Красное Колесо: Повествованье в отмеренных сроках в четырех Узлах. — Узел II: Октябрь Шестнадцатого. Т.10. Кн. 2. (Полн. собр. соч. в 30 т.)

Александр
Солженицын

Александр
солженицын

cобрание cочинений  
в тридцати томах

Александр
солженицын

cобрание cочинений
том десятый

КРАСНОЕ  КОЛЕСО

повествованье 
в отмеренных сроках

УЗЕЛ II
Октябрь Шестнадцатого

книга 2

МОСКВА 2016

электронное издание

ББК 84Р7-4

ISBN 978-5-9691-1044-1
© А. И. Солженицын, 2007
© Н. Д. Солженицына, составление, краткие
пояснения, 2007
© А. С. Немзер, сопроводительная статья, 2007 
© ООО «Издательство «Время», 2007

С60

Солженицын, Александр Исаевич
Собрание сочинений в 30 томах. Т. 10. Красное Колесо: Пове
ствованье в отмеренных сроках в четырех Узлах. — Узел II: Октябрь
Шестнадцатого. Книга 2. [Электронный ресурс] / А. И. 
Солженицын. — Электрон. текстовые дан. (1 файл pdf: 593с.). — 
М .: Время, 2016.

ISBN 978-5-9691-1044-1

Во второй книге «Октября Шестнадцатого» читатель погружается в 
тоску окопного сидения и кровавую молотилку боя, наблюдает тамбовских 
мужиков и штабных офицеров, Ленина в Цюрихе и думских депутатов в 
Таврическом, наконец, слышит знаменитую речь Милюкова, «штормовой 
сигнал революции».

С60

Деривативное электронное издание на основе печатного издания: 
Собрание сочинений в 30 томах. Т. 10. Красное колесо: Повествованье в 
отмеренных сроках в четырех Узлах. — Узел II: Октябрь
Шестнадцатого. Книга 2. / А. И. Солженицын. — М.: Время, 2007. — 592 с. 
ISBN 978-5-94117-173-6

В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, 
установленных техническими средствами защиты авторских прав, 
правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков 
или выплаты компенсации

КРАСНОЕ  КОЛЕСО

повествованье 
в отмеренных сроках

УЗЕЛ II

Октябрь Шестнадцатого

14   октября – 4 ноября ст. ст.

Книга 2

Двадцать пятого октября после полудня, ещё раз заглянувши в Главный Штаб на последнее додельце, Воротынцев вышел
на Невский. Его билет был на поздний поезд, с Ольдой он уже
попрощался утром, а вечерок мог провести наконец с няней
и с Верой. И оставалось пройти Невский до Караванной, последний раз.
Как будто светлым, звонким, победно-успокоенным веществом он налит был весь, не на костях держалось его тело, а — распором этого вещества. Как будто он ни в чём, никаким родом не
отполнялся эти дни, а лишь набирался, набирался этого победного
вещества и пребывал теперь в таком звенящем состоянии жизни,
как незапамятно когда, как может быть никогда, как думать было
невозможно неделю назад.
У Ольды на стене висел ещё и гонг темноватого металла. После удара волосяной палочкой он долго-долго сохранял внутреннее гудение, протяжный глухой радостный звук. Вот таким же тронутым гонгом чувствовал сейчас себя и Георгий. Он сам до сих пор
не знал, что из него извлекаются звуки, он думал только, что он обладает массой, что он металл и наблещен. А вот звук — гудел и гудел в его груди, и оттого казался новым весь мир и особенно —
женщины в нём.
Восемь дней он пробыл в Петрограде, кончал девятый — а не
выполнил того единственного, для чего задумана была вся поездка, — так и не встретился ни с кем серьёзно. Такой измены долгу
в своей жизни не мог бы он вспомнить.
Он упрекал себя разумом, а телом — был благодарен. Утекали
единственные месяцы или недели спасать положение, но и он же,
Воротынцев, жил жизнь единственную и тоже, может быть, последний месяц, — и как же он мог отклонить, если судьба придви

нула такое? Он был бедняк без этого, он просто — жизни бы так
и не узнал без этих восьми дней.
Он упрекал себя, но были и оправдания. Во-первых, он телефонировал Гучкову несколько раз и просил передать, и даже сегодня
днём брал телефон, но не застал опять: в городе, воротится вероятно вечером. Ну, значит, не судьба. А во-вторых, Ольда, отобравшая
его от долга, отчасти и затмила его уверенность. Всё сложней намного, чем он думал с налёту, и требует размышлений. Как-то он
за эти дни поостыл кого-то искать и что-то выяснять.
Из Румынии вылетев как снаряд — в пути незаметно и мягко
он потерял разрушительную скорость.
Идя по проспекту, Воротынцев по обычной военной привычке
замечал косым зрением встречных военных, чтобы не упустить
отдать честь. И теперь, перейдя Полицейский мост, он таким косым зрением увидел мощного военного в папахе, генерал-майорские погоны, — и острый взмах руки сам собой отдался ещё прежде, чем Воротынцев посмотрел на лицо этого генерала и узнал
в нём — Свечина!!
Ответил и тот сперва тем же механическим взмахом, тоже не
сразу разглядев и опознав.
Вообще-то Воротынцев читал в «Русском инвалиде» и знал,
что Свечин — уже генерал-майор, помнил, однако и не помнил,
не держал в памяти отдельно от прежнего Свечина, — и теперь
моргнул от неожиданности.
Повернули, сшагнули, сошлись в рукопожатии.
— Е-горий?
— Ваше превосходительство!
— Ну уж! — приобнял. — Был бы и ты, сам не захотел. Помнишь известное определение: генерал — это достаточно поглупевший полковник?
— Хорошо, что ты не забыл. Ещё не отказываешься?
— Хотя по себе не замечаю, — сильными губами улыбался Свечин, — но отказываться было бы неблаговидно. Впрочем, — коснулся золотого эфеса воротынцевской шашки, — разве это хуже?
Сказал для вежливости, так не думал?
Да Воротынцев не завидовал — ни когда первый раз прочёл
в списках, ни когда увидел сейчас. Двух чувств он вообще не знал
в жизни — зависти и обиды, вероятно от высокой уверенности
в себе. И никогда за два года он не раскаивался, что тогда на ставочных генералах душу отвёл и правду насытил.

10
октябрь шестнадцатого — книга 2