Сабина Шпильрейн: между молотом и наковальней

Когито-Центр
МосКва • 2008

Институт Психологии и Психоанализа

УДК 882.3
ББК 84 (2Рос=Рус)
Л 42

Все права защищены. Любое использование материалов 
данной книги полностью или частично без разрешения 

правообладателя запрещается

Лейбин В.М. 
Сабина Шпильрейн: Между МолотоМ и на
ковальней.– М.: Изд-во «Когито-Центр», 
2008.– 318 с.

УДК 882.3
ББК 84 (2Рос=Рус)

Эта книга повествует об одном из наиболее интригующих и загадочных случаев любви между пациенткой и ее психотерапевтом в истории психоанализа.

Рассказывается о судьбе Сабины Шпильрейн, 

прожившей жизнь, полную драматизма и творческих свершений, ее страстной любви к К.Г. Юнгу, 
дружеских отношениях с З. Фрейдом, а также мало 
известных 
широкому 
читателю 
подробностях 

личной жизни основоположников психоанализа. 
Проникшись идеями своих великих терапевтов, 
Сабина сама стала известным психоаналитиком. 
Совсем по-иному повернулась ее судьба после переезда в Советскую Россию.

© Лейбин В.М., 2008
© «Когито-Центр», 2008

ISBN 978-5-89353-263-0

Л 42

Бред и реальность

Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг.
Вена и Цюрих. Берлин и Москва. Женева и Ростов
на-Дону.

Разрушение и становление, смерть и жизнь.
Обрывки воспоминаний всполохом зарницы 

врывались в сознание Сабины Шпильрейн, вызывая 
в ее смятенной душе одновременно ощущения ностальгической радости и неотвратимого отчаяния.

Бюргхольцли, октябрь 1904 года.
«После моей смерти я разрешаю анатомировать 

только голову, если она будет не очень страшной. …
Мой череп я завещаю нашей гимназии. Его следует 
поместить в стеклянный ящик и украсить бессмертными цветами. На ящике напишите следующие слова: «И пусть играет молодая жизнь при входе в гроб, 
и пусть сверкает равнодушная природа вечным великолепием». Мой мозг я даю Вам. Только поместите его 
чистым в красивый, также украшенный сосуд и напишите на нем те же самые слова. Тело следует сжечь. 
Но при этом никто не должен присутствовать».

Ростов-на-Дону, август 1942 года.
«Милые мои девочки! Как я вас люблю и как 

хочу, чтобы преждевременная смерть не оборвала 
вашу драгоценную жизнь!»

Бред? Фантасмагория? Реальность?
Все происходящее вокруг воспринималось нахо
дящейся в полуобморочном состоянии Сабиной как 
самый настоящий бред. Картины и образы прошлого, 
напротив, порождали у нее какое-то странное ощущение реальности до боли знакомого мира, становления и разрушения, жизни и смерти.

Другое дело, что жизнь и смерть оказались на
столько тесно переплетенными между собой, что разделяющая их грань становилась все тоньше и незаметнее. Эта грань не только размывалась в сознании 
смертельно уставшей женщины, но и готова была 
раствориться в той непереносимой боли, которую испытывало ее изможденное тело.

По дороге в никуда

Солнце нещадно светило в лицо. Пот застилал 

глаза и, скатываясь по лицу, проскальзывая по ложбинке между грудями, смешиваясь с лоскутками содранной кое-где на теле кожи, создавал липкое месиво, вызывающее тошнотворный запах.

Сабина всегда остро реагировала на запахи, осо
бенно на запах человеческого тела. Но в этой обреченной толпе изможденных детей, женщин и ста

риков она, утратив чувствительность к запахам, 
с трудом плелась по пыльной дороге.

В ее голове, отдаваясь болью в затылке, пульси
ровала сводящая с ума мысль, граничащая с просьбой и вопрошанием. С той просьбой, которая была 
обращена к Всевышнему. С тем вопрошанием, которое она относила к самой себе.

«О Боже! Смерть мне не страшна. Я не боюсь ее. 

Но сохрани моих дорогих девочек!

Неужели этот кошмар никогда не кончится!
В чем виноваты мои дочери? И почему такое ста
ло возможным?

Неужели только смерть избавляет от страданий?»
Последний вопрос повис в воздухе, так как, спот
кнувшись, Сабина чуть не упала. Идущие рядом 
с ней дочери, Рената и Ева, успели ее удержать и, 
подхватив под руки, помогли устоять на ногах.

— Мамочка, держись,— выдохнула Рената, обеспоко
енно поправляя длинную юбку уставшей, сгорбленной 
женщине, выглядевшей значительно старше своих 56 лет. 
Она заметила болтавшуюся застежку на старых туфлях 
матери и, наклонившись, не без труда застегнула ее.

У Сабины так сильно закружилась голова, что она 

поспешно оперлась на руку старшей дочери, Ренаты. 
Нестерпимо хотелось пить, но она лишь облизала растрескавшиеся губы, не в силах произнести ни слова.

Внезапно до ее слуха донеслась немецкая речь, не 

сразу вернувшая Сабину к кошмарной действительности.

До чего же она любила этот язык! С каким наслаж
дением вслушивалась в мелодичные песни, звучавшие 
порой на улочках Цюриха, Вены, Мюнхена, Берлина.

Впитав в себя немецкие звуки в период своей 

молодости, она легко и свободно говорила на языке 
Гёте и Гейне, с удовольствием общаясь со ставшими 
для нее близкими людьми — Карлом Густавом Юнгом и Зигмундом Фрейдом.

Но здесь, в Ростове-на-Дону, Сабине пришлось 

столкнуться с немецкой речью, которая была не только грубой, но и таила в себе явную угрозу.

Вот и сейчас окрики нацистских молодчиков, 

своими гортанными, напоминающими лай собак голосами подгонявших растерянных и отчаявшихся 
ростовчан, вызвали у нее страх и недоумение.

До сих пор Сабина пребывала будто во сне. Она 

не могла поверить в происходящее, не укладывающееся в ее представления о цивилизованной жизни.

Ей, еврейке, всегда казалось, что немецкая на
ция — это воплощение порядка, интеллектуального 
развития, духовного роста. Да и как может быть иначе! Разве можно сравнивать еврейскую атмосферу 
запретов, в которой прошло ее детство, с немецкой 
свободой духа?

Не случайно, будучи молодой девушкой и вос
торгаясь немецким образом жизни, она мечтала родить белокурого сына, которого хотела назвать Зигфридом.

И вот теперь, несколько десятилетий спустя мо
лодые, здоровые белобрысые гансы и зигфриды гонят ее, сгорбленную, маленькую женщину, куда-то 
в неизвестность. Они гонят также ее детей — двух 
дорогих ее дочерей, — а также беспомощных стариков и женщин, которых они обязали носить повязки 
с желтой звездой.

Как потом окажется, их всех гнали на окраину го
рода, к Змеевской балке, где молодые представители 
арийской нации не пощадят никого: ни стариков, ни 
младенцев, ни мужчин, ни женщин.

Разве Сабина могла предвидеть, что Вторая 

мировая война принесет ей, еврейке, родившейся 
в Ростове-на-Дону, получившей медицинское образование в Цюрихе, работавшей в разные годы в Берлине, Лозанне, Женеве и Москве, впитавшей в себя 
дух еврейской, русской и арийской культур, столько 
страданий?

Большевистский режим, с которым ей пришлось 

столкнуться после возвращения из Европы в Россию 
в 1923 году, принес ее семье одни трагедии.

Ее брат, профессор Исаак Шпильрейн, получив
ший философское образование в Германии, работавший в Наркомате иностранных дел и в Центральном 
институте труда, способствовавший развитию психотехники в России и проведший в 1931 году в Москве 
Международную конференцию по психотехнике, четыре года спустя был арестован по обвинению в причастности к троцкистской оппозиции и впоследствии 
расстрелян.

Ее отец, Николай Аркадьевич (Нафтул Мовшо
вич) Шпильрейн, был арестован в 1935 году, через 
какое-то время отпущен на свободу, но лишен какихлибо средств к существованию.

Ее муж, Павел Наумович (Файвел Нотович) 

Шефтель, скончался от инфаркта в 1937 году.

Два других ее брата — член-корреспондент Ян 

Шпильрейн и доцент Эмиль Шпильрейн — были 
арестованы в 1937 году и погибли в ГУЛАГе.

Ее отец, переживший ужас ареста, но не выдер
жавший страданий, вызванных печальной судьбой 
сыновей, умер в 1938 году.

Сама Сабина, чудом выжившая в кошмаре ста
линских репрессий, постоянно пребывала в тревоге 
не только за себя, но и за своих дочерей. Она боялась, 
что в любой момент ее может постигнуть участь братьев, и тогда судьба осиротевших девочек окажется 
не менее трагичной, чем участь тех, с кем ей приходилось сталкиваться в последние годы в процессе 
работы в детском саду, профилактической школьной 
амбулатории и поликлинике Дома ученых.

Вторжение немцев в Россию в начале Второй ми
ровой войны не воспринималось Сабиной как нечто 
трагическое. Скорее, напротив, она связывала с немецкой культурой большие ожидания. Не случайно, имея 
возможность эвакуироваться из Ростова-на-Дону, Сабина не только осталась со своей младшей дочерью 
Евой в этом городе, но и дождалась приезда старшей 
дочери Ренаты, которая училась музыке в Москве.

Пережив столько горя, выпавшего на долю семьи 

Шпильрейнов, пострадавших от сталинского режима, 
и находясь в постоянном страхе ожидания предстоящего ареста, она рассматривала приход немцев как своего рода избавление от неминуемой гибели, поскольку 
ее прошлое, связанное с Европой и психоанализом, 
оставляло ей крайне мало шансов на выживание.

Именно поэтому Сабина не боялась прихода 

немцев. В отличие от тех, кто срочно эвакуировался 
из Ростова-на-Дону, она спокойно встретила их. Оккупация немцами ее родного города, имевшая место 
в конце ноября 1941 года, оказалась непродолжи

тельной — всего 9 дней. За это время Сабина не успела лично столкнуться с представителями арийской 
расы. Но ей пришлось стать свидетельницей того, 
как немцы пытались навести в городе свой порядок, 
уничтожая мирных жителей.

Потом немцы были выбиты из Ростова-на-Дону 

частями Красной армии, которые удерживали город 
вплоть до июля 1942 года. Сабина не знала, как относиться ко всему происходящему, поскольку не могла 
поверить до конца в тот кошмар, в котором она оказалась вместе с двумя дочерями. Налеты немецкой 
авиации, бомбежки города, гибель ни в чем не повинных людей — все это не укладывалось в ее сознании 
и никак не вписывалось в прежние представления 
о немецкой культуре, которые у нее сложились не 
понаслышке, так как ей довелось на протяжении почти двух десятилетий учиться и работать в различных 
странах Европы, включая Германию.

И вот теперь, после второй оккупации немцами 

Ростова-на-Дону в августе 1942 года, Сабина вместе 
со своими дочерьми оказалась в колонне евреев, которых криками и прикладами гнали по дороге к неминуемой гибели.

Сабина так устала и от своих мыслей, и от всего пе
режитого за последнее время, что, казалось, неизбежная 
смерть не вызывала в ней никакого беспокойства. И она 
действительно не боялась смерти, так как еще тридцать 
лет тому назад высказала мысль, не вызвавшую одобрения у многих психоаналитиков того времени, включая 
Зигмунда Фрейда, но оказавшуюся пророческой.

Да, именно в конце ноября 1911 года Сабина вы
ступила с докладом на заседании Венского психоана

литического общества. Именно тогда она заявила, что 
процессы созидания и разрушения тесно связаны друг 
с другом, любовь и уничтожение нанизаны на нить 
одного желания, рождение и смерть неразделимы.

События тридцатилетней давности вновь всплы
ли в памяти Сабины. Воспоминания о минувших 
днях, когда ее переполняла гордость от приобщения 
к святая святых, психоаналитической Мекке, завладели воображением уставшей женщины. Ее душа, 
как бы отделившись от изможденного тела, воспарила к небесам и перенеслась в далекую Вену.

в Психоаналитической Мекке

29 ноября 1911 года.
Молодая, полная энергии и сил, девять месяцев 

тому назад защитившая докторскую диссертацию, 
26-летняя Сабина Шпильрейн бодро шагает по улочкам Вены. Ее милое личико, обрамленное черными 
густыми волосами, не может не вызывать интереса 
у прохожих. Некоторые из них замедляют шаг, увидев прелестную молодую девушку, приветливо улыбающуюся чему-то своему. Проходящие мимо женщины недоуменно пожимают плечами и, пытаясь 
защититься от порывов колючего ветра, прячут лица 
в воротники пальто. Восхищенные мужчины обращают внимание на стройный силуэт черноволосой 
девушки и украдкой бросают свой восторженный 
взгляд на это знойное чудо, каким-то ветром занесенное в осеннюю Вену.