Теоретические проблемы актуальной этнополитики в России: Этносоциология модернизации современной России

ÒÅÎÐÅÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ
ÀÊÒÓÀËÜÍÎÉ ÝÒÍÎÏÎËÈÒÈÊÈ Â ÐÎÑÑÈÈ

Ýòíîñîöèîëîãèÿ ìîäåðíèçàöèè ñîâðåìåííîé Ðîññèè

ÃÀÄÆÈ ÀÁÄÓËÊÀÐÈÌÎÂ

ÒÅÎÐÅÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ
ÀÊÒÓÀËÜÍÎÉ ÝÒÍÎÏÎËÈÒÈÊÈ
 ÐÎÑÑÈÈ

Ýòíîñîöèîëîãèÿ ìîäåðíèçàöèè ñîâðåìåííîé Ðîññèè

Москва
2010

УДК  31:323
ББК  60.56
А  14

Рецензенты:
доктор юридических наук, профессор П.В. Крашенинников,
доктор философских наук, профессор Е.В. Грунт

Абдулкаримов Гаджи
Теоретические проблемы актуальной этнополитики в России: Этносоциология модернизации современной России. — М.: Издательство «Весь
Мир», 2010. — 336 с.

ISBN 9785777704962

В монографии представлены результаты исследования процессов этносоциокультурной интеграции/дезинтеграции социального пространства
современной России. С позиций междисциплинарного подхода автор выстраивает оригинальную теоретическую модель управления этносоциокультурной интеграцией современного российского общества в условиях
его системной трансформации. Теоретикометодологическую основу работы составил обширный круг как классической, так и современной литературы, посвященной проблемам «модернизационной парадигмы», этносоциологии и истории переходных периодов в традиционных и современных
обществах. Книга, безусловно, заслуживает внимания всех, кто интересуется данной проблематикой.

УДК  31:323
ББК  60.56  

Отзывы о книге направлять по адресу: gabdulkarimov@mail.ru

А 14

© Абдулкаримов Гаджи, 2008
ISBN 9785777704962

Введение  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
7

Глава 1. Этносоциокультурные факторы модернизационных 
процессов в современной России: 
методология исследования  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
19
1.1. Современная Россия как переходное общество: 
опыт методологической рефлексии  . . . . . . . . . . . . . . . .
21
1.2. Теория модернизации как метод исследования 
переходных состояний общества . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
42
1.3. Социальная трансформация России: 
современные тенденции и перспективные тренды  . . .
56
1.4. Исторические тренды российской этнополитики 
и этносоциокультурных процессов  . . . . . . . . . . . . . . . . .
74
1.5. Методология исследования этносоциокультурных 
процессов в переходном обществе: концепция 
«центр/периферия» и ее адаптация . . . . . . . . . . . . . . . . .
94

Глава 2. Трансформация нормативноценностных систем 
как фактор модернизации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115
2.1. Нормативноценностная система 
и ее функционирование в равновесных 
и неравновесных состояниях  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 119
2.2. Адаптационный потенциал нормативноценностных 
систем: структура и механизм реализации . . . . . . . . . . . 132

Содержание

2.3. Функциональная роль толерантности/интолерантности 
в социальных взаимодействиях и трансформации 
нормативноценностных систем  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 156

Глава 3. Моделирование управления социокультурной 
интеграцией как инструмент «инновационной» 
этнополитики в современной России . . . . . . . . . . . . . . . 181
3.1. Социокультурная интеграция и социальное 
взаимодействие: проблема управления  . . . . . . . . . . . . . 187
3.2. Моделирование управления социокультурной 
интеграцией в переходном обществе  . . . . . . . . . . . . . . . 223
3.3. Моделирование «инновационной» этнополитики 
в современной России  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254

Вместо заключения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 287
Библиография  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291
Summary  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 329

Содержание
6

Время — если измерять его событиями, а не оторванными листками календаря — способно менять скорость своего течения. Причем подобные временны´е замедления и ускорения присутствуют
как в жизни отдельного человека, так и в бытовании общественных систем. Череда похожих один на другой дней, месяцев, лет,
когда окружающий мир представляется обыденному взору бесконечной равниной с хорошо знакомыми ориентирами, иногда
взрывается таким бурным потоком перемен, что иной год по насыщенности событиями на единицу времени превосходит целое десятилетие. А монотонность равнинного пейзажа сменяется причудливым нагромождением скалистых гор и глубоких ущелий.
Два десятка лет, прошедшие с момента распада СССР, оказались как раз таким историческим периодом, когда время резко ускоряет свой бег, а интенсивность и радикальность происходящих
в обществе перемен зачастую заводят в тупик не только обыденное
сознание, но и сознание научное.
Очевидно, что в подобных ситуациях социология не может
ограничиваться только дескрипцией происходящих событий
и их текущим анализом. На первый план здесь выходит свойственная науке потребность в теоретическом осмыслении глубинных процессов, в выявлении в калейдоскопе событий тех трендов развития, которые определяют не только ближайшее,
но и долгосрочное будущее страны. Истинное предназначение

«Социология, при условии, что ею
занимаются надлежащим образом,
в некотором отношении всегда обречена
оставаться наукой, вносящей сумятицу в умы».

Энтони Гидденс

Введение

научной теории не в том, чтобы постфактум доказывать обществу, что «иного не было дано», а в том, чтобы показать бессмысленность поиска подобных оправданий и попытаться извлечь
уроки посредством соответствующего анализа.
Социальные отношения — важнейший предмет теоретического анализа обществоведения — в эпоху перемен открывают внимательному взгляду социолога те стороны, которые во времена
стабильности были прочно скрыты покровом повседневности
и рутиной традиции.
Привычный социальный порядок, досконально изученный социологами«полевиками» «под лупой» эмпирических наблюдений
и измерений, а затем воссозданный теорией в виде анатомической
картины структурнофункциональных связей, пронизывающих
всю совокупность индивидов, групп, классов, внезапно утрачивает стройность и ясность. Индивидуальности, группы и классы
словно вырываются на волю из пут своих структур и функций и,
переформатируя все социальное пространство, начинают творить
«праздник социологического непослушания», возвращая на историческую сцену первобытный социальный хаос.
Такие «праздники» — в истории их немало — не раз подвергали
серьезному сомнению позитивистский оптимизм, исходящий из
веры в способность науки познать законы социального поведения
«человека разумного», а значит, суметь с большой долей вероятности предсказать содержание и ход социальных изменений. Питирим Сорокин — один из самых проницательных свидетелей социального катаклизма, который в начале ХХ в. превратил шестую
часть суши в «царство хаоса» — с горечью заметил по этому поводу:
«…перед нами выступил человекстихия, а не только разумное существо… существо слепое, а не только сознательнозрячее, сила
хищная и разрушительная, а не только кроткая и созидательная»1.
Подобные социальные взрывы, не предсказанные теорией или
спрогнозированные таким образом, что смысл их остался недоступным для современников, в конечном счете, не столько подрубают «древо социологической теории», сколько позволяют отпасть «засохшим веткам», открывая простор для роста его живой
«кроне».
Именно стремление изучить и понять специфику переходных
процессов в обществе, когда социальный хаос приходит на смену

Введение
8

1 Сорокин П. А. Социология революции. — М., 2005. — С. 37.

социальному порядку лишь для того, чтобы в итоге породить новый социальный порядок, дает теоретической социологии возможность обрести реальную общественную значимость.
В имманентном споре о том, что изучает социология — причины социального поведения индивидов и групп, или же правила,
которыми руководствуются эти индивиды и группы, — скрыта
возможность нового подхода к пониманию неразрывной взаимосвязи социального порядка и социального хаоса. Тем более что
общенаучная основа такого подхода достаточно полно разработана так называемой Брюссельской школой и в особенности
И. Пригожиным, который, пусть и фрагментарно, рассмотрел некоторые социологические эффекты теории открытых нелинейных систем.
И отдельный индивид, и общество в целом стремятся минимизировать те издержки, которыми чреваты любые изменения существующего порядка, унаследованного от предшественников
и потому кажущегося разумным и понятным. То, что в социологии
принято называть правилами социального поведения, есть, в сущности, совокупность средств минимизации подобных издержек.
Наличие некоего — отчасти институализированного, отчасти
неформализованного — свода правил такого поведения обеспечивает целостность общества, интегрированность отдельных составных его частей в систему. Экспликация этих правил, особенно в их
неформализованной части, которая преимущественно скрыта
в традиции, является, безусловно, важной для науки. Но для большей части общества, de facto живущей в привычных рамках, она не
представляет особого интереса: эти правила воспринимаются как
данность, не требующая предметной рефлексии.
Социальный хаос, время от времени настигающий любое общество, резко увеличивает размеры социальных издержек
прежде всего по причине утраты прежними правилами их регулирующей функции. Упомянутое П. А. Сорокиным «ослепление», поражающее индивида и его «социальные эманации» в самой острой фазе переходного периода, есть своего рода отказ
«тормозной» системы социокультурных правил, которой данный индивид до сей поры вольно или невольно (бессознательно) руководствовался. И, по большому счету, не столь важно,
в какую форму будут облачены перемены: примут ли они вид
радикальных, но постепенных реформ или же выплеснутся
в мгновения изменяющей всё и вся революцией…

Введение
9

Единственный выход, который позволит придать системную
целостность возникшему из хаоса «новому порядку», заключается
в изменении правил в широком, но каждый раз историческиконкретном диапазоне: от сравнительно умеренной трансформации
до радикальной «смены вех».
Этот процесс, уже не единожды имевший место в мировой истории, происходит преимущественно стихийно; его траектория
почти всегда состоит из зигзагов, каждый из которых не только
чреват, но и сопровождается обилием материальных и человеческих потерь.
Вместе с тем теоретическое осмысление процессов, которые
развиваются в обществе в моменты его движения по траектории
«старый порядок — хаос — новый порядок», позволяет увидеть за
их вероятностным характером, а следовательно, за внешней «незаданностью» смены правил социального поведения индивидов,
групп и классов наличие определенных — и достаточно жестких —
механизмов этой смены. Частично они могут быть отнесены к имманентно присущим человеку способам самосохранения себя как
биологического вида, частично — к результатам его многовековой
социализации. При этом принципиально важно то, что изучение
этих механизмов позволяет, пусть и в неизбежно ограниченных
пределах, оказывать обществу, и прежде всего его властным структурам, практическую помощь в сознательном воздействии на стихийно развивающийся процесс. Главным результатом подобного
воздействия может и должна стать минимизация социальных издержек переходного периода.
Отсюда, на наш взгляд, вытекает едва ли не самая актуальная задача современной российской социологии, если так можно выразиться, ее «приоритетный социальный заказ»: разработка концепций
и моделей управления процессом социальной трансформации российского общества.
Речь идет о поиске тех управленческих инструментов, которые
позволят до известной степени направленно влиять на стихийно
происходящие изменения правил социального поведения многочисленных групп, из которых постепенно формируется новое социальное пространство России.
Сложность решения этой задачи усиливается многими особенностями как давнего, так и ближайшего исторического прошлого
нашей страны. И далеко не в последнюю очередь — ее имперским
наследием. С XVI в. Россия формировалась и развивалась как конВведение
10

тинентальная империя, объединявшая территории с различным
этническим и конфессиональным составом1. Современная Россия, как и ее непосредственный предшественник — Советский
Союз, является полиэтническим, мультикультурным и поликонфессиональным обществом.
Почти два десятка лет постсоветской истории наглядно показали, что социальные и политические процессы, происходящие
в стране, не могут быть адекватно исследованы и поняты вне учета этих уникальных особенностей российского социума. Тем более
что, будучи включена в мировую экономику, стремясь к усилению
своей роли в решении глобальных проблем, Россия неизбежно
оказывается под воздействием общемировой тенденции интенсификации миграционных процессов, все более усложняющих этносоциокультурную структуру общества.
Следовательно, любая системная попытка управления социальной трансформацией российского общества и минимизацией
издержек переходного процесса должна обязательно включать
такой компонент как этнополитика. Только социально интегрированное (в том числе и по этносоциокультурным основаниям)
общество способно успешно ответить на глобальные вызовы,
которые определяются трендами мирового развития в начале
XXI в.
Поэтому для российского общества государственная этнополитика становится одним из важнейших средств сохранения его уникальной, исторически обусловленной полиэтнокультурной целостности, главным препятствием на пути попыток сконструировать
то ли очередной «плавильный котел наций», то ли «новую историческую общность», «советский народ».
Россия после распада СССР как раз претерпевала и претерпевает глубокие системные сдвиги, пребывала в судорожном поиске
собственной модели развития, позволяющей успешно «вписаться»
в мировые процессы.
Очевидно, что для этого этнополитика должна базироваться на
прочном научном основании, синтезирующем новейшие достижения мировой и отечественной социальной науки.

Введение 
11

1 См., например: Геллер М. Я. История Российской империи. В 2х т. — М.,
2001; Каппелер А. Россия — многонациональная империя: Возникновение. История. Распад / Пер. с нем. — М., 2000; Ливен Д. Российская империя и ее враги
с XVI века до наших дней / Пер. с англ. — М., 2007.

Естественно, что решение столь масштабной задачи — дело не
только социологии, но и всего комплекса социальных наук. Однако представляется, что социология обладает в этом отношении известными преимуществами.
Вопервых, она изначально формировалась как наука об обществе в целом, как дисциплина, рассматривающая общество как систему. Поэтому в процессе своего становления и развития социология использовала не только эмпирический материал, предоставляемый другими науками, но и их методологические наработки.
В силу этого теоретическая социология выполняла и выполняет
интегрирующую функцию, формируя собственную категориальную
систему и методологию, обобщающую опыт других социальных
наук, и в то же время категориальный аппарат и методология социологии могут пусть и с оговорками, быть mutatis mutandis использованы этими науками при изучении их собственных предметов.
Вовторых, теоретическая составляющая социологии органично дополняется ее прикладной составляющей, которая обеспечивает этой науке «господствующие высоты» в осмыслении социальной реальности. Без надежных и валидных прикладных исследований невозможна качественная поверка выдвигаемых гипотез
и концепций. Проблема, однако, состоит в качестве прикладных
исследований.
К сожалению, приходится констатировать, что российская социология, которая в конце XIX — начале XX в. играла одну из ключевых ролей в формировании европейской социологической науки,
в советский период — в силу известных причин — практически утратила завоеванные позиции и только сейчас начинает постепенно
восстанавливать «дореволюционный» статус. Многолетняя непримиримая марксистская критика так называемой «буржуазной» социологии1 на деле обернулась невосполнимой для науки утратой — утратой времени и качества.
Не случайно, что с конца 1980х годов, когда было устранено или
существенно ослабело влияние вненаучных обстоятельств, мешавшее объективной оценке достижений мировой социологии, освоение зарубежных теорий и концепций приняло в профессиональной
среде массовый характер. Другое дело, что обращение к «мировому
опыту» в большинстве случаев свелось или к банальному эпигонстВведение
12

1 См. например: Буржуазная социология на исходе ХХ века. Критика новейших тенденций. — М., 1986.