. Петрозаводск, 2005. С. 491–512; Вайскопф М. Влюбленный демиург. М., 2012; Силард Л. «Роза и крест» А. Блока в свете розенкрейцеровских традиций // Studia 
Litterarum. 2016. T. 1. № 3–4. С. 235–260; и мн. др.

роста и мистического преображения мира и человека1. Однако субъективно-эмоциональная насыщенность творческой личности Блока 
искала особые пути к духовному внутреннему самосовершенствованию. Призма художнического видения Блока романтически мистифицировала и поэтизировала освоенные им объективно-гностические законы вселенского миропорядка, поэтически пробуждала бездонную 
глубину субъективного мирочувствования, генерировала в лирическом творчестве поэта индивидуально-ментальную символическую 
образность. Своеобразный «священный канон» Блока был пронизан 
идеями мистического пророческого вдохновения, устремлением к поэтическому познанию законов сакральной гармонизации социума, 
умением расслышать музыкальные звуки вселенского оркестра, познать музыкальную сущность мира. Именно эти «сквозные» доминанты-философемы опосредуют и пронизывают все поэтическое творчество художника, формируют цельность как его стихотворной 
«трилогии вочеловечения» (три тома его лирики), так и символикомистифицированного текста поэмы «Двенадцать».

Поэма Блока «Двенадцать» появилась в печати в начале 1918 го
да в петроградской газете «Знамя труда», следом — в журнале «Наш 
путь» и в мае того же года вышла отдельным изданием (вместе со 
«Скифами») с предпосланной ей вступительной статьей Р. ИвановаРазумника. Уже при первом появлении поэму сопровождали яростные споры и невероятные толки, искренние восторги и озлобленное 
неприятие, примирительное согласие и решительное отторжение. Памятны слова В. В. Маяковского, который писал: «Одни прочли в этой 
поэме сатиру на революцию, другие — славу ей»2.

Обыкновенно, опираясь на дневниковые записи Блока, исследо
ватели и текстологи свидетельствуют, что первое упоминание о поэме 
в дневнике Блока значится под 8 января, а уже 28 января 1918 года 
«Двенадцать» были закончены. На этом основании высказывается 
предположение, что стремительность написания поэмы была объяс
1 См.: Холл Мэнли Палмер. Энциклопедическое изложение масонской, гер
метической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. М.: Эксмо, Мидгард, 2007. 864 с.

2 Маяковский В. В. Умер Александр Блок // Маяковский В. В. ПСС: в 13 т. / 

АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького / подгот. текста и комм. 
В. А. Катаняна. М.: Художественная лит-ра, 1955–1961. Т. 12. Статьи и заметки 
(1918–1930). С. 21.

нима тем, что поэт «тогда <…> жил современностью», со всей страстью отдался «теме о России», что создание «Двенадцати» было «озарением». Несомненно, в значительной мере это именно так. По свидетельству К. И. Чуковского, поэма действительно была написана 
практически в один день и в ее черновиках почти не было помарок1. 
Однако порывистость и стремительность написания поэмы была мотивирована в первую очередь не тем, что Блок «25 октября <…> 
встретил <…> с новой верой в очистительную силу революции»2, а 
тем, что в «Двенадцати» Блок сфокусировал все те мистикоонтологические интенции, которые накапливались, вызревали и отчасти были воплощены его предшествующим творчеством. Поэма 
«Двенадцать» стала концентрированным выражением генерализующих философских идей Блока, выкристаллизовавшихся в сознании 
поэта-мистика в продолжение всего времени его участия в литературном процессе, реализацией пророческого дара его поэзии, всей его 
жизни3.

Подобно многим символистам, в «Двенадцати» Блок создает мо
дель собственной философии истории, опирающейся на мистическую 
реальность духовного знания начала ХХ века, и формирует незримые 
ступени созидания и достижения контента Мировой Гармонии, недоступного логическому пониманию, но открытого глубинному чувственному постижению. В «Двенадцати» «лестница познания» Блока 
традиционно структурируется тремя этапами-ступенями, но воплощенными утонченным поэтом-символистом в своеобразной мистикоиррациональной системе, в звуках и красках, отличных от представлений других писателей.

В основании Вселенной Блока в «Двенадцати» традиционно 

оказывается хаос, сформированный платоновскими «пещерными»
экспликатами — тьмой, холодом, тенями, туманами. Для символистски настроенных, «посвященных» современников Блока даже без 
упоминания имени Платона было очевидно, что первые части поэмы 
(из 12-ти) актуализировали мотивы непримиримого борения первоос
1 См.: Чуковский К. И. Александр Блок // Чуковский К. И. Современники. 

Портреты и этюды. М.: Молодая гвардия, 1962. 704 с. С. 439–492.

2 Бекетова М. А. Александр Блок и его мать // Воспоминания об Алексан
дре Блоке / сост. В. П. Енишерлов и С. С. Лесневский. М.: Правда, 1990. 672 с. 
С. 348–570.

3 А. Ахматова называла Блока Кассандрой своего времени.

нов мира — энергии мглы и вихря, мощи холода и льда, стихийной 
силы черного ветра и белого снега.

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
<…>
На всем Божьем свете!1

Доисторическое и докультурное состояние мира воплощено Бло
ком в хаотическом противоборстве природных стихий, когда главенствуют ветер («хлесткий»), мороз, лед и тьма. На уровне глубинного 
сюжета система образов-мотивов и символических цветообразов инвариативно (безвариативно) воспроизводит визуальные формы состояния первородного хаоса, его архетипический образ, маркированный 
знаками-сигналами бури, вьюги, метели, глубины и темноты.

Дуализм древних мистерий составляет основу вселенского миро
здания Блока. Между тем поэма «Двенадцать» была ориентирована 
поэтом на современность («жил современностью») и была адресована 
не только (и даже не столько) «посвященным», сколько «профанам». 
Первородный мистический хаос дополняется в поэме приметами и 
признаками современной действительности, сниженно-обытовленными формами предреволюционного и революционного российского 
существования. Гностический миф (в одной из его частей — миф о 
первобытном хаосе) обретает смысловые модификации, подвергается 
редукции и из символически-ирреальной картины добытия трансформируется в представления о видимой и узнаваемой реальности, помеченной чертами ведомой и знакомой бытовой современности.

Ментально-музыкальный регистр восприятия изображаемых со
бытий переключается. Мистически страшный ветер меняет модальность: предикат «завывает» обретает форму «завивает» («Завивает ветер»), образ леденящего холодно-мертвенного снега отражается в 
образе «белого снежка» («Белый снежок»), пронзающе острый лед 
трансформируется в нестрашный «ледок» («Под снежком — ледок»).

Пустота доисторического (дородового) хаоса допускает и вбирает 

в себя образы-персонификации — героев-людей: «старушки», «ходоков», «ребят», «бродяги», (к тому же) удостоенных сочувствия и сострадания:

1 Здесь и далее цитаты приводятся по изд.: Блок А. А. Собр. соч.: в 8 

(9 доп.) т. М.: Госиздат, 1960–1965. Т. 3. 715 с.

Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!

Атмосфера голодного революционного времени зафиксирована в 

реплике — «всякий — раздет, разут…»

Поиск защиты и покровительствующей помощи по-простона
родному направлен на небеса:

Старушка, как курица1,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!

Наряду с обобщенно-типизированными и «нейтральными» обра
зами старушки или бродяги в поэме начинают угадываться аксиологические акценты — текст маркируется сниженной лексикой, дополняется и усиливается интонационно-стилевым ритмом, выдающим 
негативное отношение к осоциологизированному персонажу. Платоновский пещерный мир населяется узнаваемыми, «идентифицируемыми» призраками «старого мира» — буржуем, витией, попом.

И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.

А это кто? — Длинные волосы
И говорит вполголоса:
— Предатели!
— Погибла Россия!
Должно быть, писатель —
Вития...

А вон и долгополый —
Сторонкой — за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?

Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?

1 С одной стороны, сравнение старушки с курицей придает образу черты

фольклорной близости, узнаваемости и реалистической живописной очерченности, с другой — усиливает зооморфный (платонически-пещерный) ряд. Уместно 
вспомнить и собственно блоковское противопоставление «лебеди ↔ курицы».

Особо выразителен и оценочно экстрагирован образ священно
служителя. Дважды повторенная в соседних строках лексема «брюхо», с одной стороны, воспроизводит ритмику частушечного стиха, 
воссоздавая близость фольклорной напевности, с другой — огрубляет 
(оценочно снижает) образ священника, тем самым эксплицируя новое 
(цивилизационно-социальное) противостояние, намечающееся в хаотизированном мире1.

Даже «барыня в каракуле», что «поскользнулась» и «бац — рас
тянулась» (в отличие от старушки-курицы) не удостоивается сочувствия, скорее — иронии и насмешки: «Ай, ай! / Тяни, подымай!»2.

Рядом с персонажами-людьми ранее объективированный и 

надмирный ветер обретает антропоморфные черты: теперь он не просто суров и беспощаден, но психологически (по-человечески) 
«нагружен» — он «весел», «зол» и «рад»:

Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит <…>

«Совмещенная» доисторическая и историческая художественная 

реальность насыщается приметами современности, социализированными и политизированными деталями эпохи:

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»

В отличие от осложненной комбинаторики символических моти
вов и образов, которые демонстрировал Блок в «Балаганчике» (1906), 
«Снежной маске» (1907) или в драме «Роза и крест» (1912–1913), в 
«Двенадцати» поэт обратился к упрощению и опрощению символов и 
ассоциаций, «снизошел до банализации» (Л. Силард), сознательно 
приближая образность, мотивику, символику, в том числе речевой 

1 Ср. «Тропами тайными, ночными…» (1907): «Их корабли в пучине водной /

Не сыщут ржавых якорей, / И не успеть дочесть отходной / Тебе, пузатый 
иерей!» В статье «Интеллигенция и революция» (1918) Блок использует ту же 
характерологическую черту применительно к буржуазии — «потрясти брюхом»,
«дело их <буржуев> — <…> брюшное дело».

2 На этом фоне ср. рифму: «бродяга» // «бедняга».

повествовательный пласт к привычным и знакомым образцам современности, адаптируя их к воспринимающему сознанию «тех, кто был 
ничем».

Глубину символических обобщений Блок (как в театре, как в 

«Б(б)алаганчике») маскирует чертами примитивизма, «переодевает» 
в одежды окружающей реальности, злободневности, узнаваемости. 
В результате сочетание элитарной символики для посвященных 
с формами простонародной (почти фольклорной) образности, переплетение эзотерических метаобразов с приемами балаганного мышления, соединение мистического языка тайнописи с оборотами разговорной речи порождает в поэме Блока два (и более) уровней
восприятия, приводит к дифференции глубинного и поверхностного 
планов композиционного строения, к разграничению «внутренней» 
фабулы и «внешнего» сюжета. Символико-мотивная структура поэмы 
становится многоуровневой, отражающей сложность и неоднозначность прочтения увиденного и услышанного (подсмотренного и подслушанного), зафиксированного в тексте «Двенадцати». Потому традиционно (фольклорно) негативный эпитет «черный» обретает 
синонимически релевантное (мистическое) значение «святой» («черная злоба» // «святая злоба»), тем самым в финале I-й части возвращая 
поверхностно-сюжетное повествование к символическому наполнению глубинно подтекстовой фабулы, к образу исходного орфического 
хаоса, из которого, по мысли поэта, на новом этапе развития должна 
родиться (точнее — высвободиться) Мировая Душа (в философии 
Блока — Дух Музыки).

Изначальный этап мировой вселенской эволюционной лестницы, 

таким образом, для Блока репрезентирован вихревым переплетением 
мотивов ночной темноты и снежной вьюги, платоническим холодом, 
теменью, мраком, пустотой, понимаемым как в природно-поэтическом, так и в социально-метафорическом значении. Первородный хаос 
обретает у Блока актуализированную (близкую и понятную согражданам) осовремененную ф о р м у
— форму (пред)революционного

хаоса, черной бури и льдистой вьюги. В представлении Блока сегодняшняя безбытность есть выражение мистического холода и тьмы,
дикости («Дикий ветер / Стекла гнет, / Ставни с петель / Буйно 
рвет»)1, гнилая буржуазность — воплощение мрака безнравственности 

1 Стихотворение «Дикий ветер» (1916).

и одичалой пустоты («вокруг <…> господствует тьма <…> Каждый в 
этой тьме уже не чувствует другого, чувствует только себя одного»)1.
Образ «шелудивого» голодного пса, блуждающего по улицам, вырастает от размеров обычной собаки или волка («волк голодный»), через 
сопоставление со «старым миром» («Старый мир, как пес паршивый»), до (без)пределов вселенского зла2. Поэтому когда в 1906 году в 
статье с концептуальным названием «Безвременье» Блок спрашивал: 
«Что же делать?» — он надеялся, что «Двери открыты на вьюжную 
площадь…»3

Мистическое сознание поэта диктовало, что в результате «от
крывшейся эпохи вихрей и бурь» («вьюжной площади») неизбежно 
и символически закономерно должна возникнуть новая нравственность, родиться обновленный человек, сотвориться (соорганизоваться) искомый и вожделенный гармонический Космос. «Порядок —
космос, в противоположность беспорядку — хаос. <…> Хаос есть 
первобытие, стихийное безначалие; космос — устроенная гармония, 
культура; из хаоса рождается космос <…> из безначалия создается 
гармония»4.

Для Блока, утонченного поэта и глубокого мистика, воплощен
ный Космос есть Музыка. Музыка как глубинная сущность мира, как 
его внутренняя созидательная сила: «Мир движется музыкой, страстью, пристрастием, силой…»5, «всякое движение рождается из духа 
музыки…»6, «дух есть музыка»7. В предисловии к неоконченной поэме «Возмездие» (1910–1911) Блок пишет: все факты современности, 
«казалось бы, столь различные, для меня имеют один музыкальный
смысл. Я привык сопоставлять факты из всех областей жизни, до
1 Доклад на собрании Религиозно-философского общества «Россия и ин
теллигенция» (1908).

2 См. значение образа пса, волка в мистическом мире. Напр.: Гура А. В. 

Волк // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 
1995. С. 103.

3 В 1911 г. в дневнике Блок записывал: в России «только готовится буду
щее» (28 ноября 1911 г.).

4 «О назначении поэта. Речь, произнесенная в Доме литераторов на торже
ственном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина» (10 февраля 1921 г.).

5 Запись в дневнике от 11 февраля 1913 г.
6 Доклад на открытии Вольной философской ассоциации «Крушение гума
низма» (7 апреля 1919 г.).

7 Статья «Интеллигенция и революция» (9 января 1918 г.).