В зверинце

А.И. Куприн  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

В ЗВЕРИНЦЕ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

В ЗВЕРИНЦЕ 

 
В походном, наскоро сколоченном из досок зверинце Иоганна 
Миллера сторожа еще не успели зажечь ламп для вечернего 
представления. На всем лежит тяжелая полумгла. Железные решетки, клетки, барьеры, скамейки, столбы, поддерживающие 
крышу, кадки с водою и ящики для песка кажутся при этом умирающем мерцании осеннего вечера нагроможденными в беспорядке. Воздух насыщен острым запахом мелких хищников: лис, 
куниц и рысей, смешанным с запахом испортившегося сырого 
мяса и птичьего помета. 
Вздрагивая от холода и тесно прижавшись друг к другу, пленники тяжело дремлют в своих клетках. В этот час они отдыхают 
от назойливого любопытства публики. 
Желтые, серые, краснохвостые попугаи нахохлились на своих 
жердочках, привязанные к ним тонкими цепочками за ноги. 
Большой старый слон, который в темноте кажется издали безобразной громадой, дремлет, перекачиваясь на своей площадке с 
ноги на ногу, и то развивает, то свивает гибкий хобот. Обезьяны 
сбились в тесную кучу в самом дальнем углу своего помещения. 
Некоторые нежно обняли друг дружку за шею; одна приложила 
голову на колени соседке. Выражения лиц у них у всех печальнопокорные, и теперь они больше, чем когда-либо, похожи на людей. В самом конце зверинца, на низкой насести, сидит старый 
орел, общипанный, облезлый и сгорбленный. Он не спит. Его неподвижные глаза смотрят в темноту со всегдашней непримиримой и гордой ненавистью. 
Тяжелая, угнетающая тишина изредка прерывается странными 
звуками: то будто вздох продолжительный вырвется из чьей-то 
громадной груди, то стон послышится, то отрывистый хохот сумасшедшей гиены, которая недавно заболела и теперь целыми 
часами кружится с необыкновенной быстротой на одном месте, 
пока не упадет без сил. 
Цезарь спит и тихо, точно бредящая собака, взвизгивает во 
сне. Одна из его могучих желтых лап высунулась в ту щель внизу 
решетки, куда просовывают пищу, и небрежно свесилась наружу. 
Голову он спрятал в другую лапу, согнутую в колене, и сверху 
видна только густая темная грива. Рядом с ним свернулась в клубок, точно спящая кошечка, его львица. Цезарь спит беспокойно 

2 

и иногда вздрагивает. Дыхание клубами горячего пара вылетает 
из его широких ноздрей. 
Тревожный, но блаженный сон снится Цезарю. Над хладеющей после дневного жара пустыней всплыл громадный, блестящий диск месяца, и пустыня ожила, и проснулась, и заговорила 
миллионами голосов. Проснулся и он, властелин пустыни, и медленными шагами выходит из зарослей, куда загнало его в полдень солнце и где он после кровавого пира, утолив из ручья, жажду, спал в тени до наступления ночи. Какой простор пред его 
расширенными очами! Только и видно, что синее небо да безбрежная пустыня. Всей своей могучей грудью вдыхает лев свежеющий воздух и вдруг оглушительным, царственным ревом потрясает воздух пустыни. И все смолкает, объятое ужасом. С фырканьем и топотом вскакивают и мчатся через пустыню испуганные стада антилоп и зебров… 
Лев крадется к тому ручью, куда каждый день ходят пить воду 
стада буйволов, и прячется между камнями. Ни один мускул его 
бархатного тела не шевелится, но весь он уже сжался и приготовился для огромного прыжка. Вдали раздается грузный топот, 
земля гудит и вздрагивает под тяжелыми копытами. Это идут на 
водопой буйволы. Передовые тревожно и громко обнюхивают 
землю и бьют себя хвостами по бокам. Лев не шевелится, но задние ноги его, точно две стальные сжатые пружины, готовы каждую секунду выпрямиться со страшною быстротою. 
Наконец стадо напилось и возвращается обратно. Цезарь уже 
выбрал свою жертву, молодого черного бычка с мускулистой шеей и железным затылком. Легким, беззвучным движением взвивается лев в воздухе. Один прыжок и он уже на спине у буйвола, 
задние лапы вонзились в круп, передние ушли глубоко в мускулы 
шеи. Животное в ужасе и бешенстве мчится вперед, прыгает, 
тщетно стараясь сбросить с себя страшную ношу, и мгновенно 
падает на песок с перегрызенным позвонком. Пасть Цезаря дымится от горячей крови животного, и опять оглашает он своим 
победным царственным ревом пустыню. 
Взвизгивает в своей клетке спящий Цезарь и видит другой 
сон. 
Перед ним возвышается утыканная острыми гвоздями страшно высокая и крепкая загородка крааля. Лев приседает чуть-чуть 
к земле, мгновение и он уже внутри загородки; под навесом, 
сбившись в кругу и дрожа атласной кожей, стоят лошади. Лев 

3 

устремляется к ним, но в это мгновение просыпается весь крааль. 
Вспыхивает ружейный огонь, гремят выстрелы, с криком, свистом, гиканьем сбегаются люди. Но Цезарь не хочет упустить добычу; он уже схватил за загривок жеребенка и влечет его по земле к загородке. Гнев и вкус горячей лошадиной крови придают 
ему чрезмерную силу. Взмахом могучей головы он закидывает 
животное на спину, вместе с ним высоко над загородкой перелетает на другую сторону и скрывается в темноте ночи. 
 
Сторож зажег лампу. Свет ее упал на глаза Цезарю, и он проснулся. Сначала лев долго не мог прийти в себя; он даже чувствовал до сих пор на языке вкус свежей крови. Но как только он 
понял, где он находится, то быстро вскочил на ноги и заревел таким гневным голосом, какого еще никогда не слыхали вздрагивающие постоянно при львином реве обезьяны, ламы и зебры. 
Львица проснулась и, лежа, присоединила к нему свой голос. 
Цезарь уже не помнил своего сна, но никогда еще эта тесная 
клетка с решеткой, эти ненавистные лампы, эти человеческие фигуры так его не раздражали. Он метался из угла в угол, злобно 
рычал на львицу, когда она попадалась на дороге, и останавливался только для того, чтобы в бешеном реве выразить весь бессильный, но страшный гнев Цезаря, запертого в тюрьме. 
– Пож-жалуйте, господа! Нач-чинается объяснение зверей. 
Пож-жалуйте! – закричал у входа сторож-немец. 
Господа, в числе которых было десять-двенадцать дам с детьми и няньками, несколько гимназистов и юнкеров и человек тридцать хорошо одетых мужчин, подошли и окружили сторожа. 
Остальная публика глазела сзади, из-за барьера. Сторож стал 
спиною к первой клетке и, постукивая за спиной палочкой по решетке, начал объяснение: 
– А вот-с ам-мериканский дико-образ. Тело его снабжено 
длинными колючими иглами, которые он бросает в преследующих его врагов… 
Объяснение свое он проговорил заученным тоном, с полнейшим равнодушием к самому дикобразу, и перешел к следующему 
номеру. 
– А вот-с черная пантера, или черная смерть, называется иначе 
гробокопательница. Разрывает могилы и пожирает трупы с кожей, с костями и даже с волосами. Пос-сторонитесь, господа. Детям не видно… 

4 

Публика наклонялась к решетке, но ничего не видала, кроме 
двух зеленых горящих глаз в самом углу клетки. 
– Може там никакой пантеры нема? – заметил с галереи чей-то 
голос. 
Потом сторож объяснял гамадрила, который «ходит гулять на 
люна, а если нет люна, то без люна, и кушает яйца крокодила». 
Затем он показывал находящегося в ящике «змея Кейлон с острова Цейлон». Этот змеи не ядовит, только мускулом давит, а самого его видеть нельзя, потому, что «если ящик открывайт, змей бистро убегайт». 
Наконец толпа остановилась перед клеткой льва. 
– А вот африканский лев. Называется Цезарь. Стоит двадцать 
пять тысяч марок. И со своей львицей, стоящей одиннадцать тысяч марок,– запел сторож. 
Затем в его руках очутилась неизвестно откуда появившаяся 
жестяная кружка, и он, потряхивая находящимися в ней медяками, протягивая ее публике, сказал: 
– Сейчас начнется блестящее представление: укрощение львов 
и кормление диких зверей. Пожертвуйте, господа, кто что может, 
в пользу служащих зверинца. И в это время свободной рукой он 
зазвонил в колокольчик, возвещающий начало представления. 
Десять евреев-музыкантов грянули веселый марш. 
 
– Карльхен, звонят, – сказала чистенькая старая немка, выходя 
из-за своей кассы и отворяя дверь в уборную, где одевался укротитель. 
– Сейчас, – ответил Карльхен. – Затворите, мама, дверь. Холодно. 
Карл Миллер, брат хозяина зверинца, стоял в крошечной дощатой уборной, перед зеркалом, уже одетый в розовое трико с 
малиновым бархатным перехватом ниже живота. Старший брат, 
Иоганн, сидел рядом и зоркими глазами следил за туалетом Карла, подавая ему нужные предметы. Сам Иоганн был сильно хром 
(ему ручной лев исковеркал правую ногу) и никогда не выходил в 
качестве укротителя, а только подавал брату в клетку обручи, 
бенгальский огонь и пистолеты. 
– Вот румяна, – сказал Иоганн, протягивая брату коробку, положи немного. 
Карл действительно был бледен. При первых же звуках музыки он почувствовал, как кровь сбежала с его лица и горячей вол
5 

ной прихлынула к сердцу и как руки его похолодели и приобрели 
какую-то особенную цепкость. Но это волнение не было волнением трусости. Уже два года Карл укрощал львов и каждый день 
испытывал одно и то же чувство подъема нервов. 
Музыка, трико, боязливое и почтительное любопытство толпы, бенгальский огонь, наконец, прилив воли и отваги во время 
представления в клетке и страшная нравственная сила, которую 
он в это время чувствовал во всем своем существе и особенно во 
взоре, заставлявшем льва робко пятиться в угол, все это заранее, 
еще при одевании, волновало его. Положив на щеки слой румян и 
подведя карандашом нижные и верхние веки, отчего глаза стали 
громадными и заблестели, Карл надел на шею малиновый воротник, украшенный аграмантом с блестками, и посмотрелся в зеркало. На него глянуло смелое и взволнованное, очень красивое 
лицо; с крутым, упрямым подбородком, большими голубыми глазами, смотревшими с дерзкой улыбкой. 
– Хлыст! – приказал отрывисто Карл, поправляясь перед зеркалом. 
Старший брат поспешно подал ему длинный бич, а сам отошел к дверям, чтобы их широко отворить перед выходом Карла, и 
заботливо ощупал в кармане револьвер… Карл швырнул зеркало 
на комод и сделал руками и ногами несколько быстрых движений, чтобы размяться. Брат посмотрел на него вопросительно. 
Карл мотнул головой и из растворенной Иоганном двери вышел 
эластичной, поспешной походкой в зверинец. Иоганн шел сзади и 
звонил, а чистенькая старушка из-за кассы украдкой крестила 
молодого сына, красавца и своего любимчика. 
За десять шагов до клетки Карла остановил сторож и сказал 
ему несколько слов на ухо. Это была дурная примета. Укротитель 
никогда не должен останавливаться ни на одну секунду, потому 
что зверь следит за ним глазами с самого выхода его из уборной. 
– Цезарь беспокоится? Рычит? – переспросил Карл умышленно громко, играя перед публикой бесстрашием.– О! Это пустяки. 
Он сейчас будет у нас, как Овечка. 
Цезарь стоял, прижавшись лицом к самой решетке. Его кошачьи рыжие глаза с громадными зрачками блестели жадно и пугливо в то же время. Бешенство, не проходившее у него до сих 
пор, внезапно разрослось при виде знакомой фигуры в розовом 
трико, на которую он нарочно не смотрел, но за всеми движениями которой следил с напряженным вниманием хищника. 

6 

Карл быстро прошел среди расступившихся зрителей, ловко 
вспрыгнул на три ступеньки приставной лестницы и очутился в 
предохранительной клеточке, из которой железная дверца отворялась внутрь большой клетки. Но едва он взялся за ручку, как 
Цезарь одним прыжком очутился у дверцы, налег на нее головой 
и заревел, обдавая Карла горячим дыханием и запахом гнилого 
мяса. 
– Цезарь, назад!.. – крикнул Карл и, нарочно приблизив к решетке лицо, устремил на зверя пристальный взгляд. Но лев выдержал взгляд, не отступал и скалил зубы. Тогда Карл просунул 
сквозь решетку хлыст и стал бить Цезаря по голове и по лапам. 
Цезарь ревел, но не отступал и не отводил глаз. 
– Довольно! – крикнул кто-то из глубины публики. 
– Довольно! – подхватила единодушно вся толпа. 
– Оставь! – сказал Иоганн тихим и тревожным голосом и под 
плащом, незаметно, вытащил из кармана револьвер. 
– Нет! – отрезал сердито Карл и опять ударил изо всей силы 
льва по голове. – Цезарь, назад! 
Но Цезарь внезапно взвился во весь рост и ударил лапой в решетку с такой силой, что вся клетка задрожала. 
– Довольно! Перестаньте! – кричали зрители и оставались в то 
же время, точно прикованные, не трогаясь с места. 
– Огня! – крикнул Карл. 
Минутный припадок нерешительности, который он испытал 
было сначала при непослушании льва, уступил теперь место озлоблению, и он решился во что бы то ни стало заставить зверя 
повиноваться. 
Иоганн выхватил из жаровни, принесенной сторожем, раскаленный железный прут и передал его брату вместе с зажженной 
палочкой искристого бенгальского огня. Ослепленные огнем зрители не заметили быстрого движения Карла, но увидали, как Цезарь с громким стоном боли отскочил от двери, и в ту же секунду 
укротитель очутился в клетке. 
В зверинце сделалось совсем тихо, слышно было только, как 
шипел бенгальский огонь в руке у Карла да стонал и ворчал Цезарь в углу клетки. 
Что затем произошло – никто не мог дать себе отчета. Послышался потрясающий крик Карла, ужасный рев Цезаря и львицы, 
три оглушительных выстрела, испуганные крики зрителей и бе
7 

зумный, отчаянный старческий вопль: «Карльхен! Карльхен! 
Карльхен!..» 
На полу клетки лежал Карл, весь истерзанный, с переломанными руками, ногами и ребрами, но еще живой; сзади него львица, которой пуля Иоганна попала в череп, и рядом с ней в последней агонии Цезарь. 
Бледные, перепуганные зрители стояли вокруг клетки в немом 
ужасе и не трогались с места, несмотря на упрашивания сторожа 
оставить зверинец.