«Человек исторический» в системе гуманитарного знания

Издательский дом Высшей школы экономики 
Москва 2019

ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

И.Б. Орлов

«ЧЕЛОВЕК
ИСТОРИЧЕСКИЙ»
в системе
гуманитарного
знания

2-е издание (электронное)

УДК 930.1
ББК 63.3
О66

Рукопись подготовлена при поддержке Научного фонда ВШЭ, 
проект № 10-08-0017 (2010 г.)
Рецензент — доктор исторических наук, 
заведующий кафедрой истории и культурологии 
Российского государственного аграрного университета — МСХА им. К. А. Тимирязева 
С. И. Маловичко

О66
Орлов, И. Б.
«Человек исторический» в системе гуманитарного знания [Электронный 
ресурс] / И. Б. Орлов ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — 2-е изд. 
(эл.). — Электрон. текстовые дан. (1 файл pdf : 193 с.). — М. : Изд. дом Высшей 
школы экономики, 2019. — Систем. требования: Adobe Reader XI либо Adobe 
Digital Editions 4.5 ; экран 10".

ISBN 978-5-7598-1445-0

«Собирание» человека в его целостности обусловило не только общую антропологизацию направлений современной гуманитаристики, но и стремление к междисциплинарному диалогу, охватившее гуманитарные и социальные науки. Прежде всего 
речь идет о так называемой «новой исторической науке», многочисленные направления которой («новая культурная», «новая социальная», «новая локальная» и другие 
истории) привлекают (пусть и в разной степени) методологический инструментарий 
философии и антропологии, социологии и психологии. Все вышесказанное актуализирует задачу реконструкции философских и антропологических оснований современного исторического знания, все больше трансформирующегося в сторону рассмотрения истории как процесса становления человека в единстве его биосоциальной и 
духовной природы. Этим и другим проблемам «нового социогуманитарного синтеза» 
посвящена данная книга.
Для историков, философов, антропологов и всех интересующихся проблемами исторического знания.

УДК 930.1
ББК 63.3

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: «Человек исторический» в системе гуманитарного знания [Текст] / И. Б. Орлов ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». — М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. — 191 с. — ISBN 978-5-7598-0943-2.

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.

ISBN 978-5-7598-1445-0
© Орлов И. Б., 2012
© Оформление. Издательский дом 
Высшей школы экономики, 2012

Содержание

Введение .............................................................................................. 4

Глава 1. Человек в истории: историко-философские 
                традиции и новации ...........................................................18

Глава 2. Новый антропологический Ренессанс 
                и феномен «человека исторического» ...............................36

Глава 3. «Новые истории»: от междисциплинарности 
                к претензиям на статус парадигмы ....................................73

Глава 4. «Человек исторический»: грани и этапы 
                трансформации .................................................................112

Заключение ......................................................................................154

Глоссарий .........................................................................................157

Библиография ..................................................................................159

Введение

Каждое поколение открывает для себя свои горизонты,
заявляя об их «новизне» …однако, эти перспективы могут
быть расширены, а притязания на новизну умерены, если
опереться на знания предшественников (или пренебречь ими).

Дональд Келли, американский политолог1

Современный сдвиг в системе социальных и гуманитарных наук 
связан с рядом новых тенденций в развитии знания о человеке и обществе:
• во-первых, с поисками нового «лидера», воспринимаемого в 
качестве методологического образца для других дисциплин. После 
долгого периода доминирования теологии эпоха Возрождения выдвинула на первые позиции механику, а промышленный переворот 
XIX столетия определил лидерство физики. С середины ХХ в. на лидерство в объяснении мира и человека стали претендовать сначала 
химия, а затем биология, чья роль проявилась в открытии функциональной асимметрии человеческого мозга и расшифровке структуры 
генетического кода. Именно на базе биологии сложилась теория систем, оказавшая глубочайшее влияние на другие науки, включая философию. И наконец, в конце ХХ столетия активизировались споры 
о ведущей роли социальных и гуманитарных наук в развитии человеческого знания и практики. Претензии на лидерство подкреплялись 
рядом открытий, связанных с применением к анализу социальной 
реальности теорий систем и информации, кибернетики и синергетики (см.: [Каган, 2001. C. 9–11]);
• во-вторых, с осознанием того, что для понимания сверхсложности системы «человек» (в его биологическом, социальном и культурном измерениях) необходима методология сопряжения социогуманитарного знания в единый комплекс «наук о человеке». Выработка 
теории знания о Человеке призвана возвестить о возвращении Субъекта истории. Заметим, что значимый историографический прорыв 
произошел именно в сфере междисциплинарного синтеза. Например, 
заимствованная из области политических наук методика сценарного 

1 [Kelley, 1987. P. 169].

Введение

прогнозирования выстраивает исторический опыт в обратной перспективе. Сценарии, заменившие собой законы, привнесли в интерпретацию исторического процесса меньшую детерминированность и 
более высокую степень вариативности2. Если до середины ХХ столетия применение междисциплинарного подхода для историков было, 
скорее, редкостью, то во второй половине века это стало массовым 
явлением. Если до 1950-х годов историки обращались, главным образом, к географии, социологии, психологии и экономике, то в 1960–
1980-х годах приоритет в междисциплинарных контактах был отдан 
антропологии, демографии и лингвистике [Репина, 1990. С. 170]3;
• в-третьих, с формированием антропоцентристской ориентации 
познавательной деятельности. Вопрос феномена человека в ХХ в. 
стал центральным (подробнее по этому вопросу см. главу 2)4;
• в-четвертых, с попытками определения места и роли национальных социально-гуманитарных наук (в том числе российской), 
долгое время находившихся на периферии мировой гуманитаристики, в научном пространстве Запада [Савельева, 2010. С. 7, 18];
• в-пятых, с многочисленными, сменяющими друг друга «поворотами» (антропологическим, лингвистическим, прагматическим, 
иконическим, медиальным, перформативным и проч.) последней 
трети ХХ столетия (подробнее об этих «поворотах» см. главу 3)5;
• в-шестых, с постмодернистским вызовом6, а со второй половины 1990-х годов — с отходом от наиболее радикальных лингви
2 Идея необходимости набора интерпретаций для понимания сложного явления 
заимствована гуманитариями у датского физика-теоретика Нильса Бора (1885–1962).
3 Более подробно о концепции интердисциплинарности и перспективах создания 
в рамках интеллектуальной истории нового раздела — истории интердисциплинарности — см.: [Репина, 2011. С. 25–60].
4 Заметим, что в предисловии редакционной коллегии к сборнику материалов 
Всесоюзной школы молодых историков обращение к человеку в истории было названо «непротиворечивой историей» (см.: [Человек и его время, 1991. С. 3]).
5 Можно только подчеркнуть их взаимосвязь. В частности, «лингвистический поворот» в историографии с его акцентированием представлений состоит в родстве с 
современной постмодернистской социологией. Для последней, в свою очередь, характерна проблематизация категории «повседневность», что, с одной стороны, выражается в ее экстраполяции на сферу социального, а с другой — в понимании самой 
социологии как особой повседневной практики.
6 Основные теоретические принципы и методологические установки «постмодернистской парадигмы» были изложены в книге калифорнийского историка Хайдена 
Уайта «Метаистория» (1973). В то время постмодернистский дискурс показался адекватным в описании «лоскутного» переходного характера цивилизации, хаоса меняющихся форм и ценностных систем, разрывов и трансформаций.

Введение

стических и культуралистских позиций. Рубежным в этом плане 
стал 1995 г., что отразили дискуссии на Историческом конгрессе в 
Монреале (август 1995 г.), в ходе которых звучали предостережения 
против излишнего увлечения «культурно-символической антропологией». На страницах юбилейного номера журнала «Американское 
историческое обозрение» (1995. № 100) бывший адепт «лингвистического поворота», американский философ, историк и литературовед Доминик Ла Капра (р. 1939) заметил, что доведенные до логического конца взгляды постмодернистов неминуемо приведут к признанию того, что «не существует ничего и в самом тексте». В этом же 
ряду — изданный в 1995 г. под руководством основателя Института 
современной истории Франсуа Бедарида (1926–2001) коллективный 
труд «История и специальность историка во Франции, 1945–1995» 
(подробнее по этому вопросу см.: [Патрушев, 2000]);
• в-седьмых, с резким расширением в среде историков интереса 
к истории культуры, исторической антропологии и проблемам современности.
Сегодня для подавляющей массы исследователей все более очевидной становится неспособность социальных и гуманитарных 
дисциплин понять прошлое по отдельности. Они могут сделать 
это только вместе. Хотя история науки свидетельствует об отсутствии единого для всех отраслей научного знания вектора развития. 
С одной стороны, их развитие подчиняется внутренней логике, а с 
другой — научные дисциплины по-разному реагируют на внешние 
стимулы. Например, для технических наук ведущим стимулом выступает производство, для естественных — базовые потребности человека, для общественных — социальные проблемы, а для гуманитарных — познание человека. Но в силу того, что социум является 
сложной самоорганизующейся системой, его исследование со всей 
неизбежностью требует «сетевого» принципа организации научного 
пространства. Другими словами, проблемы трансформации исторической науки тесно связаны с ходом развития научного знания вообще и гуманитаристики в частности.
Именно на стыках различных дисциплин рождались разные (в 
территориальном и содержательном плане) направления и школы 
«новой истории», одним из ведущих эпистемологических принципов которых стал акцент на «тотальности» истории, учитывающий 

Введение

все многообразие социальных практик, ставящий в центр исторической реконструкции «рядового» человека и манифестирующий 
мультикультурность мира. Именно в рамках данного направления 
отстаивается необходимость междисциплинарности наук о человеке 
при определяющей роли истории.
В современных междисциплинарных исследованиях концепт 
человека представлен в трех аспектах, первый из которых определяется принадлежностью человека к социальным, политическим, 
правовым, религиозным и прочим общественным институтам. Второй аспект представлен обусловленными интеллектом и ценностями 
формами (языковой, информационной, образовательной, психосоматической и др.) включения человека в социальность. И наконец, 
третий аспект презентует рефлексирующего человека в поисках себя 
посредством текстов (см.: [Человек вчера и сегодня.., 2007]). В рамках данного исследования «человек исторический» понимается как 
деятельный и творческий субъект исторического процесса, включающий все вышеуказанные аспекты собственного становления.
Однако на пути интеграции человековедческих и обществоведческих наук существует немало препятствий. Прежде всего инкорпорация новых теорий в гуманитарных науках сталкивается с проблемой 
культурной и дисциплинарной дистанции. Нередко это вызывает 
не только некритические заимствования модных теорий, но и, что 
более существенно, методологический эклектизм и использование 
исследовательских техник без учета соответствующего концептуального аппарата [Савельева, 2010. С. 13, 16]. Кроме того, поворот филологов, антропологов и историков к тематике социальных противоречий, иерархий и неравенств в культуре пока недостаточно поддерживается тенденциями по «культуризации» социальной теории7. Не 
преодолено до конца увлечение постмодернистскими теориями с их 
утверждениями о тексте как единственной реальности, по определению французского философа, культуролога и литературоведа Жака 
Деррида (1930–2004). Впрочем, не стоит игнорировать выводы постмодернистов о невозможности рассматривать действительность независимо от языка. Другое дело, что язык представляет интерес не 

7 МАГия науки // Государственный университет — Высшая школа экономики. 
<http://www.hse.ru/news/recent/24588110.html>.

Введение

сам по себе, а в качестве посредника между текстом и реальностью. 
Кроме того, язык является неотъемлемым элементом памяти о прошлом. Через него опосредуются эмоциональное и этическое поведение людей, менталитет и психология. Но язык не только хранит 
информацию, он еще участвует в формировании мировоззрения. 
Через него осуществляется передача социального опыта, культурных 
норм и традиций. Универсальность языка по сравнению с другими 
знаковыми системами, генетическими кодами и матрицами поведения, памятниками культуры и истории позволяет ему описывать мир 
как целое, в том числе индивидуальный опыт людей и коллективов 
[Соколов, 2002. С. 338].
И еще одно немаловажное обстоятельство. Мы наблюдаем процесс гуманитаризации естественного знания: например, проникновение в физику идей герменевтики или формирование биоэтики8 — науки о нравственной стороне жизнедеятельности, призванной перекинуть мост между точными и гуманитарными науками. Но 
даже сегодня многие естественники склонны отказывать гуманитаристике в праве быть идентифицированной в качестве науки. Со 
своей стороны, историческое сообщество (как, впрочем, и другие 
профессиональные группы) настороженно относится к проникновению на свое научное пространство представителей других отраслей 
знания, особенно естественных и точных наук. Внедрение в сферу 
исторического (и в целом — гуманитарного) знания инструментария 
точных наук вызывает у ряда ученых опасения, что ценой обретения 
гуманитарными науками прикладного характера станет потеря ими 
гуманитарности.
Сегодня определение «новое» применяется почти ко всем направлениям исторического, антропологического и иного социогуманитарного знания. Оно превратилось в модную визитную карточку и неотъемлемый бренд исследовательского направления. Все это 
заставляет критически взглянуть на так называемые новые истории 
и другие отрасли гуманитарного знания, претендующие на «новизну». В частности, термин «новая история» еще в конце XIX — начале ХХ в. активно использовали немецкий историк Карл Лампрехт 
(1856–1915) и французский философ и социолог Анри Берр (1863–

8 Термин был впервые предложен американским онкологом и биохимиком Ваном 
Поттером (1911–2001) в 1971 г. в работе с одноименным названием.

Введение

1954). 1960–1970-е годы стали временем «реинкарнации» «новой 
истории» — сначала в США, а затем во Франции, где ряд историков 
третьего поколения школы «Анналов» вернули это понятие в широкий научный оборот9. По мнению испанского историка Игнассио 
Олабарри, помимо школы «Анналов», определение «новая история» 
применимо к неомарксистской историографии, сформированной 
под сильным влиянием американской «социальной научной истории»; работам группы историков, сплотившихся вокруг британского журнала «Past and Present»10, и немецкой «билефельдской школе» 
(Gessellschaftsgeschichte) [Олабарри, 2004].
Развитие современного знания демонстрирует две противоположные, на первый взгляд, тенденции. С одной стороны, возрастает 
специализация различных научных дисциплин и стремление к ликвидации внутридисциплинарной деривации. С другой стороны, очевидна уже упомянутая нацеленность на интеграцию с иными дисциплинами и стремление к новому научному синтезу. Наблюдающийся эпистемологический взрыв способствует выработке открытой 
для широкого использования (прежде всего, социогуманитарными 
дисциплинами) междисциплинарной «теории знания о Человеке» 
как некой «надметодологии», дающей возможность выходить за узкодисциплинарные рамки. Тем самым в рамках новой историографической культуры формируется новый тип рефлексивной истории. 
Кроме того, полидисциплинарность дает не только значительное 
расширение эпистемологических границ теории, но и возможность 
концептуализации характеристик исторического знания, полученного с помощью дискурса разных социогуманитарных дисциплин11.

9 Под «новой историей» Жак Ле Гофф, Пьер Нора, Роже Шартье и Жак Ревель 
понимали все, что не является «традиционным», т.е. связанным с научной традицией 
XIX в. (см.: [La nouvelle histoire, 1978]).
10 Концепция журнала, основателями которого стали Лоуренс Стоун и Джон Х. 
Элиот, представляет собой смесь идей неомарксизма и школы «Анналов».
11 Американский историк Даниэл Филд обратил внимание, что под термином 
«дискурсия» или «дискурс» (от фр. discours — речь, беседа) на Западе чаще всего понимается цельная словесно-идеологическая система, отражающая нужды и чаяния 
определенной социальной группы (см.: [Современные концепции аграрного развития, 1996. С. 139]). Хотя в переводе с латыни данный термин означает «челнок», что 
лучше передает характер взаимоотношения через язык авторской мысли и текста. Согласно мнению Джона Фиске, «дискурс есть язык <…> сформированный обществом в 
целях распространения связного набора смыслов по поводу определенной темы» (см.: 
[Fiske, 1987. P. 14]).

Введение

***
Объектом исторического исследования выступает человек, природа и поведение которого разнообразны и могут быть рассмотрены 
в разных ракурсах. Более того, в современной философии историчность становится существенной характеристикой реальности как таковой. Ведь человек может быть понят только посредством изучения 
исторического процесса. В силу вышесказанного, воссоздание картины современного гуманитарного знания о человеке как субъекте 
исторического процесса предусматривает определенный набор исследовательских задач:
• во-первых, описание основных теорий философии истории в 
контексте «человеческого измерения истории»;
• во-вторых, прослеживание ведущих тенденций развития и взаимодействия исторической антропологии, исторической психологии, исторической социологии и других социальных и гуманитарных 
дисциплин;
• в-третьих, реконструкцию основных направлений «новой исторической науки» с целью выявления общих принципов и возможностей интеграции. Тогда как в современной историографии больше 
внимания уделяется отличиям и новациям в подходах среди гуманитариев, нежели сходствам и преемственности их теоретических позиций и исследовательских практик.
Характер исследования определяет специфический методологический инструментарий, включающий:
• теорию действия французского философа-постструктуралиста 
и социолога Пьера Бурдьё (1930–2002)12;

12 Для Бурдьё любое действие индивида происходит в социальном пространстве, 
которое, в свою очередь, одновременно существует как совокупность индивидов и 
практик, с помощью которых индивиды организуют это пространство. Для обозначения практик, понимаемых как неосознанное поведение, подчиняющееся правилам, 
воспринятым из внешней среды в процессе активного взаимодействия с нею, социолог ввел понятие «габитус» (от лат. habitus — внешность, наружность). Габитус является одновременно продуктом предыдущих практик, средством управления поведением индивида в обыденных ситуациях и средством, изменяющим и упорядочивающим 
внешнюю среду. Он существует вне индивида и при этом включен в его сознание. Но 
действие человека подчинено габитусу не полностью, так как выступает продуктом 
взаимодействия габитуса, задающего границы поведения, и различных событий.

Введение

• «интерпретативную» («символическую») антропологию американского антрополога и социолога Клиффорда Гирца (1926–2006)13;
• социальную морфологию французского этнографа и социолога 
Марселя Мосса (1872–1950)14;
• экзистенциалистское понимание человека в его искусственности и конечности, благодаря чему человек открыт в бытие, которое, 
в свою очередь, может в нем проявиться, и оказывается возможностью, замыслом и, что для нас важно, историчностью;
• широкий сравнительно-исторический (компаративистский) 
контекст;
• трансдисциплинарный подход, сочетающий в себе традиционные формы дисциплинарного научного знания с широким спектром 
знаний обыденного, коммуникативного, личностного и иных видов 
социального опыта (cм.: [Киященко, Моисеев, 2009]). Так, в современной отечественной социологии, изучающей процессы взаимодействия личности и общества, помимо марксистской традиции, 
структурно-функционалистского направления и феноменологического подхода, наметились «мультипарадигмальные» подходы (например, универсумная теория15 В.Г. Немировского, системная социология А.А. Давыдова, изучение социального бессознательного 
З.В. Сикевич, синергетическое направление и др.) [Немировский, 
Невирко, 2008. С. 32–33].
Конечно, задача преодоления междисциплинарных барьеров и 
интеграции научного знания была поставлена еще в рамках неклассической социологии, но окончательно социальная наука освобождается от монопредметности и узкодисциплинарности только в рамках 

13 Предметом научного интереса Гирца выступали символические аспекты коллективных действий — обычаев, ритуалов, праздников и социальных движений — в их 
связи с «этическим» отношением к миру. Он понимал культуру как символическую 
сеть («паутину значений»), а существование культуры — как процесс ее интерпретации и контекст понимания. Интерпретативный анализ опирается на поток социального дискурса в конкретных контекстах и непосредственно идентифицируется с 
установлением социальной и культурной компетенции в инокультурной обстановке.
14 Мосс, известный своими трудами о социальном феномене дарения и культурных «техниках тела», стал автором концепции «тройственного человека» в единстве 
его биологических, психологических и социальных особенностей. Именно такой «тотальный» человек должен стать предметом «синтетического» человекознания.
15 В рамках этой теории социум рассматривается в единстве его природно-космических связей и измерений.