Собрание сочинений в 18 т. Т. 14. Комментарии (1967). Эссеистика 1923-1971

ГЕОРГИЙ 
АДАМОВИЧ 

СОБРАНИЕ 
СОЧИНЕНИЙ
В 18 ТОМАХ

ГЕОРГИЙ 
АДАМОВИЧ 

ТОМ 14

ИЗДАТЕЛЬСТВО 
ДМИТРИЙ СЕЧИН 
МОСКВА 2019

КОММЕНТАРИИ (1967)
ЭССЕИСТИКА 1923–1971

2-е издание (электронное)

УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)6
А28

Вступительная статья, составление, подготовка текста 
и примечания Олег Коростелев

Художник Екатерина Березина

А28
Адамович, Георгий Викторович
Собрание сочинений в 18 т. Т. 14. Комментарии 
(1967). Эссеистика 1923–1971 [Электронный ресурс] / 
Г. В. Адамович. — 2-е изд. (эл.). — Электрон. текст. дан. 
(1 файл pdf : 625 с.). — М. : Изд-во «Дмитрий Сечин», 
2019. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо 
Adobe Digital Editions 4.5 ; экран 10".
ISBN 978-5-91349-078-0 (общ.)
ISBN 978-5-91349-077-3 (т. 14)
Комментарии — лучшая книга известного эмигрантского 
поэта, эссеиста и критика Г.В.Адамовича (1872–1972), его 
литературное завещание.
Эту небольшую книгу Адамович писал на протяжении 
полувека. В настоящее издание помимо канонического текста 
(Вашингтон,1967), включены все 224 фрагмента, опубликованные в эмигрантской периодике с 1923 по 1971 год.
Для настоящего тома тексты Адамовича заново сверены с 
первыми публикациями, примечания значительно расширены 
и дополнены по сравнению с изданием 2000 года.

УДК 821.161.1 
ББК 84(2Рос=Рус)6

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: 
Собрание сочинений в 18 т. Т. 14. Комментарии (1967). Эссеистика 
1923–1971 [Текст] / Г. В. Адамович. — М. : Изд-во «Дмитрий Сечин», 
2016. — 624 с. — ISBN 978-5-904962-51-7.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты 
компенсации.

ISBN 978-5-91349-078-0 (общ.)
ISBN 978-5-91349-077-3 (т. 14) 
© О. Коростелев, составление 
вступительная статья 
примечания, 2016
© Е. Березина, оформление, 
2016
© Издательство «Дмитрий 
Сечин», 2016

КОММЕНТАРИИ
(1967)

Эта книга составлена из заметок и статей, написанных в последние тридцать – тридцать пять лет. Большая 
их часть была помещена в различных изданиях под общим заглавием «Комментарии».
Заметки на первый взгляд разрознены, и связи между 
ними нет. Как ни трудно человеку о себе самом судить, 
впечатление это представляется мне поверхностным 
и ошибочным: связь есть, а если читатель не в силах ее 
уловить, значит, автору, к сожалению, не удалось сказать 
то, что сказать он хотел, с необходимой отчетливостью. 
В книге попадаются повторения, немало в ней и противоречий, в особенности когда речь возникает о поэзии. 
Оставил я их умышленно, считая, что не к чему искусственно сглаживать написанное на протяжении долгих 
лет, порой с очень большими промежутками. Именно 
единство или по крайней мере родство тем делают естественным и даже неизбежным возникновение иной, новой их разработки: на одной странице надо было оттенить то, что оставалось не ясно, на другой – дать место 
тому, что было забыто. 
Хронологический порядок заметок кое-где нарушен. 
Мне казалось это нужным для внутренней цельности 
книги, – так же, как и включение в нее трех статей, помещенных в конце. 

Париж, 1967.  
 
 
 
Г. А. 

I

После всех бесед, споров, недоумений, надежд, гаданий, обещаний, после евразийства, после русского шпенглерианства, вспыхнувшего и погасшего в берлинских и 
парижских кофейнях, после всех наших крушений, когда, 
как ни разу еще в памяти нации оставался человек один, 
наедине с собой, вне общества и лишь с насмешливоядовитым сознанием, что вот и вне общества можно еще 
существовать, любить, думать, жить, – все-таки и после 
всего этого не поздно и не лишне повторить, что главный 
для нас, общерусский вопрос, над личными темами, есть 
вопрос о Востоке и Западе, о том, с кем нам по пути и 
с кем придется разлучиться: Россия – страна промежуточная. И конечно, этот вопрос, будучи главным везде и 
всегда, остается главным и в литературе. Ответа еще нет, 
но все, что мы теперь предпринимаем, во всех областях, 
есть подготовка материала для решения, составление 
«дела», «досье», где время наведет порядок. 
А все же, так или иначе, Россия должна бы остаться Россией, с единственными своими чертами, с тем, 
чему она нас научила и от чего не отречемся мы никогда. 
С тем, что должны бы мы передать нашим детям, внукам, правнукам. 
Как долго, годами, десятилетиями, обольщались мы
насчет Европы! «Дорогие там лежат могилы». Дей ствительно, дорогие, этого забыть нельзя. Хорошо и верно, 
Иван Федорович, говорили вы об этом своему младшему брату, послушнику. В Европу, на запад, нас несло 
почти что на крыльях любви. И вот, донесло. И после 
всех наших скитаний, без обольщения и слезливости, со 
свободной памятью, спокойно, уверенно говоришь себе: 

сладок дым отечества. Все серо, скудно и, Боже мой, до 
чего захолустно. Но уверенно, ответственно, учитывая 
последствия и выводы, хочется повторить: сладок дым 
отечества, России. 
Не потому, что это – отечество, а потому, что это – 
Россия. 

II

Как бы об этом сказать? Бывало в рассказах, в одном 
из толстых журналов. Вечер. Станция, где-нибудь 
в средней полосе России. Поезд только что прошел. 
Станционная барышня еще гуляет взад и вперед, вполне 
традиционная: шестнадцать лет, косы, мечты. Пожалуй, 
еще и березки, непременно «чахлые», за палисадником, 
непременно «пыльным». Ждать больше нечего. 
Это, разумеется, должно было быть в восьмидесятые 
или девяностые годы, в «безвременье». Знакомо так, что 
незачем и вглядываться, а кому не знакомо, тот действительно ничего «не поймет и не заметит». Здесь почти 
все пелены уже прорваны, жизнь наполовину призрачна. Это русская глушь, переходящая в елисейские тени. 
Все белое и черное, как в монастыре. (Сюда же: позднее, безнадежное народничество, безнадежная музыка 
Чайковского, выветривающиеся «идеалы»...) 
Но долго длиться это не могло. Что-то должно было 
произойти – и произошло. 

III

А. говорил мне: 
– Какие должны быть стихи? Чтобы, как аэроплан, 
тянулись, тянулись по земле, и вдруг взлетали... если и 
не высоко, то со всей тяжестью груза. Чтобы все было 
понятно, и только в щели смысла врывался пронизывающий трансцендентальный ветерок. Чтобы каждое 
слово значило то, что значит, а все вместе слегка двоилось. Чтобы входило, как игла, и не видно было раны. 
Чтобы нечего было добавить, некуда было уйти, чтобы 
«ах!», чтобы «зачем ты меня оставил?», и вообще, чтобы человек как будто пил горький, черный, ледяной напиток, «последний ключ», от которого он уже не ото

рвется. Грусть мира поручена стихам. Не будьте же изменниками. 
В дополнение: любопытно, что теперь наши поэты 
все больше клонятся к тому, чтобы уподобиться ангелам 
за счет естества человеческого. Им душен воздух земли, 
и поднять весь человеческий груз им очевидно не по силам. Они и сбрасывают его, после чего беспрепятственно 
добираются до мнимых небесных сфер. Но по старинному глубокомысленному преданию, человек больше ангела. «Гёте был пошляк!» – воскликнул в запальчивости 
и раздражении, на многолюдном парижском собрании, 
один из старых ангелических русских писателей, верно 
улавливая отталкивание, но с ужасающим кощунством в 
порядке истинной иерархии ценностей. 

IV

Конец литературы.
Книги, конечно, никогда не перестанут выходить, их 
всегда будут читать, разбирать, хвалить, критиковать. 
Но речь вовсе не о книжном рынке, хотя бы и самом 
изысканном, самом «культурном», а о том, что может 
смутить сознание писателя. 
По самой природе своей литература есть вещь предварительная, вещь, которую можно исчерпать. И стоит 
только писателю возжаждать «вещей последних», как 
литература (своя, личная литература) начнет разрываться, таять, испепеляться, истончаться, и превратится 
в ничто. Может убить ее ирония. Но вернее всего убьет 
ее ощущение никчемности. Будто снимаешь листик за 
листиком: это не важно и то не важно, это – пустяки и 
то – всего только мишура. Листик за листиком, безостановочно, безжалостно, в нетерпеливом предчувствии самого верного, самого нужного... которого нет. Есть только 
листья, как в кочане капусты. Едва пожелаешь простоты, 
как простота примется разъедать душу серной кислотой, 
капля за каплей. Простота есть понятие отрицательное, 
глубоко мефистофельское и по-мефистофельски неотразимое. Как не хотеть простоты, но и как достичь ее, 
не уничтожившись в то же мгновение? Все не просто, 
простоты быть не может. Простота есть ноль, небытие. 
«Я – конечно, я воображаемый, – еще могу написать то,