Скорая помощь

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

СКОРАЯ ПОМОЩЬ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

СКОРАЯ ПОМОЩЬ 

– Ребята, пустите с дороги, старшина с писарем идет! 
– Герасиму Алпатычу, с праздником! – гудит толпа навстречу 
старшине. – Дай бог, чтоб, значит, Герасим Алпатыч, не вам, не 
нам, а как богу угодно. 
Подгулявший старшина хочет что–то сказать, но не может. Он 
неопределенно шевелит пальцами, пучит глаза и надувает свои 
красные опухшие щеки с такой силой, как будто берет самую высокую ноту на большой трубе. Писарь, маленький, куцый человек 
с красным носиком и в жокейском картузе, придает своему лицу 
энергическое выражение и входит в толпу. 
– Который тут утоп? – спрашивает он. – Где утоплый человек? 
– Вот этот самый! 
Длинный, тощий старик, в синей рубахе и лаптях, только что 
вытащенный мужиками из воды и мокрый с головы до пят, расставив руки и разбросав в стороны ноги, сидит у берега на луже и 
лепечет: 
– Святители угодники... братцы православные... Рязанской губернии, Зарайского уезда... Двух сынов поделил, а сам у Прохора 
Сергеева... в штукатурах. Таперича, это самое, стало быть, дает 
мне семь рублев и говорит: ты, говорит, Федя, должен тепереча, 
говорит, почитать меня заместо родителя. Ах, волк те заешь! 
– Ты откеда? – спрашивает писарь. 
– Заместо, говорит, родителя... Ах, волк те заешь! Это за семь–
то рублев? 
– Вот этак лопочет и сам не знает по–каковски, – кричит сотский Анисим не своим голосом, мокрый по пояс и, видимо, 
встревоженный происшествием. – Дай я тебе объясню, Егор Макарыч! Ребята, постой, не галди! Я желаю всё как есть Егору Макарычу... Идет он, значит, из Курнева... Да погоди, ребята, не 
болтай зря! Идет он, значит, из Курнева, и понесла его нелегкая 
бродом. Человек, значит, выпивши, не в своем уме, полез сдуру в 
воду, а его с ног сшибло и зачало вертеть, как щепку. Кричит 
благим матом, а тут я с Ляксандрой... Чего такое? По какому случаю человек кричит? Видим, тонет... Что тут делать? Бросай, 
кричу, Ляксандра, к шуту гармонию, мужика спасать! Лезем прямо, как есть, а там вертит и крутит, вертит и крутит – спаси, царица небесная! Попали в самую вертячую... Он его за рубаху, я за 
волосья. Тут прочий народ, который увидел, бежит на берег, крик 

2 

подняли... каждому спасать душу желается... Замучились, Егор 
Макарыч! Не подоспей мы вовремя, совсем бы утоп ради праздника... 
– Как тебя звать? – спрашивает писарь утопленника. – Какого 
происхождения? 
Тот бессмысленно поводит глазами и молчит. 
– Очумел! – говорит Анисим. – И как не очуметь? Почитай, 
полное брюхо воды. Милый человек, как тебя знать? Молчит! 
Какая в нем жизнь? Видимость одна, а душа небось наполовину 
вышла... Экое горе ради праздника! Что тут прикажешь делать? 
Помрет, чего доброго... Погляди, как рожа–то посинела! 
– Послушай, ты! – кричит писарь, трепля утопленника за плечо. – Ты! Отвечай, тебе говорю! Какого ты происхождения? 
Молчишь, словно тебе весь мозух в голове водой залило. Ты! 
– Это за семь–то рублей? – бормочет утопленник. – Поди ты, 
говорю, к псу... Мы не желаем... 
– Чего ты не желаешь? Отвечай явственно! 
Утопленник молчит и, дрожа всем телом от холода, стучит зубами. 
– Одно только звание, что живой, – говорит Анисим, – а поглядеть, так и на человека не похож. Капель бы ему каких... 
– Капель... – передразнивает писарь. – Какие тут капли? Человек утоп, а он – капли! Откачивать надо! Что рты поразевали? 
Народ бесчувственный! Бегите скорей в волостное за рогожей да 
качайте! 
Несколько человек срываются с места и бегут к деревне за рогожей. На писаря находит вдохновение. Он засучивает рукава, 
потирает ладонями бока и делает массу мелких телодвижений, 
свидетельствующих об избытке энергии и решимости. 
– Не толпитесь, не толпитесь, – бормочет он. – Которые лишние, уходите! Поехали за урядником? А вы бы уходили, Герасим 
Алпатыч, – обращается он к старшине. – Вы назюзюкались, и в 
вашем интересном положении самое лучшее теперь сидеть дома. 
Старшина неопределенно шевелит пальцами и, желая что–то 
сказать, так надувает лицо, что оно того и гляди лопнет и разлетится во все стороны. 
– Ну, клади его, – кричит писарь, когда приносят рогожу. – 
Берите за руки и за ноги. Вот так. Теперь кладите. 

3 

– Поди ты, говорю, к псу, – бормочет утопленник, не сопротивляясь и как бы не замечая, что его поднимают и кладут на рогожу. – Мы не желаем. 
– Ничего, ничего, друг, – говорит ему писарь, – не пужайся. 
Мы тебя малость покачаем и, бог даст, придешь в чувство. Сейчас приедет урядник и составит протокол на основании существующих законов. Качай! Господи благослови! 
Восемь дюжих мужиков, в том числе и сотский Анисим, берутся за углы рогожи; сначала они качают нерешительно, как бы 
не веря в свои силы, потом же, войдя мало–помалу во вкус, придают своим лицам зверское, сосредоточенное выражение и качают с жадностью и с азартом. Они вытягиваются, становятся на 
цыпочки, подпрыгивают, точно хотят вместе с утопленником 
взлететь на небо. 
– Рраз! раз! раз! раз! 
Вокруг них бегает куцый писарь и, вытягиваясь изо всех сил, 
чтобы достать руками рогожу, кричит не своим голосом: 
– Шибче! Шибче! Все сразу, в такт! Раз! раз! Анисим, не отставай, прошу тебя убедительно! Раз! 
Во время короткой передышки из рогожи показываются 
всклокоченная голова и бледное лицо с выражением недоумения, 
ужаса и физической боли, но тотчас исчезают, потому что рогожа 
вновь летит вверх направо, стремительно опускается вниз и с 
треском взлетает вверх налево. Толпа зрителей издает одобрительные звуки: 
– Так его! Потрудитесь для души! Спасибо! 
– Молодчина, Егор Макарыч! Потрудись для души, – это правильно! 
– А уж мы его, братцы, так не отпустим! Как, значит, станет на 
ноги, в ум придет, – ставь ведро за труды! 
– Ах, в рот те дышло с маком! Гляди–кась, братцы, шмелевская барыня с приказчиком едет. Так и есть. Приказчик в шляпе. 
Около толпы останавливается коляска, в которой сидит полная 
пожилая дама, в pince–nez и с пестрым зонтиком; спиной к ней, 
на козлах, рядом с кучером, сидит приказчик – молодой человек, 
в соломенной шляпе. У барыни лицо испугано. 
– Что такое? – спрашивает она. – Что это делают? 
– Утоплого человека откачиваем! С праздником! Маленько 
выпивши, потому, собственно, такое дело – нынче поперек всей 
деревни с образами ходили! Праздник! 

4 

– Боже мой! – ужасается барыня. – Они утопленника откачивают! Что же это такое? Этьен, – обращается она к приказчику, – 
подите, ради бога, скажите им, чтобы они не смели этого делать. 
Они уморят его! Откачивать – это предрассудок! Нужно растирать и искусственное дыхание. Идите, я вас прошу! 
Этьен прыгает с козел и направляется к качающим. Вид у него 
строгий. 
– Что вы делаете? – кричит он сердито. – Нешто можно человека откачивать? 
– А то как же его? – спрашивает писарь. – Ведь он утоплый! 
– Так что же, что утоплый? Обмерших от утонутия надо не откачивать, а растирать. Так в каждом календаре написано. Будет 
вам, бросьте! 
Писарь конфузливо пожимает плечами и отходит в сторону. 
Качающие кладут рогожу на землю и удивленно глядят то на барыню, то на Этьена. Утопленник уже с закрытыми глазами лежит 
на спине и тяжело дышит. 
– Пьяницы! – сердится Этьен. 
– Милый человек! – говорит Анисим, запыхавшись и прижимая руку к сердцу. – Степан Иваныч! Зачем такие слова? Нешто 
мы свиньи, не понимаем? 
– Не смей качать! Растирать нужно! Берите его, растирайте! 
Раздевайте скорей! 
– Ребята, растирать! 
Утопленника раздевают и под руководством Этьена начинают 
растирать. Барыня, не желающая видеть голого мужика, отъезжает поодаль. 
– Этьен! – стонет она. – Этьен! Подите сюда! Вы знаете, как 
делается искусственное дыхание? Нужно переворачивать с боку 
на бок и давить грудь и живот. 
– Поворачивайте его с боку на бок! – говорит Этьен, возвращаясь от барыни к толпе. – Да живот ему давите, только полегче. 
Писарь, которому после кипучей, энергической деятельности 
становится как–то не по себе, подходит к утопленнику и тоже 
принимается растирать. 
– Старайтесь, братцы, убедительно вас прошу! – говорит он. – 
Убедительно вас прошу! 
– Этьен! – стонет барыня. – Подите сюда! Давайте ему нюхать 
жженые перья и щекочите... Велите щекотать! Скорей, ради бога! 

5 

Проходит пять, десять минут... Барыня глядит на толпу и видит внутри ее сильное движение. Слышно, как пыхтят работающие мужики и как распоряжаются Этьен и писарь. Пахнет жжеными перьями и спиртом. Проходит еще десять минут, а работа 
все продолжается. Но вот, наконец, толпа расступается, и из нее 
выходит красный и вспотевший Этьен. За ним идет Анисим. 
– Надо было бы с самого начала растирать, – говорит Этьен. – 
Теперь уж ничего не поделаешь. 
– Где уж тут поделать, Степан Иваныч! – вздыхает Анисим. – 
Поздно захватили! 
– Ну, что? – спрашивает барыня. – Жив? 
– Нет, помер, царство ему небесное, – вздыхает Анисим, крестясь. – О ту пору, как из воды вытащили, движимость в нем была и глаза раскрывши, а теперича закоченел весь. 
– Как жаль! 
– Значит, планида ему такая, чтоб не на суше, а в воде смерть 
принять. На чаек бы с вашей милости! 
Этьен вскакивает на козла, и кучер, оглянувшись на толпу, которая сторонится от мертвого тела, бьет по лошадям. Коляска катит дальше.