Тссс!..

А.П. Чехов

ТССС!..

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Тссс!.. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 5 с. – (Библиотека русской 

классики).

ISBN 978-5-16-007314-9
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

ТССС!..

Иван Егорович Краснухин, газетный сотрудник средней руки, 

возвращается домой поздно ночью нахмуренный, серьезный и както особенно сосредоточенный. Вид у него такой, точно он ждет 
обыска или замышляет самоубийство. Пошагав по своей комнате, 
он останавливается, взъерошивает волосы и говорит тоном Лаэрта, 
собирающегося мстить за свою сестру:

– Разбит, утомлен душой, на сердце гнетущая тоска, а ты изволь 

садиться и писать! И это называется жизнью?! Отчего еще никто 
не описал того мучительного разлада, который происходит в писателе, когда он грустен, но должен смешить толпу, или когда весел, 
а должен по заказу лить слезы? Я должен быть игрив, равнодушнохолоден, остроумен, но представьте, что меня гнетет тоска или, 
положим, я болен, у меня умирает ребенок, родит жена!

Говорит он это, потрясая кулаком и вращая глазами… Потом он 

идет в спальню и будит жену.

– Надя, – говорит он, – я сажусь писать… Пожалуйста, чтобы 

мне никто не мешал. Нельзя писать, если ревут дети, храпят кухарки… Распорядись также, чтобы был чай и… бифштекс, что ли… 
Ты знаешь, я без чая не могу писать… Чай – это единственное, что 
подкрепляет меня в работе.

Вернувшись к себе в комнату, он снимает сюртук, жилетку и 

сапоги. Разоблачается он медленно, затем, придав своему лицу выражение оскорбленной невинности, садится за письменный стол.

На столе ничего случайного, будничного, но всё, каждая само
малейшая безделушка, носит на себе характер обдуманности и 
строгой программы. Бюстики и карточки великих писателей, куча 
черновых рукописей, том Белинского с загнутой страницей, затылочная кость вместо пепельницы, газетный лист, сложенный небрежно, но так, чтобы видно было место, очерченное синим карандашом, с крупной надписью на полях: «Подло!» Тут же с десяток 
свежеочиненных карандашей и ручек с новыми перьями, очевидно 
положенных для того, чтобы внешние причины и случайности, 
вроде порчи пера, не могли прерывать ни на секунду свободного, 
творческого полета…

Краснухин откидывается на спинку кресла и, закрыв глаза, по
гружается в обдумывание темы. Ему слышно, как жена шлепает 
туфлями и колет лучину для самовара. Она еще не совсем проснулась, это видно из того, что самоварная крышка и нож то и дело 
валятся из рук. Скоро доносится шипение самовара и поджариваемого мяса. Жена не перестает колоть лучину и стучать около печки 

заслонками, вьюшками и дверцами. Вдруг Краснухин вздрагивает, 
открывает испуганно глаза и начинает нюхать воздух.

– Боже мой, угар! – стонет он, страдальчески морща лицо. –

Угар! Эта несносная женщина задалась целью отравить меня! Ну, 
скажите же, бога ради, могу ли я писать при такой обстановке?

Он бежит в кухню и разражается там драматическим воплем. 

Когда, немного погодя, жена, осторожно ступая на цыпочках, приносит ему стакан чаю, он по-прежнему сидит в кресле, с закрытыми глазами, и погружен в свою тему. Он не шевелится, слегка барабанит по лбу двумя пальцами и делает вид, что не слышит присутствия жены… На лице его по-прежнему выражение оскорбленной невинности.

Как девочка, которой подарили дорогой веер, он, прежде чем 

написать заглавие, долго кокетничает перед самим собой, рисуется, ломается… Он сжимает себе виски, то корчится и поджимает 
под кресло ноги, точно от боли, то томно жмурится, как кот на диване… Наконец, не без колебания, протягивает он к чернильнице 
руку и с таким выражением, как будто подписывает смертный 
приговор, делает заглавие…

– Мама, дай воды! – слышит он голос сына.
– Тссс! – говорит мать. – Папа пишет! Тссс…
Папа пишет быстро-быстро, без помарок и остановок, едва ус
певая перелистывать страницы. Бюсты и портреты знаменитых 
писателей глядят на его быстро бегающее перо, не шевелятся и, 
кажется, думают: «Эка, брат, как ты насобачился!»

– Тссс! – скрипит перо.
– Tccc! – издают писатели, когда вздрагивают вместе со столом 

от толчка коленом.

Вдруг Краснухин выпрямляется, кладет перо и прислушивает
ся… Он слышит ровный, монотонный шёпот… Это в соседней 
комнате жилец, Фома Николаевич, молится богу.

– Послушайте! – кричит Краснухин. – Не угодно ли вам потише 

молиться? Вы мешаете мне писать!

– Виноват-с… – робко отвечает Фома Николаевич.
– Tccc!
Исписав пять страничек, Краснухин потягивается и глядит на 

часы.

– Боже, уже три часа! – стонет он. – Люди спят, а я… один я 

должен работать!

Разбитый, утомленный, склонив голову набок, он идет в спаль
ню, будит жену и говорит томным голосом:

– Надя, дай мне еще чаю! Я… ослабел!

Пишет он до четырех часов и охотно писал бы до шести, если 

бы не иссякла тема. Кокетничанье и ломанье перед самим собой, 
перед неодушевленными предметами, вдали от нескромного, наблюдающего ока, деспотизм и тирания над маленьким муравейником, брошенным судьбою под его власть, составляют соль и мед 
его существования. И как этот деспот здесь, дома, не похож на того маленького, приниженного, бессловесного, бездарного человечка, которого мы привыкли видеть в редакциях!

– Я так утомлен, что едва ли усну… – говорит он, ложась 

спать. – Наша работа, эта проклятая, неблагодарная, каторжная 
работа, утомляет не так тело, как душу… Мне бы бромистого калия принять… Ох, видит бог, если б не семья, бросил бы я эту работу… Писать по заказу! Это ужасно!

Спит он до двенадцати или до часу дня, спит крепко и здоро
во… Ах, как бы еще он спал, какие бы видел сны, как бы развернулся, если бы стал известным писателем, редактором или хотя бы 
издателем!

– Он всю ночь писал! – шепчет жена, делая испуганное лицо. –

Tccc!

Никто не смеет ни говорить, ни ходить, ни стучать. Его сон –

святыня, за оскорбление которой дорого поплатится виновный!

– Tccc! – носится по квартире. – Tccc!