Европейская дипломатия и международные процессы эпохи наполеоновских войн

Москва
2012

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ 
МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ (УНИВЕРСИТЕТ)
МИД РОССИИ

Серия «1812 год в истории и культуре России»

ЕВРОПЕЙСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ 
И МЕЖДУНАРОДНЫЕ 
ПРОЦЕССЫ ЭПОХИ 
НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙН

Под редакцией 
академика РАН А. В. Торкунова, 
профессора М. М. Наринского
 

УДК 327
ББК 66.4
 
Е24

Издание осуществлено в рамках 
междисциплинарного исследовательского проекта № 12-33-07003 
«Европейская дипломатия и международные процессы 
эпохи наполеоновских войн», финансируемого РГНФ

Авторский коллектив

доц., канд. ист. наук Н. Ю. Васильева (гл. 3, 5); 
проф., докт. ист. наук М. М. Наринский (гл. 5, 6); 
проф., докт. ист. наук Е. О. Обичкина (гл. 1, 2); 
проф., докт. ист. наук А. В. Ревякин (гл. 4)
при участии 
доцента А. В. Мальгина и М. С. Василевской

Е24
  
Европейская дипломатия и международные процессы эпохи наполеоновских 
войн: Научное издание / Под ред. А. В. Торкунова, М. М. Наринского. — М.: 
Аспект Пресс, 2012. — 256 с. — (Серия «1812 год в истории и культуре России»).

 
ISBN 978–5–7567–0688–8
 
 
Представляемый читателю труд дает широкую панораму эволюции международной политики от Великой французской революции до Венского 
конгресса. Основное внимание исследователей МГИМО (У) МИД России 
концентрировалось на рассмотрении перехода от Вестфальской к Венской 
системе международных отношений. Переходный характер рассматриваемой 
эпохи определил формирование принципиально новых комбинаций интересов и противоречий: с одной стороны, столкновение двух государств-наций, 
находившихся в стадии становления (Англии и наполеоновской Франции), 
с другой – переплетение династических соображений и растущего национального самосознания народов Европы. Перипетии международной жизни 
показаны через замыслы и действия выдающихся государственных деятелей 
и дипломатов того периода: Наполеона Бонапарта и царя Александра I, Меттерниха и Талейрана, герцога Веллингтона и маршала Бернадота.

 
УДК 327
 
ББК 66.4

ISBN 978–5–7567–0688–8 
© МГИМО (У) МИД России, 2012
 
© Издательство «Аспект Пресс», 2012

Содержание

П р е д и с л о в и е   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Гл а в а  1.

 
СИСТЕМА МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В КАНУН 
НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙН. НАСЛЕДИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 
И КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ  ..............................................10

Гл а в а  2.

 
РЕВОЛЮЦИОННАЯ ЭКСПАНСИЯ И УСТАНОВЛЕНИЕ «ФРАНЦУЗСКОЙ 
СИСТЕМЫ» В ЕВРОПЕ: ВОЙНА И МИР В 1792–1804 гг.  ..........................44

Гл а в а  3.

 
НАПОЛЕОНОВСКИЙ ПРОЕКТ ЕВРОПЫ. ПОЛИТИКОДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ КОНЦЕПТ И СТРАТЕГИЯ ЕГО РЕАЛИЗАЦИИ  ........72

Гл а в а  4.

 
РОССИЯ И СОЮЗНИКИ: ЦЕЛИ ВОЙНЫ И УСЛОВИЯ МИРА  ................... 100

Гл а в а  5.

 
ФЕНОМЕН НАПОЛЕОНОВСКИХ ВАССАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ 
И «СЕМЕЙНОЙ СИСТЕМЫ» ...................................................................... 164

Гл а в а  6.

 
ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС И ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ СИСТЕМЫ 
МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ  .......................................................... 220

ПРЕДИСЛОВИЕ

Д

вухсотлетний юбилей войны 1812 года, ставшей закатом Наполеоновской империи, сподвигнул многих российских и зарубежных исследователей вернуться к осмыслению этого переломного этапа мирового 
развития. Очевидно, что перелом был связан не только и не столько с именем 
самого французского императора, щедро украсившего своим именем военные 
кампании, правовые установления, да, и саму эпоху. Переход от Вестфальского 
мира к миру близкому нам, несомненно, начался вместе с Великой Французской 
революцией. По большому счету, именно Французская революция по-новому 
поставила вопрос о самих возможностях мироустройства, о его сознательном, 
направленном изменении. Изменении, порожденном осознанной политической 
волей и социальными интересами, преломленными в этой политической воле.
Переход от Вестфальской системы к Венской был не просто причудливой 
мозаикой итогов войн и закономерностей, предопределенных историческими 
случаями, как это было с установлением Вестфальского мира. Венская система 
родилась в результате столкновения поистине глобального проекта, прочерченного еще революционной Францией, преломленного через призму имперского 
экспансионизма и столкнувшегося с реалиями уже насыщенной, способной 
предложить альтернативу континентальной и намечавшейся мировой политической среды. Постоянно нарастающее преобладание военного фактора в планах континентального реформирования не могло не отталкивать от носителя 
этих планов другие европейские страны и народы.
Парадоксальным образом в конечном итоге именно дипломатические усилия, 
солидарность сформировавшейся коалиции, а не только яркие успехи русского оружия, привели к падению Наполеона — символа насильственной реформы 
Европы.
Важно отметить, что именно фактор осознанности в построении системы 
делают Венскую систему современной и сопоставимой с позднейшими — Версальско-Вашингтонским или Ялтинско-Потсдамским порядками. Создание Венской системы это и еще один повод задуматься над парадигмой «политологической периодизации», где «Вестфалия» растягивается вплоть до конца XX в. Если 
мы исходим из степени и объема социального участия в мировых изменениях, то 
именно рубеж XVIII–XIX вв. демонстрирует их предельно значимый объем, ну 
а конкретно-исторические последствия наполеоновских войн, никак не меньше 
«геополитической катастрофы» последнего десятилетия XX в. При этом очевидно, что в последнем случае не было столь значимого присутствия принципиально 
новой общественной идеологии, которая пережила свою эпоху.
Историческая традиция, правда, отчасти надломленная советским периодом и советскими же авторами, выстраивала повествование о наполеоновских 
войнах вокруг фигуры самого императора. Попытки объективизма быстро перехлестывались или любованием героем, или его жесткой критикой. В послед

ние десятилетия популярная историческая литература (в этом определении нет 
ничего зазорного) в поисках своего читателя оставила попытки де-персонифицированного осмысления истории. Нашей книгой мы решили сделать маленький 
шажок против течения.
Возможно, в этом коллективу МГИМОвских авторов помог традиционный 
системный подход к международным отношениям и их истории, который даже 
в советское время давал нам возможность фактически только упоминать известные всем личности и события истории, но концентрироваться на действительно 
трансграничных процессах и тенденциях мирового развития. 
Конечный масштаб и направления изменений в международной системе после 1815 г. оказались несравнимо крупнее и личности Наполеона, его субъективных планов, и первоначального профиля мира, нарисованного еще Республикой. Термин «революционные войны» (или «революционная экспансия», как 
мы это определяем в книге) может применяться не только к привычному отрезку 
1792–1804 гг., но и ко всем военным кампаниям Франции, равно и контр-кампаниям. Эти войны по своей сути служили действительно кардинальной тенденции — она раскачивали старый миропорядок, форматировали не просто политическую, но региональную карту Европы. 
Именно в ходе и по итогам наполеоновским войн, пусть в рамках «надстроечных» по своей сути империй, формируется современная региональная и субрегиональная идентичность Центральной и Восточной Европы, очерчивается 
близкое к современному восприятие и самовосприятие Южной Европы и Скандинавии. 
Несомненно самой «революционной» с точки зрения европейской системы 
и ее структуры стала русская кампания 1812 г., которая политически завершается только на Венском конгрессе 1815 г.
Россия из потенциального союзника или противника того или иного европейского государства в некоей европейской войне, из трудноизмеряемого «восточного балансира» превращается в структурный элемент европейского концерта, 
который в случае изъятии этого компонента обречен на развал. Очевидно, что 
российский феномен в Венском порядке по его системному значению не имеет 
аналогов в Вестфальской системе. Россия уже не просто определяет восточные 
и северные очертания европейского мира, что со времен Алексея Михайловича, 
а тем более Петра I, стало привычным, но присутствует в самом центре тогдашней Европы, традиционно смещенным к ее западным границам.
Очевидно, что и до Наполеона военные действия, исходившие из «сердца Европы», могли носить трансконтинентальный характер, но на рубеже XVIII–XIX вв. 
этот характер подкреплялся временно´й сжатостью этих войн, интенсивностью, 
а главное их логической и объективной взаимосвязанностью. Европейский политический мир становился все более плотным. С ним все более связанным оказывался североамериканский очаг мировой системы, тогда еще европейский по 
своей политической сути. Африканские же походы Наполеона снова сделали 
Средиземноморье частью европейского мира. Дряхлевшая Османская империя 
по-прежнему оставалась в Европе и была той силой, которую все европейские 
военные и политические реформаторы «держали в уме».
Именно в эту эпоху закладывается европоцентризм мировой системы, который в сознании западных (в том числе российских) политиков и историков, 

6

фактически с неизменными очертаниями продержался вплоть до пятидесятых 
годов двадцатого века. Европоцентричную ойкумену обжитого политического 
пространства в значительной степени очерчивают наполеоновские войны.
Структурное усложнение мировой системы происходило не только за счет 
втягивания в нее новых географических компонентов, но и за счет качественной 
диверсификации государств-участников. Создание «семейной системы» ведет 
к окончательной десакрализации монархической власти в Европе. Возможности, в случае целесообразности, замены монархической власти на республиканский строй или наоборот служат ровно тому же. Да и Священный союз решает 
сохранять не монархические устои, но статус-кво. Как ни парадоксально, но 
такое инструментальное обращение с монархическим устройством оказалось 
гораздо более проблемным для монархии как института, чем та же якобинская 
диктатура. Даже сохранившие свой суверенитет монархии, в том числе российская, потеряли имидж незыблемых в глазах собственных подданных.
 Эпоха революционной экспансии и наполеоновских войн принесла с собой 
также и феномен политически мотивированного «государствостроительства», 
создания или воссоздания территориальных суверенитетов, с одновременным 
определением степени его наполнения. Чего стоит тот же польский случай! 
В последующем этот феномен станет регулярно воспроизводится в Версальской, Ялтинской, да, и пост-биполярной системах.
Если вольность обращения с территориальными очертаниями революционных и наполеоновских образований может критиковаться, то нужно признать, 
что сценарии становления политических наций, найденные в тот период, до сих 
пор актуальны. Первой современной политической нацией стала сама революционная Франция, прошедшая и укрепившаяся в своем единстве через диктатуру, империю и реставрацию. Где-то политические нации формировались через 
механизм буржуазных республик или не менее буржуазных конституционных 
монархий, а где-то через национально-освободительное движение. Процесс политического нациестроительства и самоощущения на европейской арене был 
чуть более сложным для титульных народов выживших империй — Российской, 
Австро-Венгерской, Германской. В нашей стране именно огромный социальный 
компонент, затронутый войной 1812 г. и заграничными походами стал восприимчив к идеям и практике создания современной российской нации, к ее активному 
присутствию в семье европейских народов.
В отличие от многих других войн, ни революционная экспансия, ни наполеоновские войны не сопровождались массовым «переселением народов», но они 
привели к уникальным процессам взаимного, пусть и поверхностного культурного узнавания европейских народов. Двадцать пять лет повышенной социальной 
мобильности и не только в форме военных походов, но и в виде эмиграции, реэмиграции, появления первой регулярной прессы и пропаганды вели к созданию 
некоей целостной картины Европы (в понятиях того времени) у высшего класса 
и, отчасти, у средних слоев. У образованных людей это ложилось на общие для 
всех основы, заложенные Просвещением.
История развенчала миф о сугубо охранительном, консервативном характере Священного союза, созданного победителями. Священный союз является реальным прообразом современных многосторонних структур, создаваемых в отличие от военных альянсов не как коалиция «против», но как объединение «для». 

7

В частности для поддержания международного порядка и стабильности. Именно 
институционально несовершенный, наивный в своем практическом воплощении 
механизм стал предтечей и Лиги Наций, и Организации Объединенных Наций.
Когда мы брались за подготовку этой книги, то часто звучала штука о том, что 
же можно написать «после Тарле»? Очевидно, что срок реализации краткосрочного научного гранта не дает возможностей для полноценной архивной работы, 
но он подталкивает к новой, понятной именно современному читателю интерпретации известных событий, оценку их через призму нового опыта. Именно за 
это мы больше всего благодарны Российскому гуманитарному научному фонду. 
В процессе работы, связанной с «инвентаризацией» известного материала, поиском новых форм и формул изложения, зачастую наталкиваешься на лакуны 
исторического знания или, как минимум, неразработанность ряда сюжетов. Это 
произошло и с нашим авторским коллективом. Именно поэтому уже в ближайшее время мы постараемся выпустить дополненное издание этой книги.

Академик РАН А. В. Торкунов

Глава 1

СИСТЕМА МЕЖДУНАРОДНЫХ 

ОТНОШЕНИЙ В КАНУН 

НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙН. 

НАСЛЕДИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ

 РЕВОЛЮЦИИ

 И КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЕ

 ТЕНДЕНЦИИ

Глава 1

СИСТЕМА 
МЕЖДУНАРОДНЫХ 
ОТНОШЕНИЙ В КАНУН 
НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙН. 
НАСЛЕДИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ 
РЕВОЛЮЦИИ 
И КОНТРРЕВОЛЮЦИОННЫЕ 
ТЕНДЕНЦИИ

Е

вропейское равновесие в «Европе королей»: война и дипломатия. В истории дипломатии принято рассматривать революционные и наполеоновские войны как время разрыва с европейской дипломатической 
традицией, которая была, прежде всего, дипломатией государей в «Европе королей». Справедливость этого подхода не вызывает возражений: Французская 
революция и империя Наполеона породили новую данность, воплотившуюся 
в «великой нации», действующей не в интересах королевского дома, но от имени граждан, объединенных сознанием своих прав и обязанностей. При этом 
понятию гражданин было придано универсальное измерение, приглашавшее 
заключить с революционной Францией общественный договор любой народ, 
принима ющий принципы, изложенные в Декларации прав человека и гражданина 1789 г. В этом принципиальное органическое отличие нового субъекта международного права — «современного государства», воплощенного в республике и в империи Бонапарта, от традиционных государств-монархий. Несмотря на 
это базовое отличие, позволившее говорить о кардинальном изменении международной системы под влиянием Французской революции, изучение дипломатической истории Европы в длительной временной протяженности, от Старого 
порядка, через годы революции и к империи, позволяет разглядеть устойчивые 
внешнеполитические приоритеты Франции. Она веками стремилась к европейской гегемонии и закрепила ее, хоть и ненадолго, во французской Европе под 
властью Наполеона. Обращение к дипломатическому наследству Старого порядка высвечивает преем ственность главных направлений экспансионистских планов и дипломатических комбинаций в европейских международных отношениях, 
пружиной которых с 1792 г. становятся действия революционной Франции.

Такая преемственность естественна. Творцы внешней политики революции, 
питавшиеся идеями Просвещения, в большинстве своем унаследовали устойчивое стремление к сильному государству, которому по «праву» принадлежала 
роль великой державы. Вместе с тем с революцией Франция вновь обрела внешнеполитическую энергию, которой недоставало последним Людовикам, главной заботой которых было сохранение европейского равновесия. Стремление 
к равновесию держав, способному предотвратить разрушительные европейские 
войны, подобные Тридцатилетней войне, руководило творцами Вестфальской 
системы, восходящей к мирным трактатам 1648 г., которые закрепили итоги конфликта, рожденного противостоянием французских Бурбонов и австрий ских 
Габсбургов — императоров Священной Римской империи германской нации. 
Вестфальский мир знаменовал победу Франции и Швеции и означал провал планов австрийских Габсбургов создать громадное унитарное государство в пределах империи. Испанская корона потеряла северные провинции Нидерландов. По 
сути, зачеркнув мечты Габсбургов об универсальной монархии и о господстве 
над континентальной Европой, Вестфальская система была предтечей европейского равновесия XVIII в. и европейского «концерта» XIX в. Вестфальская система освящала политическое и религиозное разнообразие 350 германских государств, подтвердив их суверенное право войны и мира при условии, что те не 
станут больше бороться против императора. В то же время Франция и ее союзники всячески стремились ограничить власть императора в германских землях. 
В качестве «территориальной сатисфакции» Франция получила от императора 
Леопольда большую часть Эльзаса, исключая вольный город Страсбург и Мелузу. Швеция приобрела Западную и часть Восточной Померании с портом Щецин 
и контроль над устьями больших германских рек Одера, Эльбы и Везе. Был отменен принцип, согласно которому религия государя должна была стать религией 
его подданных, ввергнувший европейские народы в религиозные войны и смуты. 
Кальвинизм и лютеранство были признаны в империи наряду с католицизмом, 
и религия подданных больше не зависела от конфессиональной принадлежности князя. Три христианские конфессии могли отныне мирно сосуществовать. 
Вестфальский мир знаменовал новую расстановку сил в Европе.
Австрийские Габсбурги, оттесненные от германской политики, сосредоточились на создании обширного династического государства вокруг австро-богемского ядра, осью которого мог стать Дунай. Их экспансия была нацелена на 
восток, прежде всего на европейские владения Оттоманской Порты. Ослабленная Испания, вынужденная уступить Франции Руссильон и цепь крепостей 
от Фландрии до Люксембурга, утратила роль первостепенной державы. Швеция господствовала на Балтике. После реставрации монархии Карла II Стюарта 
Англия вышла из изоляции и усилила свой вес великой морской державы. Разорения Войны за независимость Нидерландов от испанской короны способствовали перемещению центра европейского мира-экономики из Антверпена 
в Амстердам, а затем в Лондон. Торгово-экономическое первенство становится важным фактором внешнеполитического могущества. К этому добавляется 
морское преобладание, которое усиливает вес Англии, Швеции и Республика 
Соединенных провинций.
Разорение и бедствия Тридцатилетней войны породили стремление ограничить бесчинства наемников — главной военной силы того времени. Благодаря