Грани русского символизма: В.Соловьев и Ф. Сологуб

В.А. Мескин

ГРАНИ РУССКОГО СИМВОЛИЗМА: 

В. СОЛОВЬЕВ И Ф. СОЛОГУБ

Монография

Москва

Издательство «ФЛИНТА» 

2017

2-е издание, стереотипное

УДК 821.161.1 
ББК  83.3(2Рос=Рус)6 

М53 

Мескин В.А. 

М53       Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб [Электронный

ресурс] : монография / В.А. Мескин. — 2-е изд., стер.  —  М. :  ФЛИНТА,  2017.
— 439 с. 

ISBN 978-5-9765-1526-0 

В книге рассматривается творчество В.Соловьева, критика, по

сути, теоретика «нового искусства», и Ф.Сологуба, одного из
мэтровзаконодателей этого искусства, в контексте культурного
сознания
порубежных
десятилетий. 
В
отдельных
главах

представлены творческие биографии той и другой личности. Автор
обращается
к
сочинениям
разных жанров, очерчивая взгляды

философствующих художников на смысл творчества, “картину мира”, 
человека. Характеристика духовного состояния эпохи и ее лидеров
сочетается с обращением к авторитетным фигурам
прошлого, 

влиявшим на убеждения и эстетические взгляды последующих
поколений. Сопоставление идей, образов старшего и младшего
современников помогает лучше понять своеобразие символизма и, в
частности, наименее изученную страницу этого направления – 
философско-мифологические
воззрения
Ф.Сологуба. 
Автор

стремился к тому, чтобы книга была информативна, интересна и
доступна пониманию всех интересующихся искусством Серебряного
века. 
Основной
материал
сопровождается
развернутыми

комментариями
к
затронутым
проблемам, 
подробными

объяснениями научных терминов и культурологических понятий. 

Значительная часть текста апробировалась в выступлениях на

научных конференциях, в статьях, а также на университетских
спецкурсах гуманитарных факультетов, подвергаясь корректировке в
связи с возникавшими вопросами. 

УДК 821.161.1 
ББК  83.3(2Рос=Рус)6 

ISBN 978-5-9765-1526-0                                © Мескин В.А., 2017
                                                                         © Издательство «ФЛИНТА», 2017

Памяти дорогой бабушки,
Ольги Ефремовны Захаровой,
посвящаю эту работу 

О Г Л А В Л Е Н И Е  

Обращение к читателю ……………………………...……….6

Глава 
I. 
Порубежная 
эпоха 
глазами 
художников,
журналистов, 
ученых-гуманитариев. 
Творческие 
искания. Два соло в символистском хоре. ―Развал бытия‖. 
Осмысление 
истории. 
Реабилитация 
Средневековья. 
Изящная словесность накануне ―нового искусства‖. В 
поисках утраченного. Голосов перекличка …………………10 

Глава II. Владимир Сергеевич Соловьев. Вехи биографии. 
Искания разума и прозрения интуиции. Личность светлая 
и 
загадочная. 
Становление 
характера, 
мировоззрения. 
Поиски истины. Победы и поражения. Осмысление истории, 
христианства, искусства. Подведение итогов. Эстетика, этика 
личной жизни …………………………………………………78
Глава III. Федор Кузьмич Сологуб. Вехи биографии. 
Школа отечественной классики, немецкого романтизма, 
французского символизма. Творческие искания. Первое 
имя в новой главе русской поэзии и прозы. Хмурое детство. 
Литературные пробы. В большой литературе. ―Безбарочная 
поэзия‖. Искания в жанре рассказа. Романное творчество. 
Театральные эксперименты. Последние годы. Эпилог и 
пролог к главе о поэтической философии художника ……131 

Глава IV. Начало оригинальной русской философии. О 
системе 
В.Соловьева. 
Творчество 
в 
понимании 
мыслителя-поэта. Проза поэта, философия художника. 
Константы 
системы. 
Всеединство 
как 
идеал. 
Космогонические прозрения в художественных образах: как 
это было или могло быть. Любовь и свобода. От эволюции к 
истории. София и Душа мира. Корни и древо софийного 
идеализма. ―Ощутительная форма добра и истины‖: красота в 

теургической эстетике В.Соловьева. Двуединство человека. 
Ответственность разума. Предсказания, предупреждения. 
Текст и подтекст …………………………………………..…194 

Глава 
V. 
О 
поэтической 
философии 
Ф.Сологуба. 
Творчество в понимании поэта-мыслителя. Союз образов 
и понятий. Творчество как миропостижение. Мировая воля и 
воля человека. Космогония. Богомудрость веков. Смерть как 
наказание и спасение. Мир и миры. Преодоление нашего 
мира. Путь к Единому. Человек, человеческое. Оптимизм за 
границами истории. Философия ―Я‖. Индивидуализм как 
альтруизм. 
Личины. 
―Я‖ 
и 
Лик. 
К 
вопросу 
о 
―противоречиях‖. О взлетах и падениях классики. А.Пушкин 
и другие. Смелость ―принятия мира‖. Театральные грезы. 
Вопросы жизни бренной. Беды коллективизма …………...283 

Глава VI. ―Бывают странные сближенья…”. ―Только 
отблеск, только тени…‖. Исключение из правил. ―Звезды 
трепетно мерцают…‖. ―В царстве мистических грез…‖. 
―Смерть и Время царят на земле…‖. Софийные явления? 
Богооставленность. ―И тьмы не озарят науки строгой 
числа…‖ ……………………………………………………...386 

Слово в заключение ……………………………………….433 

Обращение к читателю 

Эта книга имеет прямое отношение к пережитому 
чувству досады на себя: давно и с интересом обращаясь к 
сочинениям Ф.Сологуба, я не мог с уверенностью сказать, 
что мне в полной мере доступны его творческие замыслы, 
образные связи, художественные задачи. Неуверенность 
мешала прочувствовать этот сладостный, как сказал поэт, 
―узнаванья миг‖. Я сомневался в правильности многих своих 
суждений, 
суждения 
коллег 
не 
казались 
вполне 
убедительными и взаимосвязанными. Кстати сказать, этих 
суждений не так уж много: литературоведы уделяют 
Ф.Сологубу сравнительно мало внимания, явно меньше того, 
что он заслуживает. 

– Да можно ли до конца понять того, кто признавался 
журналистам в тщетности усилий самопознания? Игра слов 
восхищает, 
фантазия 
увлекает. 
Чего 
еще 
надо? 
– 
успокаивающе вопрошал я себя, продолжая читать и 
перечитывать его тексты. Наконец что-то связанное с этим 
самым ―узнаванья мигом‖ стало проясняться. Нет, не зря 
Ф.Сологуб настоятельно рекомендовал своей аудитории 
возвращаться 
к 
уже 
известным 
сочинениям. 
Как-то, 
очередной раз перелистывая страницы его художественных 
произведений, публикаций по искусству, я пришел к 
следующим трем выводам. Вывод 1. Ф.Сологуб был не 
вполне искренен, когда говорил, что, садясь к столу, он 
―совершенно‖ не представляет, о чем будет писать: у него 
была замысловатая ―печка‖, от которой он танцевал, в 
смысле, писал, но которую, исходя из своих представлений 
об искусстве, скрывал. Иными словами, мировидение 
Ф.Сологуба представляет собой систему сложную, но 
которая, как всякая другая, обозревается в сравнительнотипологическом освещении. Вывод 2. Соотношением с более 
изученным мировоззрением и художественным словом такой 

6

знаковой для Серебряного века личности, как В.Соловьев, 
можно лучше постичь художественный мир младшего 
современника, можно дальше углубиться в этот мир, 
фиксируя их идей перекличку, перекличку неосознанную, но 
тем более интересную1. Вывод 3. Исчерпывающе постичь 
сологубовское творчество невозможно, а значит, чувство 
досады на себя не изжить. 

Третий вывод уязвил, второй – увлек, первый – 
вдохновил, дал основание и смелость уточнить самых 
близких ―шаману-Сологубу‖, как назвал его И.Анненский, 
собратьев-литераторов, например, З.Гиппиус, уверенную в 
том, что он сам далеко не все осознавал в своих творениях: 

…  воду извлек, 
Воду живую он из стены, 
Но не увидел, мудрец и пророк, 
Собственной истины. 

О прозрениях ―певца Лилит‖, демонической ―ночной 
жены‖ Адама, об аргументах христианствующего ―адвоката 
дьявола‖, его видении истины, вернее, истин, центральная 
глава этой книги: ―О поэтической философии Ф.Сологуба. 
Творчество в понимании поэта-мыслителя‖. Ее мне особенно 
важно донести до читателя. Думается, что отдельное 
рассмотрение того, как и из чего складывались философские 
и художественные взгляды В.Соловьева, может быть 
интересно, может подводить к некоторым аналогиям, 

1 В.Соловьева нередко представляют как предсимволиста, как предтечу 
русского символизма. С хронологической точки зрения это правильно, но 
дело в том, что он существенно опережал свое время. В.Иванов говорил 
(и повторял), что В.Соловьев первый ―определил истинное искусство как 
служение теургическое‖ и начал то направление поэзии, которое 
представляет он и близкие ему литераторы. (И в а н о в  В.  О значении 
Вл.Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания // Вл. Соловьев: 
pro et contra. Антология. Т. 2. СПб., 2002. С. 782). В предисловии к 
сборнику статей известных исследователей культуры начала ХХ века 
В.Соловьев по праву назван ключевой фигурой эпохи (Серебряный век в 
России. Избранные страницы. М., 1993. С. 4).

7

выводам, проясняющим сологубовские искания, его место в 
символистском раскладе. И, конечно представляя того и 
другого автора, нельзя было не остановиться на своеобразии 
умонастроения и духа их эпохи, нельзя было избежать 
экскурсов в историю культуры. 

И 
еще 
несколько 
сторонних 
рассуждений 
в 
предвидении критических оценок ―не так‖, связанных с 
хронологией, с доказательностью выводов, а главное – с 
выбором на первый взгляд, так сказать, разно заряженных, 
отстоящих друг от друга персоналий. Первое. История 
литературы, систематизация тысяч различных фактов, с 
необходимостью содержит в себе толику схематизма, она не 
может писаться иначе как с опорой на осенившие или 
прельстившие авторов идеи, гипотезы. Эти идеи и гипотезы 
исследователи прикладывают к истории, выделяя в ней 
самое, по их представлениям, существенное и отбрасывая 
случайное. Их вера в то, что эти умозрительные лекала, 
возникшие на основе объективно-субъективных обобщений, 
соответствуют истине, может быть более или менее 
обоснованной. 
Второе. 
Символизм 
неплохо 
изучен, 
систематизирован, но и сейчас его эмблемой видится не 
застывшее пирамидальное, а непредсказуемое вулканическое 
образование. Многие личности, имевшие отношение к этому 
направлению, так и не завершили шедшие между ними 
острые, можно сказать, дуэльные дискуссии в стихах и прозе 
(до настоящих дуэлей, как известно, дело тоже доходило). 
Коснуться истины тут очень непросто. Образно говоря, это 
было единое панно, но – мозаичное, каждая часть этого 
панно тяготела к собственной целостности, к сохранению 
своей ―самовитости‖. В начале 1920-х годов К.Мочульский, 
очевидно, предвидя свойственный всем нам, исследователям, 
историкам литературы, волюнтаризм, писал: ―Наверное, в 
далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный 
синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, 
пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится 

8

―согласный хор‖. Будущий ученый, очарованный гармонией, 
блестяще покажет ―единый стиль‖ нашего времени. Но как 
жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, 
даже нашей нелепости. И никакая ―идея‖ не примирит нас с 
превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили. 

Сложность и противоречивость – черты нашей эпохи, 
будем хранить их бережно...‖ 1. 

Опасения литератора отчасти оправдались, но ―живое 
разнообразие‖ имеет свою силу сопротивления. Творчество 
Ф.Сологуба в такой степени своеобразно, что, с одной 
стороны, 
его 
просто 
невозможно 
не 
выделить 
в 
символистском – вот другое сравнение – хоре, уложить в 
―единый стиль‖, с другой стороны, этот хор без него очень не 
полон. И если допустимо это сравнение, символизма с хором, 
то Ф.Сологуба можно представить корифеем, старейшиной, 
солистом. 
Заметим, 
многие 
сологубовские 
ровесники, 
литераторы, 
провозгласившие 
явление 
символизма 
в 
отечественной словесности, не стали поэтами-символистами, 
его же дебютанты называли учителем. В заключение скажем 
так: выше названного солиста в ―новом искусстве‖, 
Ф.Сологуба, стоит только дирижер, только В.Соловьев. 

1 М о ч у л ь с к и й  К. Русские поэтессы // Кризис воображения. Статьи. 
Эссе. Портреты. Томск, 1999. С. 88. 

9

Глава I. Порубежная эпоха глазами художников, 

журналистов, ученых-гуманитариев.

Творческие искания. 

Два соло в символистском хоре 

Каким путем, куда идешь ты, век железный? 
Иль больше цели нет, и ты висишь над бездной?.. 
Д.Мережковский. Конец века 

Мосты разверзли пропасть поездам... 
Я. ван Годдис. Конец века 

“Развал бытия” 

Каждая 
эпоха 
отмечена 
набором 
своих 
отличительных, непременно противоречивых особенностей. 
И это естественно: в динамике жизни утраты сочетаются с 
обретениями, разочарования перемежаются с надеждами. 
Конец XIX – начало XX века для многих художников и 
просто 
мыслящих 
людей 
было 
годами 
ожидания 

плодотворного соединения интуиции, духа, мысли, ожидания 
синтеза и на его основе создания высокого, зиждительного, 
искусства, восстановления некогда относительно целостных 
представлений о мире. Синтез – модное слово в среде 
интеллектуалов, художников начала нового века, а затем и 
искусствоведов последовавших десятилетий. Синтез явил 
себя в высоком искусстве, хотя задач за пределами 
искусства, конечно, не решил. Но нет периодов, отмеченных 
только 
синтезом 
или 
только 
анализом. 
Модернизм, 

―жаждавший 
синтеза‖, 
был 
порождением 
анализа, 
в 

частности, 
аналитического 
отношения 
к 
структуре 

художественного текста: разложения его на составляющие 
элементы и концентрации основного внимания на одном из 
этих элементов. Скажем, символ, именно в символистском 
понимании, всегда существовал в высоком искусстве. 

10

Символисты 
осмыслили, 
теоретизировали 
это 
существование, и они были совершенно правы, рассуждая о 
своих старинных и разветвленных генеалогических корнях. 

С 
другой 
стороны, 
эти 
порубежные 
годы 
характеризуются продолжением распада былой целостности 
сознания 
цивилизованного 
человека, 
целостности 
религиозного или наивно-материалистического понимания 
всего 
скрытого 
сущего 
и 
зримого 
явного 
в 
мире. 
(Соответствовали или не соответствовали эти понимания 
действительности, но они вносили гармонию, относительный 
покой в души многих поколений). Не случайно период, 
связавший конец Нового и начало Новейшего времени, 
современники, с подачи А.Белого, определили как эпоху 
―кризиса сознания‖. (Слово кризис тоже было тогда 
популярно). 
Это 
определение 
имело 
отношение 
к 
неожиданно 
скромным 
результатам 
постренессансной 
человеческой активности, прежде всего к целенаправленной 
деятельности, 
направленной 
на 
миропостижение. 
Основательные, тесно между собой связанные претензии 
предъявлялись к философии, науке, религии. 

Философия, 
в 
понимании 
современников, 
―оскандалилась‖, не выполнила обещаний, не ответила на 
―вечные вопросы‖. Уверенность Г.Гегеля, звучавшая в его 
известном оптимистическом рассуждении: – ―Если люди 
утверждают, будто нельзя познать истину, то это злейшая 
клевета. Люди сами не ведают при этом, что говорят. Знай 
они это, они заслуживали бы того, чтобы истина была отнята 
у них‖, – предстала, по их мнению, как самоуверенность. 
Тогда же появились сомнения в правомерности отношения к 
философии как к самостоятельной дисциплине, имеющей 
―конечный смысл‖. К.Ясперс, например, с толикой иронии 
рассматривал философию как попытку постигнуть разумом 
господствующее в действительности неразумное и понять 
его как источник высшей разумности. Несколько раньше, в 
известных 
соловьевских 
―Трех 
разговорах‖, 
в 
этом 

11

религиозно-философско-художественном 
осмыслении 
умственной жизни европейца за несколько месяцев до нового 
столетия, грядущие беды автор связывает с секуляризацией, 
с победой утилитарного сознания, с победой цивилизации 
над культурой, с запутанностью ―предметов внутреннего 
сознания – вопросов о жизни и смерти, об окончательной 
судьбе мира и человека‖. 

Большие 
открытия 
предшествующих 
лет 
в 
естественных науках – рентгеновское излучение, деление 
атома, синтез полимеров, преобразование волновой энергии, 
теория относительности и т.д. – высветили мизерность 
человеческих знаний и уходящие в бесконечность своды 
мира непознанного или непознаваемого, они обозначили 
множество новых вопросов без ответов. Это тоже усилило 
скептическое отношение к возможностям рациональнологического объяснения всего явного и сущего. Афоризм 
Сократа ―Я знаю только то, что ничего не знаю‖ вновь обрел 
актуальность. Н.Бердяев писал по поводу, как многим 
казалось, обозначившейся несостоятельности рационализма: 
―Гордые мечты человека о безграничном познании природы 
привели к познанию границ познания, к бессилию науки 
постигнуть тайны бытия‖1.

1 Б е р д я е в  Н.А.  Смысл истории. М., 1990. С. 139. Продолжая эту 
тему, заметим, что на рубеже веков, подпитывая релятивистскую 
отмашку ―все относительно‖, почти одновременно прозвучали два 
сенсационных вывода, две формулы: ―материя исчезла‖ и ―бог умер‖. 
Сентенция ―безумного человека‖ Ф.Ницше, прозвучавшая в ―Веселой 
науке‖ (1882), была не сразу воспринята во всей глубине ее пророческого 
содержания – как предсказание кризиса мысли, конца рожденной еще в 
Античность западной философии. Бог в словах Ф.Ницше ―бог мертв‖, 
объяснял М.Хайдеггер, обозначает ―сверхчувственный мир идеалов, 
заключающих в себе цель жизни, что возвышается над самой же земной 
жизнью, и тем самым определяет ее сверху и в известном смысле извне‖. 
(Х а й д е г г е р  М.  Слова Ницше ―Бог мертв‖ // Вопросы философии. 
1990. N 7. С. 147). В другом случае он уточняет: ―Слова ―Бог мертв‖ – это 
не атеистический тезис, а глубинный событийный опыт западной 

12