Социальный дискурс

СОЦИАЛЬНЫЙ 
ДИСКУРС

С.В. БОРЗЫХ

Москва
ИНФРА-М
2020

МОНОГРАФИЯ

УДК 1(075.4)
ББК 87
 
Б82

Борзых С.В.
Б82  
Социальный дискурс : монография / С.В. Борзых. — Москва : 
ИНФРА-М, 2020. — 145 с. — (Научная мысль). — DOI 10.12737/1003274.

ISBN 978-5-16-014770-3 (print)
ISBN 978-5-16-108305-5 (online)
Монография посвящена тому, что обсуждается, принимается, отторгается, интересует, возмущает, радует и вызывает прочие чувства в том или 
ином обществе и чего ни один его член избежать не в состоянии. Эта «повестка дня» задается группой, в которой она разворачивается, а, кроме того, 
сам социум определяет, какие процедуры будут применены в отношении 
тех или иных тем, какие из них вообще попадут в него и как будет устроен 
весь этот процесс. Демонстрируются свойства дискурса, а также то, как он 
цензурируется. 
Для широкой аудитории.

УДК 1(075.4)
ББК 87

ISBN 978-5-16-014770-3 (print)
ISBN 978-5-16-108305-5 (online)
© Борзых С.В., 2020

Вступление

Как и должно быть, эти строки набираются уже после того, как 
закончен основной текст, в данном случае состоящий из трех глав. 
Изначально предполагалось, что их будет больше, но в процессе 
оказалось, что хватит и такого их числа, без того, что потерять 
в глубине, не говоря уже о смысле и содержании. Но чему именно 
они посвящены и о чем рассказывают? Как видится, вот о чем.
Эта книга не о культуре, но именно о дискурсе. Хотя этот вопрос 
постоянно всплывает по ходу повествования и на него даются некоторые, но не самые удовлетворительные, как представляется, 
ответы, имеются все причины полагать, что лучше всего осветить 
его здесь, т.е. пояснить, чем отличается один от другого. Пусть 
на первый взгляд кажется, что они представляют собой очень похожие вещи, на самом деле, это не так.
Если вкратце, то суть в следующем. Несмотря на то что дальше 
речь будет идти в том числе и об обучении поведению и чувствам, 
главный упор все-таки надо делать на мышлении, а не на чем-то 
другом, по крайней мере, когда мы говорим о предмете нашего тут интереса, — это не значит, что первые выпадают или опускаются, просто 
критичны не они, но именно наполнение нашего серого вещества.
Неоднократно упоминающиеся ниже диссиденты — без них 
никак, они репрезентируют собой то, что рассматривается дальше, — 
могут думать несколько не так, как их окружение, но их повестка 
дня при этом та же, что и у всех окружающих. То есть соль в том, 
что общество всем навязывает одинаковые системы взглядов, тогда 
как рассматривать их можно по-разному, но тоже до определенной 
степени. Еще один пример — помимо этого и коих дальше вы встретите много, конкретно этот там также есть.
В Советском Союзе было время, когда почти во всем ощущался 
дефицит. Нельзя было достать ни нормальную еду, ни одежду, 
ни обувь, ни книги, вообще ничего. Как бы при этом люди ни рассуждали, они попадали во власть этой нехватки и неизбежно включали ее в свой ментальный репертуар. Все граждане той страны 
в итоге имели дело с отсутствием нужных — пусть и отличных — 
им вещей, и оно было частью содержимого их голов.
Собственно, в этом и состоит дискурс. Мы размышляем в одних 
и тех же категориях, будучи включенными в один социум, вне 
зависимости от того, соглашаемся мы или спорим друг с другом. 
Есть базовые или основные линии, по которым скользим и которых 
придерживаемся все мы, и при этом наша личная точка зрения 
не имеет никакого значения, какой бы выделяющей на общем фоне 
она ни была.

Это касается и относится не только и не столько к СССР, 
но к нему тоже, сколько вообще ко всем социумам. Культура объединяет поколения и создает единую духовную реальность на протяжении обычно веков, тогда как дискурс имеет более узкое распространение и затрагивает современников, которые дышат одним 
воздухом. Представители культуры легко понимают, скажем, то, 
что было написано столетие назад, но члены дискурса живут в параллельных — порой — реальностях, которые определяются контекстом, а не какими-то высокими сущностями.
В этом плане повестка дня всегда ситуативна и временна, а культура надолго и всерьез. Для последней неважно, что сменяются 
эпохи, потому что она сама во многом их создает, но система воззрений, напротив, зависит от конъюнктуры, а то и вовсе является ее 
отображением. Не жить дефицитом тогда, когда он определяет всю 
социальную ткань, абсурдно, но зато легко игнорировать его, если 
мы говорим о творчестве Ф.М. Достоевского или И.И. Левитана. 
В этом и разница. Текущие события, в которые мы погружены, задают тон нашим мыслям, но при этом не меняют, скажем, наш язык, 
или лишь отчасти.
Это хорошо демонстрируется артефактами прошедшей эпохи, 
которая перестала быть актуальной. Дети редко понимают, зачем 
они в принципе нужны, и как они функционируют, и искренне недоумевают по поводу того, как можно не уметь пользоваться, в свою 
очередь, их вещами и не осознавать их глубинное и огромное значение. Да, с родителями они прекрасно разговаривают, но в отношении всего остального — это далекие миры с почти полной пустотой между ними.
Вместе с тем эта работа не о конфликте поколений, тем более 
что в рамках одного времени он редко наблюдается, сугубо физическая близость не позволяет ему состояться, что бы об этом 
ни говорили. Если вам хочется узнать, что это такое, то лучше 
прочесть известное и до сих пор изучаемое в школе произведение 
И.С. Тургенева, которое, между прочим, упоминается ниже, правда, 
в другом контексте, или обратиться к профессиональной литературе, а то и к опыту тех, кто на себе его испытал. Нет, это исследование о том, чем является социальный дискурс и каковы его качества, в связи с чем оно делится на три части.
В первой рассматривается вопрос о том, что это такое и дается, 
пусть и не явное, но более или менее рабочее его определение. 
Во второй изучаются его свойства и характеристики. Наконец, 
третья посвящена цензуре во всех ее эманациях и манифестациях, ведь именно через нее он и воплощается в реальности. Таков 
краткий обзор того, что последует. Однако, прежде чем вы продолжите, хотелось бы искренне поблагодарить вас за то, что среди горы 

доступных ныне книг вы выбрали именно эту, а также было бы 
очень желательно, чтобы вы узнали что-то новое для себя из этой 
книги. За сим, приятного чтения и важных открытий.

Что это такое?

Вполне резонно начинать любое исследование с того, что 
означает и чем является его предмет. Увы, нередко бывает так, 
что этот вопрос упускается, как само собой разумеющийся или же 
интуитивно понятный, что зачастую приводит к абсолютно неудовлетворительным результатам и, соответственно, необоснованным и ничем не объяснимым выводам. Чтобы избежать подобных проблем стоит внимательнее присмотреться к тому, о чем 
тут пойдет речь, тем более что этот феномен весьма далек от того, 
чтобы быть очевидным и лежащим на поверхности.
Начать следует с того, что представляет собой социальное. 
Многие ошибочно полагают, что такое качество присуще исключительно человеку. Как считается, наш вид резко отличается от всех 
прочих — интеллектом ли, культурой, технологиями или чем-то 
еще, суть от этого не меняется — и потому все, что мы создаем, 
чем выделяемся и чем известны, правда, только самим себе, — уникально исключительно для нас, и, значит, постулировать наличие 
свойственного нам кому-то еще равносильно смешению божественного и мирского, котлет и мух (если подобные слова и не используются как таковые, то имеется в виду именно это).
В действительности такой взгляд отдает и снобизмом, и недальновидностью, и невежеством. Ни одно животное, по крайней мере 
на Земле, принципиально и априори не может быть кем-то или, 
если уж на то пошло, чем-то, кто бы или что бы в корне, или даже 
частично, контрастировало со всем своим окружением. Напротив, 
все создания на этой планете имеют общих предка, среду обитания, 
историю и т.д., что, собственно, и позволяет им находиться на этом 
небесном теле и относительно комфортно себя на нем чувствовать.
Никто не станет спорить с тем, что животные отличаются друг 
от друга. Вряд ли кто-то — если он, она, оно или что бы там ни было 
являются частью местной фауны, пришельцев это не обязательно 
касается, спутает, скажем, ромашку и журавля, блоху и енота, 
но, нужно добавить, не в генетическом плане, на этом уровне мы 
чрезвычайно похожи, однако это мало что говорит об архитектуре, 
на которой это разнообразие покоится и которой оно определяется. 
В последнем отношении мы все достаточно стандартизированы 
и гомогенны, что и неудивительно, принимая в расчет наш общий 
дом, в котором мы все пребываем, и требования, которые он на нас 
налагает. Но прежде чем продолжить ... один важный момент, который несколько уводит в сторону, но с пользой для дела.
Мы привыкли смотреть на себя и на остальных через призму 
различий. Кто-то большой, другой — маленький, один живет долго, 

иной — быстро, некоторые социальны, все прочие же самостоятельны или независимы от своих собратьев. Все это так, но лишь 
если мы допустим, что человеческое восприятие — а также трактовка ощущаемого — релевантно тому, что наблюдается и оценивается. В конечном счете никто не мешает нам смотреть на вещи 
не так, впрочем, не совсем ясно, что это значит, ведь альтернативы 
нам не даны, как мы это обычно делаем, по меньшей мере, в диапазоне доступного нам. И в этом континууме есть следующая возможность, которая не слишком приятна для нашего, как правило, 
раздутого и мало чем обоснованного самомнения.
Суть состоит в том, что вся жизнь на Земле или на иных планетах представляет собой единый генетический ландшафт, а отдельные виды — это особенности данной местности, вроде гор, 
оврагов, равнин, озер и т.д. Поверхность в таком случае не разрывается, но является одним целым с более или менее плавными переходами от этой локации к соседней, и так в масштабах всего того, 
что мы видим. В этой картине человеку отводится такой же статус, 
что и всем остальным, т.е. сущностно мы такие же — численность 
тут ни при чем.
Подобные синкретичные воззрения, конечно, занимательны, 
но они заводят нас в тупик. Загвоздка в том, что дальше данных 
утверждений мы продвинуться не в состоянии. Бесспорно то, что 
есть некое единство, но это все, что мы можем сказать. Здесь нет 
места ни социальному, ни разуму, ни чему бы то ни было вообще. Как 
и в концепции Р. Докинза об эгоистичном гене, существуют только 
эти самые единицы и их взаимодействия между собой, а отдельные 
особи — это в лучшем случае относительно удобный для них транспорт, и ничего более. Тогда зачем нужно было об этом говорить?
Такой подход полезен в том смысле, что он помогает взглянуть 
на интересующее нас свойство с более или менее — в рамках нашей 
планеты, естественно, универсальной позиции. Если какое-то животное ведет коллективный образ жизни, то оно просто отвечает 
ряду условий, которые и делают его общественным, а это означает, 
что есть целый класс видов, которые попадают в категорию социальных, или, чтобы было доходчивее, есть горы и моря, хотя индивидуально все они, естественно, разные. Если это так, то резонно 
задаться вопросом: какие требования предъявляются к ним с тем, 
чтобы считать их таковыми? Однако перед тем как к ним приступить, одно предупреждение.
Не стоит думать, что соответствие какому-то одному из них 
или даже их части есть необходимое и достаточное условие для 
того, чтобы быть зачисленным в данную группу. На самом деле, 
необходимо, чтобы соблюдались все они без каких-либо изъятий. 
Разумеется, всегда остается неопределенность относительно того, 

полон ли список или нет, но это неразрешимая дилемма, а потому 
ее стоит оставить в стороне, тем более что она заслуживает собственного исследования. Здесь же надо повторить, что весь перечень обязателен к исполнению, так что продолжим.
Прежде всего, это сугубо физическая близость. Понятно, 
что время от времени абсолютно все особи контактируют друг 
с другом, например, при столкновениях или спаривании, вне зависимости от того, обитают они сообществами или нет. Вместе с тем 
ясно также и то, что совместное бытие — это нечто иное, подразумевающее и более высокую плотность встреч, и их серьезную насыщенность, и, самое главное, их витальность для благополучия отдельного индивида. Выражаясь грубо, тот или иной представитель 
своего рода не способен выжить без помощи себе подобных, и как 
раз это и делает его социальным.
Очевидно, что степень этой зависимости может варьироваться. 
Скажем, принципиально ничего не мешает тому же муравью или 
пчеле добывать себе пищу и удовлетворять прочие потребности самостоятельно, не говоря уже о волке или человеке. Тем не менее 
существуют критические периоды или обстоятельства, в рамках 
которых собственными силами они обойтись не в состоянии, в отличие от тех, кто групповой образ жизни не ведут и сами решают 
все свои проблемы, если или когда они у них возникают, а это почти 
гарантированно.
Никто не отрицает того, что все мы изредка или часто соприкасаемся друг с другом. Обычно такие встречи ничего не значат, 
но имеются и такие, без которых нам пришлось бы туго, а то и вовсе 
невыносимо, причем как сугубо физически, так и психологически, 
об этом еще ниже. И это касается не только и даже не столько 
людей, но и всех социальных животных, какими бы развитыми или 
примитивными те ни были. То есть присутствие другого строго необходимо для того, чтобы выжить, а это и есть та самая близость, 
о которой идет речь.
Вместе с тем нельзя путать тесноту и взаимодействие. Скажем, 
икринки или водоросли могут находиться вплотную и даже оказывать влияние друг на друга (например, через трение), но вряд ли 
кто-то назовет их социальными. Но приблизительно так все и начиналось. Только если мы наблюдаем некоторые полезные взаимоотношения внутри целого, мы имеем дело с кем-то общественным, 
в противном же случае — это куча, насыпь, множество, но не что-то 
групповое в своем глубинном значении.
Во-вторых, это координация действий. Собственно, она вытекает из предыдущего пункта. Опять же все мы вынуждены, так или 
иначе, учитывать активность тех, кто нас окружает, но в случае с социальными зверьми результирующая хореография носит, с одной 

стороны, куда более комплексный характер — сколь бы оценочно 
это ни звучало — а с другой — и это намного важнее — поступки 
всех отражаются на поведении всех, без каких-либо исключений — 
нас это тоже касается, ведь естественно для нас быть частью племени охотников-собирателей, а те невелики по своим размерам.
И снова не нужно доводить до крайностей. Понятно, что, скажем, 
ваш чих никак не скажется на состоянии удаленных от вас людей — 
если только опосредованно, вроде эффекта бабочки, но, по большому 
счету, данное условие и не должно соблюдаться. Исходя из первой 
особенности мы должны постулировать близость, т.е. физический 
контакт, а все, что располагается вне его рамок, исключать.
Это очень важный момент. Например, в лесу или на поляне родственные растения могут соприкасаться, но от этого они не становятся социальными. Не подлежит сомнению то, что они некоторым 
образом учитывают присутствие друг друга, но их ответы носят 
автоматический — или наполовину такой — характер, и именно регулировки поведения у них нет, тем более что в их отношении говорить о поступках довольно проблематично. В свою очередь, общественные животные, действительно, устраивают самый настоящий 
балет, до которого всем остальным далеко.
Здесь не обязательно даже быть умным или сообразительным 
самому. Те же насекомые особым интеллектом не отличаются, 
но прекрасно справляются специальными сигналами, как воспринимая их, так и производя, которые руководят их действиями. Понятно, что люди — в идеале, конечно, на практике это, увы, большая 
редкость — обдумывают свою активность, но и без этого довольно 
легко обойтись.
Это поднимает вопрос о том, насколько нужно быть разумным, 
чтобы состояться в качестве социального вида. Широкий диапазон 
значений несколько затемняет эту проблему. На одном конце 
спектра мы обнаруживаем муравьев, на другом — самих себя, и есть 
все промежуточные позиции между ними. Как бы то ни было, 
но сюда не включается никто, кто был бы совсем — без негативных 
коннотаций — безмозглым, а потому, по всей видимости, наличие 
некоего подобия интеллекта необходимо.
Поэтому, в-третьих. Те, кто попадают в категорию социальных 
существ, должны быть более или менее сложными созданиями. Понятно, что такой концепт сам по себе провисает в воздухе. Комплексность, как и многое другое — это оценочный класс явлений и вещей, 
и она всегда находится в глазах наблюдателя. Тем не менее, ясно 
также и то, что примитивным видам абсолютно ни к чему сбиваться 
в группы и координировать свое поведение в согласии с прочими 
с тем, чтобы выжить (в норме, конечно, иногда обстоятельства обязывают). Даже если они и создают объединения, последние имеют 

сугубо механическую природу, а если и демонстрируют какие-то 
новые качества, то все они связаны с размером и чего-то инновационного собой не представляют, хотя (порой) последнее случается.
Заметьте, что никто не говорит о какой бы то ни было форме 
разумности. Любой общественный коллектив выступает в роли 
единого организма, и не так уж и критично, чтобы он состоял 
из в той или иной степени интеллектуальных особей. Да, человеческие социумы рекрутируют в свои ряды довольно умных животных, но это не необходимое условие, ведь мы знаем, скажем, 
о пчелах, которые в данном отношении обладают весьма скромным 
и непритязательным багажом и лишь вместе способны на нечто интересное и выдающееся, как, впрочем, и люди, мы сильно недооцениваем влияние на нас со стороны.
Очевидно, что обладание хорошо развитым вычислительным 
центром или же распределенным его аналогом, как это отчасти 
наблюдается у осьминога, — это обычно преимущество, хотя и несколько дорогое в энергетических терминах. Однако за все время 
существования жизни эволюция создала только несколько линий 
подобных видов — помимо млекопитающих, это головоногие, птицы 
и лишь до некоторой степени рыбы, земноводные и насекомые, что 
говорит о том, что интеллект не так выгоден, как представляется 
на первый взгляд. Это самостоятельная тема, но вкратце суть состоит в том, что на него тратятся ценные и редкие ресурсы, которые 
могут пойти на что-то более полезное и злободневное.
Как бы то ни было, но уже упоминавшаяся координация поступков индивидов, составляющих группу, требует определенного 
уровня разума, до которого ничего такого невозможно, а это 
означает, что некий базовый уровень самосознания или сообразительности все-таки нужен. Например, простейшие если и сбиваются в стаи или косяки, что не такая уж и редкость, социальными 
от этого не становятся. Вместе с тем это не свидетельствует о том, 
что мозг — у муравьев, как и у всех других насекомых, вместо него 
имеются ганглии — есть неотъемлемая черта всякого общественного 
животного. Точнее, его наличие не гарантирует группового характера бытия, но является важным условием для оного.
В-четвертых, любой коллектив представляет собой единый организм. Хотя закон диалектики о переходе количества в качество 
и неверен — из-за постепенности изменений и частого неведения 
о промежуточных стадиях — здесь он применим в своем несколько 
разреженном виде. Суть в том, что любая общественная группа есть 
не просто сумма составляющих ее индивидов, но является чем-то 
их превышающим, не обязательно с новыми свойствами.
Не стоит думать об этой черте в неких эзотерических или трансцендентных категориях. Отдельная особь способна делать то же