Психология чрезвычайных ситуаций

П.С. Гуревич





                психология ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЙ




Рекомендовано Учебно-методическим центром «Профессиональный учебник» в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений








юн ити UNITY

Москва • 2017

     УДК 159.923(075.8)
     ББК 88.4я73-1
          Г95





Главный редактор издательства Н.Д. Эриашвили, кандидат юридических наук, доктор экономических наук, лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники






          Гуревич, Павел Семенович.

    Г95 Психология чрезвычайных ситуаций: учеб. пособие для студентов вузов / П.С. Гуревич. — М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2017. — 495 с. — (Серия «Актуальная психология»).

          ISBN 978-5-238-01246-9
          Агентство CIP РГБ


             Огромные массы людей в России прошли через опыт экстремальных ситуаций (войны, землетрясения, взрыв атомного реактора, террористические акты, миграция). Их численность постоянно возрастает. Психологические последствия любого социального кошмара всегда сильнее самого события. Психологическая реабилитация позволяет человеку вернуться к нормальной психической жизни. Психология чрезвычайных ситуаций изучает не только процессы «больной», «изуродованной» психики — она имеет отношение к проблемам личностного роста, возвышения и духовности.
             Книга адресована не только психологам и специалистам по чрезвычайным ситуациям, но и широкому кругу читателей.


ББК 88.4я73-1



    ISBN 978-5-238-01246-9      © П.С. Гуревич, 2007
                                © ИЗДАТЕЛЬСТВО ЮНИТИ-ДАНА, 2007 Воспроизведение всей книги или любой ее части любыми средствами или в какой-либо форме, в том числе в Интернет-сети, запрещается без письменного разрешения издательства.
                                © Оформление «ЮНИТИ-ДАНА», 2007

          Опыт экстремальных событий

                                     Любимая, молю влюбленный: Переходите на зеленый, На красный стойте в стороне; Скафандр наденьте на Луне. А в сорок первом, Бога ради, Не оставайтесь в Ленинграде... Вот все, что в мире нужно мне

Александр Аронов

      Небоскребы, обрушенные самолетами. Дети, бегущие к крану с водой, но настигнутые пулями террористов. Взорванные дома. Необъявленная и жестокая война на истребление. Как это неожиданно ворвалось в нашу жизнь! Кто же защитит нас от ужаса? Как вести себя в чрезвычайных ситуациях? Что, наконец, должны знать психологи, которые призваны оказывать помощь пострадавшим?
      Разбился авиалайнер в Греции, прогремел взрыв в Дагестане, упал вагончик в Австрии, затоплен и практически стерт с лица земли город Нью-Орлеан. Журналистка Людмила Письман пишет:
        Житель многомиллионного мегаполиса, выйдя из дому, на каждом шагу подвергается массированной стрессовой атаке. Город перегружен техногенными объектами, всегда готовыми взорваться, загореться, обрушиться. Мы постоянно напряжены и ожидаем «удара в спину» — экстремальной ситуации, коварно притаившейся за углом, вируса паники, мгновенно захватывающего толпу. Даже не запланированную остановку поезда между станциями уже можно назвать сильнейшим стрессом. А вдруг впереди случилось что-нибудь страшное?¹
      Волна терактов, прокатившаяся по стране, показала, как нужны России специалисты по экстремальным ситуациям. Поставила те же проблемы и война в Чечне, борьба с терроризмом. Вроде бы, с одной стороны, такие люди есть. Скажем, в Главном управлении воспитательной работы Министерства обороны РФ создана группа психологической помощи и реабилитации. Различные подразделения такого типа есть и в крупных ведомствах и клиниках. Московская служба психологической помощи населении была создана

    ¹ Письман Людмила. Прививка от агрессии // Литературная газета. 2005. № 39—40.
    С. 6.

в 2003 г. Комитетом по делам семьи и молодежи г. Москвы. И все-таки между различными службами нет координации, отсутствует продуманная сеть и структура таких социальных институтов.
       Министерство чрезвычайных ситуаций было создано после неслыханного землетрясения в Армении и помощи его жертвам. Мы не могли похвалиться наличием службы спасателей, но прибывали специалисты с собаками из других стран и показывали чудеса помощи и спасения на развалинах армянских городов. Действительно, Армения и Чернобыль послужили толчком для создания спасательной службы. С. К. Шойгу, нынешний министр МЧС, руководил крупным строительством в Сибири и отправлял в Спитак и Ленинакан людей и стройматериалы.
       Эти катастрофы заставили всерьез задуматься. Если у нас в России сейчас 200 тыс. ликвидаторов последствий чернобыльской катастрофы и 18 тыс. из них уже нет в живых — профессиональная служба просто обязана была появиться.
       Укрывшись одеялом, человек пытается заснуть. Однако тишина кажется ему гулкой. Вот где-то заворчал водопроводный кран, скрипнула дверь, упал на пол какой-то предмет. Человек покрылся потом. Он вспомнил, что вечером видел у подъезда какого-то подозрительного человека. Тот стоял возле дерева и внимательно смотрел на детскую площадку. Возможно, для отвода глаз. Слесарь, который приходил из ЖЭКа, тоже не внушал доверия. Чего это он так долго возился возле щитка?...
       Ягодка так соблазнительно спряталась под листиком. Она крупная, спелая. Так хочется ее сорвать. Но рука тревожно застывает над кустиком. Ведь здесь недалеко зашкаливала радиация. Нет ли в этой ягодке смертоносной силы?
       Мой знакомый вернулся из Чечни. Его не ранили, он не контужен. Но на глазах у него друг подорвался на мине. Теперь во сне он покрывается потом, рот кривится в мучительном крике. После войны во Вьетнаме появился термин — «посттравматическая реабилитация». Сейчас в стране число тех, кому нужна помощь психологов, становится все больше и больше.
       Огромные массы людей в России прошли через опыт экстремальных ситуаций (война, землетрясение, взрыв реактора или зданий, миграция, терроризм). Их численность постоянно возрастает. Однако в нашей стране нет учреждений или пунктов, которые занимались бы психологической реабилитацией таких людей. Психологическая реабилитация — это система мер, которые позволяют

человеку вернуться к нормальной психической жизни. К сожалению, многие рекомендации, которые можно встретить в печати, не соотнесены с психологическим знанием. Это в основном житейские советы, которые не всегда уместны в экстремальной ситуации. Психология нередко опровергает здравый смысл, потому что человеческая психика представляет собой сложный и чрезвычайно парадоксальный объект. Люди часто действуют так, словно не осознают своих мотивов и не чувствуют реальной опасности.
       Проблема приобретает особую остроту в связи с тем, что последствия исключительных ситуаций обнаруживаются далеко не сразу. Многим кажется, что травматическое событие забывается, утрачивает свое значение в жизни многих людей. Однако именно со временем многие процессы обостряются, обретают деструктивную мощь. В результате общество имеет дело с неожиданными феноменами, которые разрушают нормальное течение событий в разных регионах, порождают массовые стрессы и наносят ущерб психическому здоровью людей.
       Когда говорят о психологии чрезвычайных ситуаций, то, прежде всего, имеют в виду события, связанные со стихийными бедствиями, террором. Но порой более опасными для общества могут оказаться реальные события каждодневности, которые совсем не исключительны, но по прошествии времени обнаруживаются как требующие незамедлительной коррекции или исправления. Чрезвычайные ситуации — это не только ураган или землетрясение. Академик Дмитрий Львов пишет:
         С беспрецедентной поспешностью была уплачена огромная цена за проведение так называемых реформ: потеряна управляемость экономикой, нанесен громадный ущерб производству и жизненным интересам десятков миллионов наших сограждан. Люди продолжают находиться в тисках усиливающегося эмоционального стресса, который связан с резкой деформацией сложившегося уклада жизни. Неудивительно, что в последние годы у многих россиян выработалась чудовищная приспособительная реакция к тому, что, казалось бы, невозможно вынести, — синдром вживания в катастрофу. Вырвать людей из этого состояния невероятно трудно. Они порой с раздражением, даже агрессивно реагируют на такие попытки. Но и оставаться в нем гибельно!¹

    ¹ Львов Дмитрий. Экономика должна быть нравственной // Литературная газета. 2004. № 52-53.

Прошло почти два столетия (без четверти века) с тех пор, как пушкинский Мефистофель с изумлением отозвался о новой науке. Сейчас, когда мы вошли в полосу катастроф и потрясений, хочется спросить: что сегодня с психологией в России? Разумеется, это академическая дисциплина, имеющая своих корифеев и свои традиции. Но, увы! Психология так и не стала оселком общественного сознания. Трагедия, которая произошла с подводной лодкой «Курск», пожар в Останкино, уничтожение Басаева вызвали шквал нравственных, политических и организационных оценок. Толковали о целесообразности тех или иных событий, о экономической стороне катастроф, о нравственных аспектах. Невостребованной оказалась только психология. Этот ракурс событий остался без разносторонней экспертизы.
       Между тем мы получили настоящую психологическую фантасмагорию, в которой множество феноменов, — взрыв массовых чувств, публичное переживание смерти, эффект психического онемения, неуклюжие попытки сублимировать охвативший нас ужас. И тут оказалось, что не только политики и общественные деятели, но и все мы игнорируем хрупкость и сложность человеческой психики, не располагаем азами знаний о ней. При каждой новой трагедии события развиваются по однотипной схеме. Поразительно, что при этом показывают даже действия психиатров и других специалистов, излагают их оценки. Но круг заклятья не разорван...
       Когда случается катастрофа, разумеется, трудно ожидать от людей адекватного восприятия событий. Но ведь пора научиться хоть как-то ориентироваться в экстремальных ситуациях. Иначе — в ком рассудок уцелеет? Прежде всего, нужны специальные усилия, чтобы избежать скопления людей, захваченных одним и тем же потрясением. Это хорошо известно со времен французского психолога Густава Лебона, который раскрыл механизм коллективных панических состояний. Однако люди, принимающие разного рода решения, порою просто содействуют разрастанию психического кошмара. К месту происшествия стягиваются не только журналисты, но и массы других — родственников, начальников.
       Что заставило внезапно осиротевших людей рвануть в Североморск? Какая сила потянула зевак к Останкино, когда там случился пожар? Отчего на месте катастрофы приземлившегося самолета в Иркутске случились массовые манифестации? Само собой разумеется — отсутствие ясной и спокойной информации. Представьте

себе, если бы «Скорая помощь», вызванная к истекающему кровью больному, время от времени истерично восклицала: «кажется, жив», «нет, уже умер», «надежда есть», «никаких шансов», «врачи теряются в догадках». Что случилось бы с пострадавшим? Не надо обрушивать на людей множество безумных версий. К чему, например, без всяких оснований подогревать массовые чувства подозрением насчет «чеченского следа». Ведь такое известие, даже если оно и сугубо предположительное, пробуждает сложный замес переживаний. Журналистам, ясное дело, не прикажешь. Но ведь есть назначенное государством ответственное лицо. Если оно рождает недоверие из-за манеры держаться, выражать эмоции, нести достоверную информацию, надо немедленно менять этого человека. Однако в нашей практике этого не происходит.
       У психиатров есть такое понятие — «индукция». Когда люди собираются вместе, энергия распада взаимно подхлестывается и непомерно разрастается. Никто из ответственных чиновников в целом ряде катастроф даже не попытался остановить этот поток. Более того, когда случилось бедствие с атомной лодкой «Курск», некоторые политиканы даже стали публично бичевать правительство за то, что оно не помогало родственникам прибыть к месту катастрофы. Почему не остановили эту невольную концентрацию ужаса и отчаяния? Разве никому не известно, какие фантомы рождаются в коллективной душе? Что могли увидеть близкие в морской пучине? Но наш подход «устаканился» еще с ранних времен. К месту событий подбросили шприцы и активно воспользовались ими.
         Существует гипотеза о том, что во время народных волнений — революций, восстаний, мятежей — участники событий вырабатывают некую энергию, энергию страсти. Она выплескивается в ноосферу и бурлит, перекатывается, ищет себе применения¹. То же самое происходит и на месте катастроф.
        Когда экран рвал наше сердце возможностью спасения экипажа, особенно мучительно было осознавать, что наши политики, что уж говорить о военачальниках, принимающие то или иное решение, видят перед глазами не живую особь, а некий макет с примитивными инстинктами. Дико и несуразно, когда должностные лица с огромным усердием начинают втолковывать людям, еще не успевшим до конца впустить в себя трагедию, что их близких уже нет

    ¹ Калинина Юлия. Роковой месяц. МК, 25 августа 2006 г.

в живых. Психологи знают, что потрясенная психика не способна принимать такие сообщения. Между тем ответственные лица приходили в состояние гнева и растерянности, когда в ответ на ясное оповещение о смерти, люди продолжали вести себя так, словно не поняли, что им сказали. Это рождало желание у начальников слегка «подхлестнуть» события», втолковать родственникам, что о благополучном исходе не может быть и речи. И никто не подумал о том, что в данном случае речь идет об эффекте мортификации (психологического онеменения — см. третью часть книги).
       Чиновники, естественно, не знают, как обеспечить постепенный выход из состояния мортификации. Поэтому они изо всех сил настаивают на факте смерти, с которым не может примириться смятенное сознание, вразумляют непонятливых, даже испытывают публичное раздражение...
       Кому неясно, что безмерное горе принято встречать в кругу близких? Можно устроить скорбное застолье, можно пойти в церковь, можно оросить слезами родное плечо. Но собрать несчастных людей в одном месте, настаивать, не предъявляя тел, на том, что смерть уже реальность, объявлять траур, а потом вспомнить о разнице во времени. Но, оказывается, отменить траур невозможно, потому что во Владивостоке уже скорбят. На месте ли наша крыша?
       Если в доме покойник, никто из пришедших на погребальную церемонию не станет вопить о том, что собирается оказать осиротевшим материальную помощь. Это говорится обычно вскользь, все понимают, что никакая щедрость не возместит утраты. На наших экранах беспрерывно толкуют о бескорыстии правительства, называют размеры вознаграждений. Все это, по логике чиновников, должно вызвать положительные эмоции. Но неужели неясно, что такая «компенсация» вызывает дополнительный взрыв горечи. Ведь никакая щедрость не возместит утраты. Кроме того, в нашей стране полно обездоленных, осиротевших. Есть опасность, что чиновники немедленно начинают сооружать столы с едой, но не думают о смятенных душах...
       Еще одна заскорузлая тенденция. Мы издавна учились немедленно, сей же час, превращать трагедию в героику. С одной стороны, это правомерное использование механизма сублимации, о котором пойдет речь в третьей части книги. Но в этом случае опять-таки требуется точный расчет, психологическая грамотность. Однако, когда произошло бедствие с «Курском», начальники, воспитан

ные в духе политработы, еще не дав людям выплакаться, понесли ордена, стали толковать о морском братстве. И вот адмирал, не справившийся с эмоциями, произносит несуразное: «Воспитывайте своих сыновей!» Это как скрежет рвущейся обшивки. Мол, пусть дети идут на флот, мы их с почестями похороним.
       Трагедия показала, как много у нас плакальщиков и вопленниц. Сколько же обнаружилось провокаторов, которые на одних связках, без реальных эмоций, пытались сорвать коросты и окропить их солью! Конечно, нужно делать выводы из того, что произошло. Но ведь надо проявить и сдержанность. Нельзя же по любому поводу поднимать «ярость масс». Осознает ли, к примеру, кинорежиссер С. Говорухин, недавний участник президентского марафона, чем может обернуться его публичное предложение В.В. Путину сложить с себя полномочия командующего Вооруженными силами страны, сколь скоро подводная лодка затонула?
       Разумеется, психологические ресурсы человека огромны. Люди могут долго пребывать в межпланетном пространстве. Они способны обживать океанские глубины. Человек подолгу живет без воды и пищи, выдерживает зной и холод. Но сегодня, можно полагать, мы живем на пределе наших возможностей. Люди утратили чувство защищенности. Они боятся ночевать в своей квартире, избегают общения с врачом, милиционером, все чаще погружаются в глубокую депрессию.
       Психологические последствия любого социального кошмара всегда сильнее самого события. Их дальнодействие нельзя оставить без внимания. Конечно, это страшно, когда из рукотворных сооружений человека вырывается поток всепоражающих частиц, когда гигантская башня охвачена дымом, когда безмолвствует морская глубь. Но ужас настигает нас позже, когда мы видим всеведущие глаза младенца, изуродованного смертоносной стихией, когда боимся сорвать ягоду с куста, поднять упавший плод, когда, по слову поэта, подводная лодка уходит в наше подсознание...
       В нашем представлении чрезвычайная ситуация связывается обычно с террором, стихийным бедствием, неожиданной катастрофой. Однако как показывают опыт и новейшие теоретические разработки, резкое преображение ценностей в любом социуме вызывает многочисленные деструктивные процессы. Кажется парадоксальным, что если окажется порушенной даже абстрактная картина ми

ра, которая существует в головах людей, возникает кризисная ситуация. Что же говорить, если неожиданно преображается вся система ценностей, присущая той или иной культуре, тому или иному обществу!
       Русский философ Н.О. Лосский (1870—1965) писал:
         В общественной жизни почти всякая реформа, иногда даже и незначительная, всякое смелое предприятие может привести к осложнениям и опасностям, ведущим за собой страдания или гибель людей... Столкновение личной жизни человека с могучей жизнью государства потрясающе выражено в гениальной поэме Пушкина «Медный всадник», где изображено безумие маленького чиновника, невеста которого погибла во время наводнения, вспышка ненависти его при виде памятника Петру Великому и совершенное разрушение его судьбы¹.
       После терактов любая уважающая себя газета печатала в те трагические дни комментарии психологов, которым пришлось иметь дело с жертвами злодеяния. Но нередко можно было прочесть и нечто обескураживающее. Вот один из специалистов рассуждает о том, что в психологической реабилитации нуждаются в основном взрослые. А дети? — Они, мол, уже через полчаса включаются в азартные игры и забывают обо всем на свете. Но психологи знают, что такое представление глубоко ошибочно. У ребят другое восприятие событий. Но дело не только в этом. События оставляют глубокий след в еще неокрепшей детской психике. Другой психолог убеждает нас в том, что актуально проведенная терапия способна незамедлительно развеять образ катастрофы, но он не знает о возможных дальних последствиях событий. Третий глубокомысленно замечает: если человек не может вспомнить свое имя — не беда. Шок скоро пройдет, а вот пациента нужно тщательно осмотреть. Осмотр нужен, но дело не только в том, что человек не может назвать себя. Возможно, у него разрушен весь процесс идентификации (см. третью часть книги).
       Если ориентироваться на газетные публикации, можно полагать, что специалистов по экстремальным ситуациям у нас мало. Да и откуда им взяться? На психологических факультетах вузов страны такой спецкурс читается крайне редко. Классические западные работы на эту тему не переведены. Вот почему на месте катастрофы

    ¹ Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 198.