Био- власть в эпоху биотехнологий

Российская Академия Наук
Институт философии

Павел Тищенко

БИО–ВЛАСТЬ В ЭПОХУ
БИОТЕХНОЛОГИЙ

Москва
2001

УДК 574.6
ББК–30.16
Т–47
В авторской редакции

Рецензенты:
доктор филос. наук В.М.Розин
доктор филос. наук Б.Г.Юдин

Т–47
Тищенко П.Д. Биовласть в эпоху биотехнологий. – М., 2001. — 177 c.

Тема «биовласти» (М.Фуко) проигрывается в контексте современной ситуации в области
биомедицинских технологий, которые радикально
проблематизируют традиционно сложившиеся границы начала и конца человеческого существования,
демаркации нормы и патологии, различения своего (собственного) и чужого, морального и аморального, легального и криминального. Специфические
эффекты биовласти отслеживаются в зонах междисциплинарного конфликта биомедицинского и
морального дискурса, группирующихся вокруг вопросов о «существовании», «сущности» и «числе»
людей. Показывается формирование де–центрированных институтов био–власти, пролифферирующих в современных сообществах не только с помощью научных дискурсов «истины», но и публичных
дискурсов «метафор». Дается истолкование концептов «эпоха (как эпохé) и «биотехнологии».

ISBN 5–201–02056–9
   © П.Д.Тищенко, 2001
   © ИФРАН, 2001

ВВЕДЕНИЕ
БИОВЛАСТЬ: НАБРОСОК ТЕМЫ1

Слова, используемые в заголовке книги, должны сыграть роль моста, одновременно связующего предложенный читателю текст с уже идущим в философских кругах
разговором и отделяющего от него, предлагая перейти на
какуюто «другую сторону» координированного темой
потока слов. Первую функцию выполняет слово «биовласть», введенное в оборот Мишелем Фуко2 и указывающее на особого рода пространство проблематизации человеческой жизни, сформированное многообразием дискурсивных и внедискурсивных практик биомедицины,
занятых производством человека в качестве «субъекта» и
«объекта». Биовласть детерминирует индивидуальное
самочувствие и самосознание людей, пронизывает их микро– и макросоциальные связи, суля здоровье и предлагая
защиту от патогенных влияний. Она присутствует в форме аморфного гетерогенного «матрикса»3  практик, дающего научно обоснованные технические средства истолкования человеческих проблем и их разрешения.
Словосочетание «эпоха биотехнологий» указывает на
«другую сторону» разработки темы «биовласти». Сформировавшийся в классическую эпоху, описанную Мишелем

1
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского
гуманитарного фонда. Грант № 990319676.
2
С самого начала следует иметь в виду, что мое исследование не
является ни развитием идей Фуко, ни их опровержением. Точнее
будет сказать, что его (исследования) развертывание ориентировано
относительно текстов Фуко. Я заимствую у Фуко тему и
значительный ресурс свидетельств. Однако исполнение темы будет
осуществлено на иных интеллектуальных «инструментах» – в
публичном пространстве совершенно иной исторической эпохи.
3
Dreyfus H.L., Rabinow P. Michel Foucault: Beyond Structuralism and
Hremeneutics. Second Edition. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1983. P. 196.

Фуко, матрикс биовласти за последние годы претерпевает радикальные преобразования. В основных разделах книги специфика новой конфигурации биовласти
будет представлена через истолкование концептов «эпоха» и «биотехнологии». Чисто предварительно отмечу,
что говоря о биотехнологиях, буду иметь в виду прежде
всего биомедицинские технологии, включающие классические методы врачевания (в том числе и психоанализ),
его новейшие формы – генодиагностики и генотерапии,
клонирования, трансплантологии, экстракорпорального оплодотворения, суррогатного материнства в психофармакологии, а также основанные на медицинском
фольклоре массового сознания практики контроля телесных и психических функций. Важнейшим элементом,
определяющим специфическую конфигурацию силового поля современных биотехнологий, является дискурс
«биоэтики». Методы промышленного использования
микроорганизмов для целей производства тех или иных
продуктов, которые так же именуются словом «биотехнологии», рассматриваться мной не будут.
Начну набросок «другой стороны» биовласти с описания антропогенных последствий биотехнологий, которые, согласно Дэвиду Хайду, можно представить в виде
серий ответов на три ключевые вопроса о «существовании», «сущности» (идентичности) и «числе» людей4 .

§1. Дары существования, сущности и числа

Существование человека. В эпоху биотехнологий из
сети нормализующих практик биовласти вычленяется в
качестве особого узла комплекс практик дарения и изъятия дара человеческого существования. Этот тип биовласти работает на нескольких уровнях.

4
Heyd David. Genethics. Moral issues in the creation of people. Univercity
of California Press, Berkley – Los Angeles – London, 1992. P. 2.

В старые добрые времена человек считал себя брошенным в поток существования стихией детородного
процесса. Брошенность в мир, совершенно не случайно, – важнейший концепт экзистенциальной философии. Конечно, говорить о стихийности детородного процесса и в классический период нужно с сугубой долей
осторожности. В микро– и макросоциальных структурах
всегда уже предрешены некоторые априорные условия
реализации желания любить и иметь детей (прежде всего в институтах брака и семьи). Канализированы траектории жизни после рождения ребенка в ритуалах вскармливания и ухода, воспитания, образования и оказания
медицинской помощи. Однако человек не мог ставить
вопрос о тотальном контроле собственно биологического аспекта процесса порождения себе подобных. Его позиция была прокреативной. Т.е. позицией «за» (про– в
пользу) творческой (креативной) мощи природы. Он как
бы отдавал себя на милость случайной игры генетических, клеточных и других эпигенетических сил, бросался
в стихию детородного процесса. Поэтому введенный
Фуко концепт «сексуальности», который играл роль связующего звена между биополитиками контроля индивидуальных тел и социальных групп, указывает именно на
проблематизацию прокреативных практик.
В современной биомедицине ситуация радикально
меняется. Контроль за рождением становится все более
жестким – прежде всего за счет революционного совершенствования техник женской контрацепции, аборта и
стремительного развития индустрии так называемых «новых репродуктивных технологий» (искусственное осеменение, «оплодотворение в пробирке» с последующей
имплантацией эмбриона в матку «биологической», «социальной» или «суррогатной» матери).
Репродуктивные технологии, впитывая достижения
генодиагностики и генотерапии, клонирования, антенатальной (осуществляемой до рождения) диагностики и те6

рапии, становятся все более эффективными в производстве
детей с желанными качествами и недопущении их рождения с нежеланными. Тем самым как бы осуществляется
переход от прокреации, в которой еще сохранялась зона
игры стихийных сил природы, к рационально контролируемой репродукции (биомедицинскому полупромышленному производству). Бескорыстный дар существования
приобретает черты продукта биотехнологии, имеющего
вполне определенную (и немалую) коммерческую цену.
Одновременно, и это будет вторым важнейшим аспектом дара существования, происходит его (акта дарения) метафизическое расщепление. Первоначально этому событию способствовал моральный и биополитический конфликт, разгоревшийся вокруг проблемы аборта.
В дальнейшем, намеченные дискуссиями за и против
аборта различия в моральном и медицинском значении
стадий внутриутробного развития эмбриона и плода,
были конкретизированы технологиями экстракорпорального (в пробирке) оплодотворения и вынашивания
недоношенных новорожденных. Метафизическое членение акта дарения существования повторяет до некоторой
степени аристотелевскую схему. Вначале творится «растительная душа», затем «животная» и только в момент
рождения – «разумная».
Период развития до имплантации в матку (он искусственно воспроизводим в пробирке) характеризуется тем,
что перед нами предстает как бы живое существо с «растительной душой»5 . Это существо еще не «индивид», поскольку на первых стадиях деления практически все составляющие его клетки могут, будучи отделены, дать начало развитию самостоятельного человеческого существа.
Так в природе появляются однояйцовые близнецы. Искусственное воспроизведение этого процесса создает основу

5
От этого существа всегда можно взять «черенок» и вырастить еще
одно генетически идентичное первому «растение».

одного из вариантов технологии клонирования, открывающего колоссальные возможности для «продукции» детей с желаемыми биологическими качествами. Два типа
средств контрацепции как бы очерчивают границы «растительного» существования. Первый тип не допускает
инициации «растительного существования» (оплодотворения). Второй тип препятствует имплантации в матку, т.е.
прерывая путь творения «животной души», на котором
растительное существо преобразуется в биологического
индивидуума, т.е. в буквальном смысле неделимого.
Животное существование «срединно». Одной из его
границ является момент «индивидуализации», – формирования «индивида». Эмбриональные клетки специализируются и не могут (в естественных условиях) дать начало развитию нового организма. Другую границу образует момент, когда плод приобретает способность выжить
после появления на свет. Причем именно с этого момента его появление на свет и следует называть родами (нормальными или преждевременными). До этого момента –
абортом (самопроизвольным или искусственным).
Современные аппараты биовласти контролируют и
дозируют процедуру дарения существования человеческому существу. При этом особое значение имеет акт присвоения (или не присвоения) ему имени «человек».
Присвоение плоду на определенной стадии «до–», «внутри–» или «вне–утробного» развития имени «человек»
превращает его в «личность», обладающую «правом на
жизнь». Отказ в даре – удерживает то же самое существо
в онтологическом статусе «вещи» – «части» женского
тела, которую можно в любой момент абортировать и
превратить, к примеру, в сырье прибыльной «фетотерапии», предмет биомедицинского исследования или попросту выбросить на специализированную свалку – так
как поступают с трупами животных и другими «отходами» человеческой жизнедеятельности.

На другом полюсе жизненного цикла, в дебатах о «дефиниции смерти», речь идет о биополитических процедурах отзыва имени «человек», ранее принадлежавшего
некоторому существу, что автоматически переводит его
из класса «людей» в класс «вещей» – труп, подлежащий
захоронению, или «ферму» органов и тканей для индустрии трансплантологии.
Причем отзыв имени имеет инвертированную метафизическую структуру акта дарения, так или иначе ориентируясь на ступенчатый (стадийный) характер умирания, обнаруженный по ходу развития реанимационных
биотехнологий.
Вначале погибает кора мозга. Необратимо исчезает сознание (как бы «отлетает» разумная душа). Затем нарушается способность организма поддерживать гомеостатическую целостность. На этой стадии гибнет ствол мозга (отлетает «животная душа»). Возникает существование,
которое более разумно называть «вегетативным» (растительным). Хотя деятельность организма в качестве целостного индивида уже прекратилась, но его отдельные органы и ткани продолжают существовать (на чем, собственно, и строится возможность пересадок органов и тканей).
Пока существует хотя бы одна клетка с жизнеспособным
геномом, сохраняется потенциальная возможность воспроизвести организм «в целом» методом клонирования.
На заключительном этапе происходит гибель клеток –
организм теряет последние атрибуты жизни.
Выявленная в результате прогресса биотехнологий слоистость феноменов начала и конца человеческого существования вносит фундаментальную неопределенность в восприятие экзистенциальных границ человека. Именно в зоне
этой неопределенности, открывающей простор для конфронтации многообразия интересов (например, научных,
профессиональных, экономических, политических) и моральных позиций, локализуется один из важнейших узлов
биовласти эпохи биотехнологий – гетерогенный пучок
практик дарения и изъятия дара существования.

Вопрос о сущности (идентичности). Дар сущности неразрывно связан с даром существования. В имени «человек»
уже наброшена некоторая существенная тождественность
(идентичность) существа, о котором идет речь, самому себе.
Это набрасывание идентичности одновременно оказывается «заключением в скобки» всего отклоняющегося, нетождественного. Если вопрос о существовании проводил
демаркацию между своим (человеческим) существованием и «чужим» (природным), то вопрос о сущности набрасывает сетку границ в самом человеческом существовании,
различая в нем как бы степени полноты (полноценности).
Первая граница расчленяет человеческое существо на
«субъекта» и «объекта». Вторая – нормальное (здоровое) и
патологическое (больное).
Если в классическую эпоху, описанную Фуко, экспертное знание истины как крепежного узла биовласти
как бы центрировала выделенные выше локусы идентичности, то в эпоху биотехнологий наблюдается пролиферация децентрированных дискурсов, в которых экспертное знание вступает в равноправный диалог с «профанным». Тем самым биовласть приобретает совершенно
иную конфигурацию. Одновременно как результат развития биоэтики соучастником подобного рода эксцентричных диалогов становится моральный философ. Уличая врачей в «патернализме» и суля защиту прав и личного достоинства пациентов, он в качестве эксперта по
вопросам морали в сети биовласти создает новые специфические ячейки.
Число людей. В классическую эпоху вопрос о числе
людей ставился в контексте диагностированной евгеникой угрозы расового вырождения. Государственные программы, обоснованные экспертным знанием, в основном
генетиков и психиатров, по увеличению плодовитости
«нормальных» индивидов и ограничения размножения
«субнормальных», разрабатывались практически во всех
странах Западной Европы и США в период между двумя

мировыми войнами. Связь евгеники с немецким фашизмом и американским расизмом привела к ее полнейшей дискредитации. Евгенические идеи были разоблачены как антинаучные и аморальные. Только в
конце 80х годов под влиянием успехов геномных исследований евгеника, преодолевая серьезнейшее сопротивление в научных кругах и в среде общественности, вновь становится предметом обсуждений. Биовласть, встроенная в дискурсы и практики регуляции
числа людей, приобретает качественно новую конфигурацию. На смену государственной биополитике
приходит биополитика рынка репродуктивных и геномных услуг. Формируется концепция «либеральной
евгеники», ориентирующейся на безусловное признание прав граждан самим решать репродуктивные проблемы, в том числе, если они того пожелают, улучшать
качество генома своих потомков. Начинает формироваться практика «домашней» евгеники.

§2. Диагностика угрозы

В своих исследованиях Фуко ставил вопрос о биовласти из позиции ироничного «диагноста» исторической ситуации, для которой характерна особого рода конфигурация связи научной истины (прежде всего в сфере биомедицины) и власти. С его точки зрения, основная
задача интеллектуала в современном обществе – распознание «угроз», которые стоят за пролиферацией в микро– и макросоциальные структуры многочисленных научно обоснованных схем биополитической нормализации. Время, прошедшее после смерти Фуко, втягивает
нас в качественно иную ситуацию. Угрозы, о которых
он писал, получили общественное признание. Как следствие – на место фрондирующих ироничных интеллектуалов приходит междисциплинарный интернацио11

нальный консорциум специалистов, эффективно превращающих диагностику угроз в особый инструмент интеллектуального, политического и экономического действия. Возникает феномен «биоэтики».
Тем самым позиция интеллектуала «диагноста» оказывается не просто внутри аппаратов биовласти, испытывая ее определяющее влияние, но становится одной из
ее рабочих «шестерен». Философ (вместе с большой группой профессионаловгуманитариев) превращается в соучастника врача в особого рода биополитике нормализации – морального (и правового) контроля самой биомедицины. Чрезвычайно важно и то обстоятельство, что
одновременно предметом заботы биоэтики оказывается
определение легитимных границ медицинского действия. Здесь и вопрос о демаркации «нормального» и «патологического», и вопрос о целях врачевания (является
ли, к примеру, эвтаназия медицинской помощью).

§3. Профанный дискурс и «другая наука»

Параллельно складывается новая ситуация в эпистемологическом обосновании биовласти. Своеобразным «нервом» рассуждений Фуко была связь «биовласти» с дискурсами истины. Происходило как бы пародийное переворачивание – если классический дискурс
философии связывал истину с человеческой свободой,
то Фуко обнаруживает, что под предлогом вопроса об
истине разворачивается пролиферация целой сети аппаратов власти и зависимости, пронизывающих человеческое существование вплоть до уровня телесной
«микрофизики».
На «другой стороне», которую я обозначаю как эпоха
биотехнологий, дискурсы истины, продолжающие свою
активную работу, дополняются наделенными огромной

властью дискурсами «метафор». Это происходит благодаря радикальному преобразованию в сфере фундаментальной биомедицины, которое будет обозначено и обсуждено под названием «другая наука». Рассмотрение идеи и
организации осуществляющегося с начала 90х годов международного проекта «Геном человека» демонстрирует
возникновение ряда серьезнейших «мутаций» в характере научной деятельности. Намечу предварительно несколько принципиальных сдвигов. Вопервых, знание как
продукт исследования, сохраняя связанность с идеей «открытия» (фактов, закономерностей), в науке парадоксально дополняется идеей «изобретения» некоего «продукта»,
который по своему статусу уравнивается с любым другим
промышленным изобретением. Именно эта мутация в сознании ученых расчищает пространство для постановки
вопроса о патентовании вновь описанных (открытых–
изобретенных) генов. Знание приобретает форму «товара». Поэтому, и это уже вовторых, происходит срастание
университетских лабораторий с биотехнологическими
компаниями. Логика «рынка» оказывается парадоксально сопряжена с логикой научной деятельности. Истина
вдруг дополняется роем метафор, которые целенаправленно начинает «генерировать» научное сообщество в своей
публичной активности как новый аппарат биовласти6 .
Поэтому и дискурс биовласти становится радикально отличным от того, который существовал в исследованную
Мишелем Фуко классическую эпоху.

6
Уже в начале 80х годов публичная активность ученых стала
предметом внимания методологов науки. См. добротные
аналитические обзоры В.Н.Поруса – «Наука – средства массовой
информации – общественность» // Ежегодник «Философия и
социология науки и техники» 1984–1985 гг. М.: Наука, 1986. С. 192224, и «Оценка техники» в интерпретации западных философов и
методологов» // Ежегодник «Философия и социология науки и
техники» 1987. М.: Наука, 1987. С. 249275.