Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

На войне и после войны (Записки ветерана)

Покупка
Основная коллекция
Артикул: 704888.01.99
Доступ онлайн
200 ₽
В корзину
Мемуары известного историка содержат откровенное повествование о фронтовой молодости, а также перипетиях неравной борьбы со сталинизмом и неосталинизмом в советской науке в 40—80е годы ХХ века, активным участником которой ему довелось быть. Многие аспекты этой борьбы освещаются впервые. В книгу вошли также яркие воспоминания автора, воевавшего в пехоте и в разведке 1й Гв. танковой армии Катукова. Особый интерес представляет доверительный и глубоко личный рассказ о службе в Советской военной администрации в Германии (СВАГ), об отношениях с союзниками и немцами. Составной частью книги является поэтическое эссе, отражающее многолетнее увлечение автора поэзией.
Плимак, Е. Г. На войне и после войны (Записки ветерана) / Е.Г. Плимак. - М.: Весь Мир, 2005. - 200 с.: ISBN 5-7777-0325-9. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/1013550 (дата обращения: 28.03.2024). – Режим доступа: по подписке.
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
УДК  929.8294
ББК  63
П  38

Книга публикуется в авторской редакции.

Плимак Е.Г.
На войне и после войны (Записки ветерана). — М.: Издательство
«Весь Мир», 2005. — 200 с.

ISBN 5777703259

Мемуары известного историка содержат откровенное повествование
о фронтовой молодости, а также перипетиях неравной борьбы со сталинизмом и неосталинизмом в советской науке в 40—80е годы ХХ века, активным участником которой ему довелось быть. Многие аспекты этой борьбы
освещаются впервые. В книгу вошли также яркие воспоминания автора,
воевавшего в пехоте и в разведке 1й Гв. танковой армии Катукова. Особый
интерес представляет доверительный и глубоко личный рассказ о службе
в Советской военной администрации в Германии (СВАГ), об отношениях
с союзниками и немцами. Составной частью книги является поэтическое
эссе, отражающее многолетнее увлечение автора поэзией.

УДК  929.8294
ББК  63

ISBN 5777703259
© Плимак Е.Г., 2005

П 38

От автора  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

НА ФРОНТЕ И В ПОБЕЖДЕННОЙ ГЕРМАНИИ

Моя фронтовая разведотдельская семья  . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
Моя «работа» во фронтовой семье  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16
Что я «могу» и что «не могу» на фронте . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19
Женский вопрос в нашей семье  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
Иван Панкин и Митя Бовтрюк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24
Неучтенная боевая награда  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27
О том, как Митя убил долговязого друга Фрица  . . . . . . . . . . 29
Прикарпатская баня  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33
Deine Lotti  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34
71:0  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39
Приказы выполняются в армии неукоснительно  . . . . . . . . . 41
Ценный совет Сан Саныча  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
Anni . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
72:1. Визит к доктору Бауэру  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 46
Визит на Моргенштрассе, 14  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47
Мое появление в Политдиректорате Контрольного 
совета  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49
Первое прощание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
Немного о Политдиректорате и союзных секретарях . . . . . . 53
Вопрос о передаче в союзное ведение главной 
радиостанции Германии  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 57

Содержание

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке  . . . . . . . . . . . . . 58
Визит на виллу Чейза  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 59
Удар ниже пояса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61
Небольшая передышка после выступления 
Кузнецова  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 62
Контрудар Николая Васильевича  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 64
Второе прощание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 65
Несколько слов о моей жене Маше  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 66
О роли «случая» в моей жизни  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 69

С ФРОНТОВ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ 
И ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО НА ФИЛОСОФСКИЙ 
ФРОНТ

Как из нас готовили волчью стаю . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74
Сумбур вместо обучения  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 78
Отточие вместо имени знаменитого «отрицателя» 
Лютера  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86
Чудеса в редакциях «Литературной газеты» 
и журнала «Партийная жизнь»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89
«Решающий удар» профессора Западова . . . . . . . . . . . . . . . . . 91
Погром на философском факультете  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 93
О том, как я и Ю. Карякин пользовались 
на экзаменах «шпаргалками»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
Определение «щипановщины» А. Галактионовым 
и П. Никандровым . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
Дискуссия о главе «Хотилов» и лагерная пыль . . . . . . . . . . . . 99

РЕФЕРЕНТ У ВОЖДЯ «МЕНЬШЕВИСТВУЮЩЕГО 
ИДЕАЛИЗМА»

Мое первое знакомство с академиком 
А.М. Дебориным  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 107
Борьба Деборина против партийного клейма . . . . . . . . . . . . . 109
Идейная традиция борьбы коммунистов 
и личный вклад в нее Сталина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 111
Некоторые мысли о методологии изучения 
общественнополитических идей  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115

4

НА ИСТОРИЧЕСКОМ И СНОВА НА ФИЛОСОФСКОМ 
ФРОНТЕ

Уход от философии к истории . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 124
Первая статья в «Новом мире» Александра Твардовского 
и первое избиение  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 127
ХХ съезд КПСС и историческая наука  . . . . . . . . . . . . . . . . . . 129
Как виделись С.П. Трапезникову 
«крутые повороты истории»?  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131
Неудавшаяся акция двух родственников . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
«Мятежный» партком Института истории 
АН СССР и его работа  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133
Как «стряпалось» дело Некрича  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 137
Разгром Сектора методологии М.Я. Гефтера  . . . . . . . . . . . . . 139
Разгром Трапезниковым Отдела актуальных проблем
исторического материализма В.Ж. Келле 
Института философии АН СССР  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 140
М.В. Нечкина против книги 
«Чернышевский или Нечаев?» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 145
Чем я занимался в ИМРД АН СССР?  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 148
Некоторые результаты «реформ» Ельцина  . . . . . . . . . . . . . . . 152

ФИЛОСОФСКАЯ ДИСКУССИЯ 16—25 ИЮНЯ 1947 ГОДА 
(Куда Жданов и его подручные вели нашу философию)

«Покушение» Г.Ф. Александрова на философскую
монополию И.В. Сталина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 157
«Разбор» книги Александрова на июньской 
дискуссии 1947 года  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
М.Б. Митин: «Надо основательно прочистить мозги»  . . . . . 160
Доклад «тов. Жданова А.А.» на Философской 
дискуссии июня 1947 года  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
Они первыми перешли Рубикон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 168
Заключительное слово Г.Ф. Александрова  . . . . . . . . . . . . . . . 170

ЛЮБОВЬ И КУЛЬТУРА КАК ОДОЛЕНИЕ СМЕРТИ?

Поэзия — высший символ человеческого общения  . . . . . . . 172
Почему Фрейд недолюбливал поэтов? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174

5

Психоанализ глазами пациента . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 176
О недостаточности формулы Иванова—Карякина 
«Культура как одоление смерти»  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 178
Поэзия как боевое оружие  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 179
Мое страшное поэтическое состязание . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181
О переводе непереводимых стихов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 185
Борис Пастернак «обрубает» самые дорогие ему строки . . . 188
«Предупреждение» Арсения Тарковского  . . . . . . . . . . . . . . . . 189

Послесловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 191

Примечания  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195

Сразу хочу предупредить: я не писатель, никогда не рассчитывал увидеть свое повествование в печати и, соответственно, у меня не было желания стать членом Союза писателей. С меня довольно было, что записки мои в частном порядке прочли несколько близких мне людей,
добрых моих знакомых.
Но случилось так, что один из них, Игорь Виноградов, будучи редактором журнала «Континент», посчитал, что мои воспоминания могут оказаться интересны и более широкому кругу людей, и опубликовал
их сокращенный текст в № 84 этого журнала за 1995 год. Я согласился,
хотя и сознавал, что стиль, слог и прочие качества моего рассказа оставляют желать лучшего. Но я же предупредил, что я не писатель.
Да и писалось все это престранно — сразу притертыми друг к другу
кусками, то дома, то на какомнибудь бульваре, а то и в электричке по
дороге к своему другу. Отвечаю за одно: все рассказанное мною
и в 1995 году, и сейчас в году 2005, когда исполнилось 60 лет со дня Победы,— чистая правда, какой она видится мне с расстояния более чем
полувека. В отличие от публикации Виноградова я восстанавливаю сокращенные им изза лимита объема его журнала тексты и даю не измененные, а подлинные звания и фамилии тех, о ком мне захотелось или
пришлось вспомнить и рассказать. Даю я в этой книге и фотографию
нашего боевого разведотдела штаба 8го Гвардейского механизированного корпуса 1й Гвардейской танковой армии Катукова. Моим боевым
товарищам я и посвящаю эти записки.

От автора

Моя фронтовая разведотдельская семья

В верхнем левом — «архивном» — ящике моего письменного стола
хранится фотография, которую я прислал в 1945 году своей маме из
действующей армии. Надпись на оборотной стороне этой карточки
кажется мне теперь диковатой, но она — вполне в духе моей юности,
пришедшейся на последние два года той действительно великой войны. Ведь стороны готовились к ней долго, проявляя при этом невиданное дипломатическое коварство, изворотливость и хитрость; в ходе ее были разыграны величайшие, непревзойденные по размаху
и мастерству сражения, убито на них было великое множество людей — миллионов под пятьдесятшестьдесят, ранено еще миллионов
полтораста. А сколько женщин остались без мужей, братьев, сестер
и детей, потеряли кров, да к тому же еще и были изнасилованы, статистика не сообщает, даже приблизительно, здесь статистика совершенно бессильна…
Итак, надпись на обороте посланной матери фронтовой карточки
гласила: «Посылаю фотографию, где я снят среди боевых товарищей по
работе. Последние полтора года вместе с ними делили радость и горе и переносили боевые невзгоды. Карточку прошу сохранить для меня».
Мать моя, Нина Павловна Крячко, карточку сохранила.
На фотографии — пять мужчин в гимнастерках с погонами. Это моя
фронтовая семья. Правда, не вся. И не первая. В первую я попал через
полгода после того, как в январе 1943го меня, семнадцатилетнего юнца, забрали изпод теплого крылышка моей мамы в холодный, вьюжный городок Сенгилей, что на Волге, в пехотное училище. Там я,
по приказу командования, месяца три перетаскивал с ребятами по льду

9

На фронте 
и в побежденной Германии

бревна изза Волги на наш берег (бревна были жизненно нужны городу в ту суровую зиму), а ночами кормил на нарах вшей. Когда я их впервые увидел, я даже не сообразил, что это такое, и удивленно спросил
о них у лежавшего рядом приятеля Кольки, с которым был вместе мобилизован в городе Пенза (кстати, на фронте вшей изводили).
Так вот, три месяца я таскал бревна, привык голодать, если к этому
вообще можно «привыкнуть», а вши да верхний рубец жесткого армейского ботинка изъязвили мне правую ногу, наградив единственным моим боевым рубцом (впрочем, что считать рубцом?). Потом я ровно три
месяца пролежал в госпитале уже в Саратове (язвы никак не хотели заживать в сенгилейской санчасти). В госпитале справились с язвами, я
немного отъелся и отлежался в чистой постели и был выписан, когда
в палатах стало не хватать мест для раненых на Курской дуге. С такой вот
солидной боевой выучкой и был отправлен я на фронт вместе с друзьями моими в июле 43го, прямехонько в ад Великой Отечественной. Ехали на фронт мы по железной дороге, буквально обложенной с обеих сторон покореженными и почемуто перевернутыми днищем вверх
«тридцатьчетверками». Вдохновляющее было зрелище…

10

Моя фронтовая разведотдельская семья. Лето 1944 года.

Ребят, правда, в отличие от меня, подучили в Сенгилее, благо Волга
разлилась весной и таскать бревна они перестали. И они уже умели
ползать, коекак стрелять, в том числе даже из миномета, но особенно
хорошо — колоть штыком. Этому учили и в Сенгилее, и потом в Саратове, хотя я сроду не видел на фронте винтовок со штыками. По приезде на фронт я попал в Минбатарею 120 мм — благодаря своему росту,
176 см. Перед отправкой на передовую нас построили на какойто поляне и поделили пополам: более рослых — в минометчики, чуть подальше от передовой; менее рослых — в пехоту, сразу под пули. Через
дветри недели боев оставшихся в живых минометчиков, бойцов взвода охраны полка, да и коекого из писарей снова выстроили на какойто поляне и снова поделили — кому на прежнее место, кому — сразу
под пули; пехоту к этому времени у нас в полку почти всю повыбило,
потери надо было восполнить…
Минбатарея 120 мм, где я дорос до должности командира миномета
(он же и наводчик), стала первой моей боевой семьей. Но о минометной работе вроде все и так правдиво рассказал Окуджава в повестушке
«Будь здоров, школяр», что мне не стоит повторяться; а эти записки
о той поре моей юности, которая прошла в разведотделе славного 8го
Гвардейского Прикарпатского, Лодзинского, Берлинского и прочая
и прочая мехкорпуса 1й Гвардейской танковой армии. Членом моей
второй фронтовой семьи я стал, благодаря маломальскому знанию
немецкого языка.
Пятеро мужчин в гимнастерках, запечатленных на фотографии, которую я послал маме, а ныне вот публикую, и были второй моей боевой
семьей, вернее — ее главной частью.
Представляю: трое, офицерыразведчики, — это наше начальство.
Они сидят на стульях в первом ряду. Двое — старшины, стоят за ними.
Это я и второй наш, а точнее первый разведотдельский военпереводчик
1го разряда Александр Александрович Фишер, он же Сан Саныч. Он на
карточке получился почемуто ниже меня ростом, хотя на самом деле
был мужчина видный, солидный, убеленный сединой, повыше меня.
Когда у нас с ним в 45м появились после очередной реквизиции черные
бархатные погоны с золотой поперечной буквой «Т», все пленные, как
один, принимали пожилого Сан Саныча за генерала и вытягивались перед ним в струнку. Соперничать с ним по части владения немецким языком у меня вообще не было шансов — Сан Саныч происходил из чистокровных немцев, хотя, впрочем, был вполне советским человеком
и отважным бойцом, награжденным двумя военными орденами.
Но рассказывать надо все же както по воинскому регламенту, и потому начну рассказ заново — с главы семьи.

11

Он сидит в центре, как ему положено по чину и должности. Это
начальник разведотдела 8го Гвардейского мехкорпуса 1й Гв. танковой армии подполковник Андреяко. Ему под сорок, он сухопар, строен и явно позирует. Взгляд у него — чуть надменный и какойто хищноватый, одновременно на добычу устремленный и зорко следящий за
тем, что делается по сторонам. Такой взгляд я видел однажды, уже после войны, в Москве на трамвайной остановке у карманника, который
облюбовывал очередную свою жертву, и мне сразу вспомнился Андреяко. Он и был в молодости беспризорником, потом детдомовцем, потом курсантом училища, потом кадровым офицером, но ухватки своей
с трудом обузданной юности сохранил до времен войны и в разведку
попал недаром. Дерзкий, нагловатый, но всегда расчетливый, он выполнял во время прорывов нашей танковой армии всегда какието
важные задания. Что они были важны — спору нет. Но мне вот почемуто казалось, что Андреяко не любил во время операций оставаться
в штабе корпуса вблизи начштаба полковника Воронченко — тот мог
в любой момент дать ему какоето сверхважное непредвиденное
и опасное задание. А душе нашего Андреяко требовалось не просто
выполнять какието опасные и важные задания, но и погулять на
фронтовой вольной воле. И эту волю он себе давал, бросая наш боевой
разведотдельский бронетранспортер от бригады к бригаде, никогда не
зарываясь слишком далеко вперед и в нужный момент быстро покидая
то место, где становилось чересчур жарко, — танковой разведке не
обязательно лезть в самое пекло…
Во время постоянных разъездов Андреяко по бригадам руководить
разведкой в штабе корпуса оставался майор Глыбовский, Замначразведотдела,— собственно для руководства разведкой корпуса и Сан Саныч — для обработки доставляемых в штаб пленных. Меня же Андреяко всегда забирал с собой — ему требовался еще и личный переводчик.
Хотя, впрочем, допросить пленного вблизи передовой, в бригаде,
или отправить меня в небольшую рекогносцировку в несколько неясной ситуации было порой действительно полезно — и для Андреяко,
и для дела.
Заместитель начальника разведотдела — майор Глыбовский — сидит
рядом с шефом справа. Взгляд у майора с хитроватым прищуром, на губах застыла ухмылочка — он прекрасно знает цену и себе, и всем нам,
знает, что на немто, бывшем главбухе крупного иркутского завода,
и держится в корпусе вся разведдеятельность. Держится прочно, ибо
майор както нутром угадывает замыслы противника, в боях может
быстро — по показаниям случайных пленных и по обрывкам скупых
донесений — склеить для Начштаба почти всегда точную карту распо12

ложения сил во вражеском стане. Соображает он мгновенно и не теряется в любой обстановке. В штабе он думает «за противника» — предугадывает, в какой бок и когда тот соберется бить, а удары в бок нашей
наступающей 1й Гв. танковой армии, особенно когда бьет какаянибудь танковая дивизия СС (а то и дветри) — вещь смертельно опасная. Тут не помогут слабые фланговые заслоны нашего разведбата. Тут
надо срочно заворачивать — срочно! — навстречу противнику, ударившему во фланг, весь наш мехкорпус, а то и еще два танковых в придачу.
Иначе и 1й Гв. танковой — хана, и на фронте — дыра…
Слева от Андреяко капитан Назаров — офицер разведотдела по особым поручениям, у него на груди орденов больше, чем у всех. Он тоже
вечно мотается на своем броневичке по бригадам, передовым отрядам,
нашим заслонам, разыскивает кудато запропастившихся «соседей».
Но уже ничего не предпринимает по собственной воле, следуя исключительно воле и приказам Начштаба. Вечно попадает в переплеты,
из которых выкручивается целым и невредимым. Один  раз — это было
зимой то ли в Польше, то ли в Германии уже — он въехал лунной ночью
в расположение крупной немецкой танковой части, остановившейся
в селе, миновал это село, объезжая танки, бронетранспортеры, покуривающих фрицев, — никому из них в голову не пришло, что объезжает
загородившие дорогу боевые машины русский броневичок и что торчит в его башенке в немецком маскхалате не какойнибудь хауптман
Зомбарт, а капитан Назаров. А в Прикарпатье капитан привел в расположение одной из наших танковых бригад целую роту (если не батальон) противника. Все на том же броневичке он въехал во вражеский
строй на повороте горной дороги — въехал, остановил машину и, поскольку выхода у него не было решительно никакого, он властным
жестом приказал противнику сдаваться и следовать за ним… О, эта вечная игра разведчика со смертью! На счастье Назарова противником
оказались не немцы, а венгры, не очень желавшие сражаться с нами даже на подступах к их собственной стране; они ему запросто сдались.
А вот во время боев в Померании в 1945м, когда прямо на деревню,
в которой разместился наш штаб, вышла никому не известная и даже
не обозначенная на карте Глыбовского танковая колонна, отсутствие
в штабе Назарова чуть не погубило Глыбовского. Начальнику штаба
Воронченко пришлось, естественно, послать для уяснения состава колонны и ее намерений бывшего у него под рукой майора. Тот выехал
навстречу неизвестности, восседая на башне Т34 (из отряда сопровождения штаба), чтобы лучше видеть. А темнота была уже густаяпрегустая, ровно ничегошеньки не было видно впереди. И ровно через пять
минут «тридцатьчетверка» получила снаряд в брюхо — шедшая во гла13

ве немецкой колонны «пантера» била прямой наводкой. Экипаж Т34,
как было принято тогда говорить, героически погиб в бою, а восседавшего на его башне майора ласково так сбросило взрывной волной
в придорожный кювет, по которому он, чуть оглушенный взрывом,
на четвереньках и добрался до деревни, где уже не было нашего штаба.
Штаб всегда оперативно — в этом отношении Воронченко не уступал
Андреяко — убирался восвояси из горячих мест. На счастье Глыбовского — а везло ему тоже фантастически — в деревне задержался один наш
мотоциклист, у бойца разведбата барахлил мотор. К моменту прибытия
майора в деревню мотор снова заработал и боец вместе с майором
пулей вылетели из деревни – под градом немецких пуль.
Конечно, капитану Назарову до майора Глыбовского было всетаки
так же далеко, как мне до Сан Саныча. Но разведчиком он был смелым,
а главное, инициативным; инициатива же в разведке, будь то малая
операция или большая, фронтовая или тыловая, — вещь наипервейшая. Именно благодаря инициативе капитана Назарова наш разведотдел был обеспечен несколькими ящиками великолепнейшего французского шампанского под Львовым, и, хотя оно было по букету явно
грабленное — поначалу немцами у французов, потом нами — у немцев,
я в жизни не пил ничего подобного. А перед броском на Берлин, когда
мы на несколько недель застряли в одной польской деревушке — формировка была на сей раз фундаментальнейшая, — капитан Назаров, канув кудато в неизвестность и пропав на три дня, вернулся все же обратно и торжественно извлек из своего броневичка, к нашему общему
изумлению и восхищению, три кипы великолепнейших черных суконных танковых немецких штанов с кожаной накладкой там, где у танкиста задница. Эти комбинированные штаны были тут же расхватаны обносившимися за годы войны деревенскими жителями, обеспечив
нашему разведотделу — на зависть всем прочим отделам штаба, и даже
оперативному — польский самогон на все время формировки. Признаюсь: зверское было зелье. Нарушив меру, поначалу не привыкший
к дьявольскому зелью наш разведотдел в полном составе оказывался
пару раз у ближайшего забора — без этой опоры мы просто не могли устоять на ногах, освобождая организм от отравы. Но все же это было
славное зелье, здорово помогавшее нам в эти дни разрядки «делить радость и горе».
Стоим за спиной офицеровразведчиков мы с Сан Санычем, оба
старшины и военпереводчики 1го разряда. А это в разведке уже совсем
другой, низший класс, хотя все грани, как известно, в природе подвижны и порою в боях грани между нами стирались. Вообщето чинами мы
были обижены — по должности нам полагалось быть капитанами.

14

Доступ онлайн
200 ₽
В корзину