Поединок

А.И. Куприн  
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПОЕДИНОК 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................3 
II ....................................................................................................14 
III...................................................................................................21 
IV...................................................................................................27 
V....................................................................................................38 
VI...................................................................................................53 
VII .................................................................................................64 
VIII................................................................................................73 
IX...................................................................................................85 
X....................................................................................................97 
XI.................................................................................................104 
XII ...............................................................................................111 
XIII..............................................................................................121 
XIV..............................................................................................126 
XV...............................................................................................140 
XVI..............................................................................................158 
XVII ............................................................................................170 
XVIII ...........................................................................................175 
XIX..............................................................................................186 
XX...............................................................................................192 
XXI..............................................................................................199 
XXII ............................................................................................211 
XXIII ...........................................................................................217 

2 

I 

 
Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все чаще и нетерпеливее посматривали на часы. 
Изучался практически устав гарнизонной службы. По всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей, окаймлявших шоссе, 
около гимнастических машин, возле дверей ротной школы, у 
прицельных станков. Все это были воображаемые посты, как, например, пост у порохового погреба, у знамени, в караульном доме, у денежного ящика. Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих солдат, стараясь то 
хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его 
сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь, 
большею частью собственную фуражку. Старослуживые, тверже 
знавшие эту игрушечную казуистику, отвечали в таких случаях 
преувеличенно суровым тоном: «Отходи! Не имею полного права 
никому отдавать ружье, кроме как получу приказание от самого 
государя императора». Но молодые путались. Они еще не умели 
отделить шутки, примера от настоящих требований службы и 
впадали то в одну, то в другую крайность. 
— Хлебников! Дьявол косорукой! — кричал маленький, круглый и шустрый ефрейтор Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. — Я ж тебя учил-учил, дурня! 
Ты же чье сейчас приказанье сполнил? Арестованного? А, чтоб 
тебя!.. Отвечай, для чего ты поставлен на пост? 
В третьем взводе произошло серьезное замешательство. Молодой солдат Мухамеджинов, татарин, едва понимавший и говоривший по-русски, окончательно был сбит с толку подвохами 
своего начальства — и настоящего и воображаемого. Он вдруг 
рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения и приказания 
отвечал одним решительным словом: 
— З-заколу! 
— Да постой… да дурак ты… — уговаривал его унтер-офицер 
Бобылев. — Ведь я кто? Я же твой караульный начальник, стало 
быть… 
— Заколу! — кричал татарин испуганно и злобно и с глазами, 
налившимися кровью, нервно совал штыком во всякого, кто к 

3 

нему приближался. Вокруг него собралась кучка солдат, обрадовавшихся смешному приключению и минутному роздыху в надоевшем ученье. 
Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело. Пока 
он плелся вялой походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой 
конец плаца, младшие офицеры сошлись вместе поболтать и покурить. Их было трое: поручик Веткин — лысый, усатый человек 
лет тридцати трех, весельчак, говорун, певун и пьяница, подпоручик Ромашов, служивший всего второй год в полку, и подпрапорщик Лбов, живой стройный мальчишка с лукаво-ласковоглупыми глазами и с вечной улыбкой на толстых наивных губах, — весь точно начиненный старыми офицерскими анекдотами. 
— Свинство, — сказал Веткин, взглянув на свои мельхиоровые часы и сердито щелкнув крышкой. — Какого черта он держит до сих пор роту? Эфиоп! 
— А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, — посоветовал 
с хитрым лицом Лбов. 
— Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное — что? 
Главное — ведь это все напрасно. Всегда они перед смотрами горячку порют. И всегда переборщат. Задергают солдата, замучат, 
затуркают, а на смотру он будет стоять, как пень. Знаете известный случай, как два ротных командира поспорили, чей солдат 
больше съест хлеба? Выбрали они оба жесточайших обжор. Пари 
было большое — что-то около ста рублей. Вот один солдат съел 
семь фунтов и отвалился, больше не может. Ротный сейчас на 
фельдфебеля: «Ты что же, такой, разэтакий, подвел меня?» А 
фельдфебель только глазами лупает: «Так что не могу знать, вашескородие, что с ним случилось. Утром делали репетицию — 
восемь фунтов стрескал в один присест…» Так вот и наши… Репетят без толку, а на смотру сядут в калошу. 
— Вчера… — Лбов вдруг прыснул от смеха. — Вчера, уж во 
всех ротах кончили занятия, я иду на квартиру, часов уже восемь, 
пожалуй, темно совсем. Смотрю, в одиннадцатой роте сигналы 
учат. Хором. «На-ве-ди, до гру-ди, по-па-ди!» Я спрашиваю поручика Андрусевича: «Почему это у вас до сих пор идет такая 
музыка?» А он говорит: «Это мы, вроде собак, на луну воем». 
— Все надоело, Кука! — сказал Веткин и зевнул. — Постойтека, кто это едет верхом? Кажется, Бек? 

4 

— Да. Бек-Агамалов, — решил зоркий Лбов. — Как красиво 
сидит. 
— Очень красиво, — согласился Ромашов. — По-моему, он 
лучше всякого кавалериста ездит. О-о-о! Заплясала. Кокетничает 
Бек. 
По шоссе медленно ехал верхом офицер в белых перчатках и в 
адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная лошадь 
золотистой масти с коротким, по-английски, хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей 
и часто перебирала тонкими ногами. 
— Павел Павлыч, это правда, что он природный черкес? — 
спросил Ромашов у Веткина. 
— Я думаю, правда. Иногда действительно армяшки выдают 
себя за черкесов и за лезгин, но Бек вообще, кажется, не врет. Да 
вы посмотрите, каков он на лошади! 
— Подожди, я ему крикну, — сказал Лбов. 
Он приложил руки ко рту и закричал сдавленным голосом, 
так, чтобы не слышал ротный командир: 
— Поручик Агамалов! Бек! 
Офицер, ехавший верхом, натянул поводья, остановился на 
секунду и обернулся вправо. Потом, повернув лошадь в эту сторону и слегка согнувшись в седле, он заставил ее упругим движением перепрыгнуть через канаву и сдержанным галопом поскакал 
к офицерам. 
Он был меньше среднего роста, сухой, жилистый, очень сильный. Лицо его, с покатым назад лбом, топким горбатым носом и 
решительными, крепкими губами, было мужественно и красиво в 
еще до сих пор не утратило характерной восточной бледности — 
одновременно смуглой и матовой. 
— Здравствуй, Бек, — сказал Веткин. — Ты перед кем там 
выфинчивал? Дэвыцы? 
Бек-Агамалов пожимал руки офицерам, низко и небрежно 
склоняясь с седла. Он улыбнулся, и казалось, что его белые стиснутые зубы бросили отраженный свет на весь низ его лица и на 
маленькие черные, холеные усы… 
 
 
— Ходили там две хорошенькие жидовочки. Да мне что? Я 
нуль внимания. 

5 

— Знаем мы, как вы плохо в шашки играете! — мотнул головой Веткин. 
— Послушайте, господа, — заговорил Лбов и опять заранее 
засмеялся. — Вы знаете, что сказал генерал Дохтуров о пехотных 
адъютантах? Это к тебе, Бек, относится. Что они самые отчаянные наездники во всем мире… 
— Не ври, фендрик! — сказал Бек-Агамалов. 
Он толкнул лошадь шенкелями и сделал вид, что хочет наехать на подпрапорщика. 
— Ей-богу же! У всех у них, говорит, не лошади, а какие-то 
гитары, шкапы — с запалом, хромые, кривоглазые, опоенные. А 
дашь ему приказание — знай себе жарит, куда попало, во весь 
карьер. Забор — так забор, овраг — так овраг. Через кусты валяет. Поводья упустил, стремена растерял, шапка к черту! Лихие 
ездоки! 
— Что слышно нового, Бек? — спросил Веткин. 
— Что нового? Ничего нового. Сейчас, вот только что, застал 
полковой командир в собрании подполковника Леха. Разорался 
на него так, что на соборной площади было слышно. А Лех пьян, 
как змий, не может папу-маму выговорить. Стоит на месте и качается, руки за спину заложил. А Шульгович как рявкнет на него: 
«Когда разговариваете с полковым командиром, извольте руки на 
заднице не держать!» И прислуга здесь же была. 
— Крепко завинчено! — сказал Веткин с усмешкой — не то 
иронической, не то поощрительной. — В четвертой роте он вчера, говорят, кричал: «Что вы мне устав в нос тычете? Я — для вас 
устав, и никаких больше разговоров! Я здесь царь и бог!» 
Лбов вдруг опять засмеялся своим мыслям. 
— А вот еще, господа, был случай с адъютантом в N-ском 
полку… 
— Заткнитесь, Лбов, — серьезно заметил ему Веткин. — Эко 
вас прорвало сегодня. 
— Есть и еще новость, — продолжал Бек-Агамалов; Он снова 
повернул лошадь передом ко Лбову и, шутя, стал наезжать на него. Лошадь мотала головой и фыркала, разбрасывая вокруг себя 
пену. — Есть и еще новость. Командир во всех ротах требует от 
офицеров рубку чучел. В девятой роте такого холоду нагнал, что 
ужас. Епифанова закатал под арест за то, что шашка оказалась не 
отточена… Чего ты трусишь, фендрик! — крикнул вдруг БекАгамалов на подпрапорщика. — Привыкай. Сам ведь будешь ко
6 

гда-нибудь адъютантом. Будешь сидеть на лошади, как жареный 
воробей на блюде. 
— Ну ты, азиат!.. Убирайся со своим одром дохлым, — отмахивался Лбов от лошадиной морды. — Ты слыхал, Бек, как в Nском полку один адъютант купил лошадь из цирка? Выехал на 
ней на смотр, а она вдруг перед самим командующим войсками 
начала испанским шагом парадировать. Знаешь, так: ноги вверх и 
этак с боку на бок. Врезался, наконец, в головную роту — суматоха, крик, безобразие. А лошадь — никакого внимания, знай себе испанским шагом разделывает. Так Драгомиров сделал рупор 
— вот так вот — и кричит: «Поручи-ик, тем же аллюром на гауптвахту, на двадцать один день, ма-арш!..» 
— Э, пустяки, — сморщился Веткин. — Слушай, Век, ты нам 
с этой рубкой действительно сюрприз преподнес. Это значит что 
же? Совсем свободного времени не останется? Вот и нам вчера 
эту уроду принесли. 
Он показал на середину плаца, где стояло сделанное из сырой 
глины чучело, представлявшее некоторое подобие человеческой 
фигуры, только без рук и без ног. 
— Что же вы? Рубили? — спросил с любопытством БекАгамалов. — Ромашов, вы не пробовали? 
— Нет еще. 
— Тоже! Стану я ерундой заниматься, — заворчал Веткин. — 
Когда это у меня время, чтобы рубить? С девяти утра до шести 
вечера только и знаешь, что торчишь здесь. Едва успеешь пожрать и водки выпить. Я им, слава богу, не мальчик дался… 
— Чудак. Да ведь надо же офицеру уметь владеть шашкой. 
— Зачем это, спрашивается? На войне? При теперешнем огнестрельном оружии тебя и на сто шагов не подпустят. На кой мне 
черт твоя шашка? Я не кавалерист. А понадобится, я уж лучше 
возьму ружье да прикладом — бац-бац по башкам. Это вернее. 
— Ну, хорошо, а в мирное время? Мало ли сколько может 
быть случаев. Бунт, возмущение там или что… 
— Так что же? При чем же здесь опять-таки шашка? Не буду 
же я заниматься черной работой, сечь людям головы. Ро-ота, 
пли! — и дело в шляпе… 
Бек-Агамалов сделал недовольное лицо. 
— Э, ты все глупишь, Павел Павлыч. Нет, ты отвечай серьезно. Вот идешь ты где-нибудь на гулянье или в театре, или, положим, тебя в ресторане оскорбил какой-нибудь шпак… возьмем 

7 

крайность — даст тебе какой-нибудь штатский пощечину. Ты что 
же будешь делать? 
Веткин поднял кверху плечи и презрительно поджал губы. 
— Н-ну! Во-первых, меня никакой шпак не ударит, потому 
что бьют только того, кто боится, что его побьют. А во-вторых… 
ну, что же я сделаю? Бацну в него из револьвера. 
— А если револьвер дома остался? — спросил Лбов. 
— Ну, черт… ну, съезжу за ним… Вот глупости. Был же случай, что оскорбили одного корнета в кафешантане. И он съездил 
домой на извозчике, привез револьвер и ухлопал двух каких-то 
рябчиков. И все!.. 
Бек-Агамалов с досадой покачал головой. 
— Знаю. Слышал. Однако суд признал, что он действовал с 
заранее обдуманным намерением, и приговорил его. Что же тут 
хорошего? Нет, уж я, если бы меня кто оскорбил или ударил… 
Он не договорил, но так крепко сжал в кулак свою маленькую 
руку, державшую поводья, что она задрожала. Лбов вдруг затрясся от смеха и прыснул. 
— Опять! — строго заметил Веткин. 
— Господа… пожалуйста… Ха-ха-ха! В М-ском полку был 
случай. Подпрапорщик Краузе в Благородном собрании сделал 
скандал. Тогда буфетчик схватил его за погон и почти оторвал. 
Тогда Краузе вынул револьвер — р-раз ему в голову! На месте! 
Тут ему еще какой-то адвокатишка подвернулся, он и его бах! 
Ну, понятно, все разбежались. А тогда Краузе спокойно пошел 
себе в лагерь, на переднюю линейку, к знамени. Часовой окрикивает: «Кто идет?» 
— »Подпрапорщик Краузе, умереть под знаменем!» Лег и 
прострелил себе руку. Потом суд его оправдал. 
— Молодчина! — сказал Бек-Агамалов. 
Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о 
случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о том, как эти 
случаи проходили почти всегда безнаказанно. В одном маленьком городишке безусый пьяный корнет врубился с шашкой в 
толпу евреев, у которых он предварительно «разнес пасхальную 
кучку». В Киеве пехотный подпоручик зарубил в танцевальной 
зале студента насмерть за то, что тот толкнул его локтем у буфета. В каком-то большом городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, «как собаку», штатского, который в 

8 

ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают. 
Ромашов, который до сих пор молчал, вдруг, краснея от замешательства, без надобности поправляя очки и откашливаясь, 
вмешался в разговор: 
— А вот, господа, что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, 
положим, не считаю… да… Но если штатский… как бы это сказать?.. Да… Ну, если он порядочный человек, дворянин и так далее… зачем же я буду на него, безоружного, нападать с шашкой? 
Отчего же я не могу у него потребовать удовлетворения? Всетаки же мы люди культурные, так сказать… 
— Э, чепуху вы говорите, Ромашов, — перебил его Веткин. — 
Вы потребуете удовлетворения, а он скажет: «Нет… э-э-э… я, 
знаете ли, вээбще… э-э… не признаю дуэли. Я противник кровопролития… И кроме того, э-э… у нас есть мировой судья…» Вот 
и ходите тогда всю жизнь с битой мордой. 
Бек-Агамалов широко улыбнулся своей сияющей улыбкой. 
— Что? Ага! Соглашаешься со мной? Я тебе, Веткин, говорю: 
учись рубке. У нас на Кавказе все с детства учатся. На прутьях, 
на бараньих тушах, на воде… 
— А на людях? — вставил Лбов. 
— И на людях, — спокойно ответил Бек-Агамалов. — Да еще 
как рубят! Одним ударом рассекают человека от плеча к бедру, 
наискось. Вот это удар! А то что и мараться. 
— А ты, Век, можешь так? 
Бек-Агамалов вздохнул с сожалением: 
— Нет, не могу… Барашка молодого пополам пересеку… 
пробовал даже телячью тушу… а человека, пожалуй, нет… не 
разрублю. Голову снесу к черту, это я знаю, а так, чтобы наискось… нет. Мой отец это делал легко. 
— А ну-ка, господа, пойдемте попробуем, — сказал Лбов молящим тоном, с загоревшимися глазами. — Бек, милочка, пожалуйста, пойдем… 
Офицеры подошли к глиняному чучелу. Первым рубил Веткин. Придав озверелое выражение своему доброму, простоватому 
лицу, он изо всей силы, с большим, неловким размахом, ударил 
по глине. В то же время он невольно издал горлом тот характерный звук — хрясь! — который делают мясники, когда рубят говядину. Лезвие вошло в глину на четверть аршина, и Веткин с 
трудом вывязил его оттуда! 

9 

— Плохо! — заметил, покачав головой, Бек-Агамалов. — Вы, 
Ромашов… 
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно поправил 
рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно 
силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за 
полтора года службы и совсем забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же время инстинктивно выставил 
вперед левую руку. 
— Руку! — крикнул Бек-Агамалов. 
Но было уже поздно. Конец шашки только лишь слегка черкнул по глине. Ожидавший большего сопротивления, Ромашов потерял равновесие и пошатнулся. Лезвие шашки, ударившись об 
его вытянутую вперед руку, сорвало лоскуток кожи у основания 
указательного пальца. Брызнула кровь. 
— Эх! Вот видите! — воскликнул сердито Бек-Агамалов, слезая с лошади. — Так и руку недолго отрубить. Разве же можно 
так обращаться с оружием? Да ничего, пустяки, завяжите платком потуже. Институтка. Подержи коня, фендрик. Вот, смотрите. 
Главная суть удара не в плече и не в локте, а вот здесь, в сгибе 
кисти. — Он сделал несколько быстрых кругообразных движений 
кистью правой руки, и клинок шашки превратился над его головой в один сплошной сверкающий круг. — Теперь глядите: левую руку я убираю назад, за спину. Когда вы наносите удар, то не 
бейте и не рубите предмет, а режьте его, как бы пилите, отдергивайте шашку назад… Понимаете? И притом помните твердо: 
плоскость шашки должна быть непременно наклонна к плоскости 
удара, непременно. От этого угол становится острее. Вот, смотрите. 
Бек-Агамалов отошел на два шага от глиняного болвана, впился в него острым, прицеливающимся взглядом и вдруг, блеснув 
шашкой высоко в воздухе, страшным, неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, нанес быстрый удар. Ромашов слышал только, как пронзительно свистнул разрезанный воздух, и 
тотчас же верхняя половина чучела мягко и тяжело шлепнулась 
на землю. Плоскость отреза была гладка, точно отполированная. 
— Ах, черт! Вот это удар! — воскликнул восхищенный 
Лбов. — Бек, голубчик, пожалуйста, еще раз. 
— А ну-ка, Бек, еще, — попросил Веткин. 

10