Невинные рассказы, Приезд ревизора

М.Е. Салтыков-Щедрин 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПРИЕЗД РЕВИЗОРА 

 
 
 
 

НЕВИННЫЕ РАССКАЗЫ 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

ПРИЕЗД РЕВИЗОРА 

 

I 

 
В 18** году, декабря 9 числа, статский советник Фурначев получил из С.-Петербурга, от благоприятеля своего, столоначальника NN департамента, письмо следующего содержания: 
«Милостивый Государь! 
Семен Семеныч! 
Поспешаю почтеннейше известить вас, что в непродолжительном времени имеет быть к вам на губернию статский советник Максим Федорович Голынцев. Будет у вас под предлогом освидетельствования богоугодных заведений, в действительности 
же для доскональных разузнаний о нравственном состоянии служащих в вашей губернии чиновников. Качества Максима Федоровича таковы: словоохотлив и добросердечен; любит женский 
пол и тонкое вино; выпивши, откровенен и шутлив без меры; в 
особенности уважает людей, которые говорят по-французски, хотя бы то были даже молокососы; в карты играет, но насчет рук и 
так далее — ни-ни! Засим, вверяя себя и свое семейство вашему 
неоставлеиню, прошу вас принять уверение в совершенном почтении уважающего вас 
Филиппа Вертявкина . 
P. S. Милостивой государыне Настасье Ивановне от меня, от 
жены и от всех детей нижайшее почтение. 
NB. Еще любит Г., чтоб его называли «вашим превосходительством». Чуть не забыл». 
 
— Однако это скверно! — говорит статский советник Фурначев, прочитавши письмо, — что бы такое значило: «насчет рук 
ни-ни»! Ведь это выходит, что он… ни-ни! 
Семен Семеныч в волнении ходит по комнате и, наконец, кричит в дверь: 
— Настасья Ивановна! Настасья Ивановна! 
Входит Настасья Ивановна, облаченная в глубокий неглиже. 
Глаза ее несколько опухли, и вообще выражение лица сердито, 

2 

потому что она только что часок-другой соснула. Семен Семеныч 
посмотрел на ее измятое лицо и с досадою плюнул. 
— Опять ты спала! — сказал он, глядя на нее с глубоким 
омерзением, — хоть бы ты в зеркало, сударыня, посмотрела, на 
что ты сделалась похожа! И откуда только сон у тебя берется! 
— Если вы только за тем меня позвали, чтоб ругаться, так напрасно трудились! 
Настасья Ивановна хочет удалиться. 
— Да постой, постой же, сударыня! получил я сегодня письмо… едет к нам ревизор… и, как видно, неблагонамеренный… 
потому что тово… ни-ни… 
Семен Семеныч топчется на месте и не знает, как выразиться. 
Он убежден, что ревизор человек неблагонамеренный, но почему-то не умеет сформулировать оснований, на которых зиждется 
это убеждение. 
— Так вы тово… поприоденьтесь немного! — продолжает он, 
совсем спутавшись. 
— Вот как вы испугались, что уж и бог знает что говорите! — 
замечает Настасья Ивановна, читая письмо Вертявкина, — точно 
уж и приехал ваш ревизор! Однако я по всему вижу, что он должен быть очень милый человек, этот ревизор, потому что любит 
дамское общество!.. 
— Да, только не наше с вами… эй, человек! лошадь! 
Семен Семеныч отправляется к генералу Голубовицкому и 
застает его в большом беспокойстве. До сведения его превосходительства дошло, что один из важнейших в городе чиновников, будучи на собственном своем сговоре, происходившем по 
случаю предстоящего бракосочетания его с дочерью потомственного почетного гражданина Хрептюгина, внезапно вскочил из-за 
стола и начал бить стекла в окнах беломраморного зала нареченного тестя. 
— Ты это что, ваше высокородие, делаешь? — спросил его 
изумленный хозяин. 
— А вот я таким манером всех проявляющихся мне сокрушаю! — отвечал жених и с этими словами вышел из дома. 
Встревоженный генерал большими шагами ходит по комнате. 
Он справедливо рассуждает, что если высшие сановники, эти, так 
сказать, административные дупельшнепы, в порывах горячности 
допускают себя до подобного малодушества, то каким же обра
3 

зом должны поступать зуйки, поручейники кулички и прочая 
мелкая болотная дичь? 
— А мы еще как радовались за Павла Тимофеича, что они такую прекрасную партию делают! — замечает стоящий в углу маленький чиновничек, занимающий должность доверенного лица 
при особе его превосходительства. 
— Что ж, пьян, что ли, он был? 
— Должно быть, не без того-с, ваше превосходительство; они, 
смею вам доложить, довольно-таки этому привержены… только 
все больше в одиночестве занимаются-с и велят себя в этих случаях запирать… Ну, а тут и при народе случилось… 
Генерал продолжает ходить и волноваться. 
— И еще случай есть, ваше превосходительство, — робко говорит чиновник. 
— Ну, что там еще? 
— В Песчанолесье стряпчий с городничим-с… тоже на именинах дело было-с… 
— Нельзя ли докладывать скорее, без мазанья! 
— И стряпчий городничему живот укусил-с! — оканчивает 
скороговоркой чиновник. 
— Господин Фурначев приехали, — докладывает лакей. 
— Ну, этого зачем еще черт принес! — восклицает взволнованный генерал, — просить! 
Семен Семеныч входит и улыбается. С одной стороны, он 
очень рад видеть его превосходительство в добром здоровье, с 
другой стороны, ему весьма прискорбно, что имеет сообщить известие, которого последствий никто, даже самый проницательный человек, предугадать не в силах. 
— Да что же такое? неужто еще кто-нибудь подрался? — 
спрашивает генерал. 
— Никак нет-с, ваше превосходительство, но наша губерния… 
впрочем, может быть, это и к лучшему-с… 
— Да говорите же! что вы душу-то мне тянете! 
— Ревизор, ваше превосходительство, ревизор к нам в скором 
времени прибыть должен! 
При слове «ревизор» с генералом едва не делается дурно. 
— Кто сказал «ревизор»? какой ревизор? откуда ревизор? — 
спрашивает он, вдруг весь вспыхнув и уже застегивая машинально пальто на все пуговицы. 

4 

— Успокойтесь, ваше превосходительство! — продолжает 
Семен Семеныч, — ревизор, сказывают, охотник больше до дамского общества… 
— Гм… от кого же вы получили это известие? 
— Есть в Петербурге один облагодетельствованный мною 
столоначальник-с… 
— Это неприятно! это тем более неприятно, что тут же разом 
случились две пасквильные истории… Скажите, пожалуйста, вы 
были у Хрептюгина в то время, как Павел Тимофеич стекла бил? 
— Как же-с; я был в числе приглашенных… 
— Что же такое с ним сделалось? Вот чего я понять не могу! 
— С Павлом Тимофеичем это нередко бывает, ваше превосходительство! только он до сих пор умел это скрыть-с. Сидели мы 
целый вечер, и все как будто ничего; и он тоже тут был — ну и 
тоже ничего-с… Только за ужином — должно быть, не присмотрели за ним, — вот он сначала хереску-с, потом мадерцы-с, да 
вдруг и встал из-за стола: «Музыканты! камаринскую!» — говорит. Я, видевши, что он уж вне себя, подозвал Хрептюгина и говорю ему: «Ведь Павла-то Тимофеича надобно убрать!» Не успел 
я это сказать, как уж и пошел по зале набат-с… Впрочем, это еще, 
ваше превосходительство, уладится: Павел Тимофеич уж объяснился с нареченным тестем… 
— Ну, а слышали вы другую историю — это еще почище будет: в Песчанолесье стряпчий городничему живот прокусил! 
— Ах, страм какой! 
— Расскажи-ка, братец, расскажи! — обращается генерал к 
доверенному чиновнику, — нечего сказать, хорош сюрприз для 
ревизора будет! 
— Были они, — начинает чиновник, — на именинном вечере; 
только и начал стряпчий хвастаться: «Я, говорит, здесь все могу 
сделать!» Ну, городничему это будто обидно показалось; он 
возьми да и ударь стряпчего по лицу: «что-то, мол, ты против 
этого сделаешь!» А стряпчий, как ростом против городничего не 
вышел, впецился ему зубами в живот-с… 
— Ах, страм какой! — повторяет господин Фурначев. 
— И вот, после этого милости просим тут пользу какуюнибудь для края принести! — говорит генерал, разводя руками. 
 

5 

II 

 
Весть об ожидаемом приезде ревизора мгновенно разнеслась 
по городу. У тех из чиновников, у которых всякое душевное волнение выражается трясением поджилок, таковое совершилось 
благополучно. Город оживился, но это оживление было какое-то 
бездушное, похожее на ту суету, которая начинется во всяком губернском городе с утра каждого высокоторжественного праздника и продолжается ни более, ни менее, как до известного, судьбой 
определенного срока. Петр Борисыч Лепехин, охотник поиграть в 
двухкопеечный преферанс, внезапно вспомнил, что высшее начальство непоощрительно смотрит на такое невинное препровождение времени, и призадумался. Он почел долгом немедленно 
справиться об этом в Своде законов, и хотя ничего похожего на 
угрозу там не нашел, но на всякий случай, пришедши вечером в 
клуб, не только сам не торопился составить партию, но даже отказался наотрез от карточки, которую предлагал ему Порфирий 
Петрович. 
Федор Герасимыч Крестовоздвиженский, пришедши в присутствие, потребовал немедленно к себе какие-то четыре дела 
(«знаете: те дела, по которым…») и, обнюхавши их, вдруг пришел в восторженность, замахал руками и закричал: «Завтра же! 
сегодня же! катать их! под суд их!» 
Иван Павлыч Вологжанин неутомимо начал разъезжать по 
всем знакомым и собирать полезные сведения о житье-бытье крутогорских обывателей, дабы, в случае надобности, преподнесть 
этот букет господину ревизору и чрез то заявить свою деятельность и преданность. 
В будку, которая с самой постройки своей никогда не видала 
будочника и оставлена была без стекол, поставили первого и 
вставили последние. 
Пожарных 
лошадей 
выкормили, 
как 
индеек 
Ивана 
Ивановича1. 
Словом, всякий готовился к принятию ревизора по-своему. 
Только частный пристав Рогуля оказал при этом твердость духа, 
                                                 
1 См. «Вечера на хуторе» Гоголя: «Иван Федорович Шпонька» и т. д. 
(Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина .) 
 

6 

достойную лучшей участи. Когда ему сказали, что будет, дескать, 
ревизор и не мешало бы по этому случаю поболее бодрствовать и 
поменьше спать, то он только поковырял в носу, испил квасу, до 
которого был большой охотник, и молвил: 
— Знаем мы этих ревизоров! не первый год на свете живем! 
Но самая хлопотливая и трудная часть деятельности выпала на 
долю генеральши Голубовицкой. Она кстати вспомнила, что бедные города Крутогорска что-то давно не получали никакого пособия и что такое благодетельное дело всего приличнее могло 
быть устроено в глазах ревизора. Поэтому на совете, составленном из лиц приближенных и известных своею преданностью, было решено: немедленно устроить благородный спектакль, а если 
окажется возможным, то и живые картины. 
— Помилуйте, Дарья Михайловна! какие же могут быть у нас 
живые картины! вы посмотрите на наших дам! — возражает старинный наш знакомый, Леонид Сергеич Разбитной1. 
Но Дарья Михайловна, которая имеет весьма развитой стан и 
вообще удачно сложена, настаивает на необходимости живых 
картин. Выбор останавливается на четырех картинах: «Рахиль, 
утоляющая жажду Иакова», «Любимая одалиска», «Молодой 
грек с ружьем», «Дон-Жуан и Гаиде». 
— Я могу взять на себя фигуру Иакова! — говорит молодой 
товарищ председателя уголовной палаты, Семионович, и поспешно прибавляет: — А если угодно, то и Дон-Жуана… 
Дарья Михайловна в недоумении. Семионович, без сомнения, 
очень достойный молодой человек и отлично знает уголовные законы, но, во-первых, он имеет привычку постоянно издавать носом какой-то неприятный свист, а во-вторых, и фигура у него какая-то странная, угловатая… очень будет нехорошо! Дарье Михайловне хотелось бы отдать эти две фигуры учителю гимназии 
Линкину, который имеет и все нужные для того качества и к которому она чувствует род тихой дружбы. 
— Вы, мсьё Семионович, будете слишком утомлены спектаклем, — говорит она. 

                                                 
1 О Разбитном можно справиться в «Губернских очерках», ч. 3-я: 
«Просители». (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина .) 
 

7 

— Это ничего, — отвечает Семионович, — я работаю скоро и 
легко… 
— Ну, Гаиде, Одалиска и Рахиль — об этих фигурах нечего и 
говорить! — вступается кругленький помещик Загржембович, — 
эти фигуры по праву принадлежат Дарье Михайловне; но кому 
отдать Ламбро? 
— Архивариусу губернского правления! — предлагает Разбитной. 
— Вы всегда с вашими шутками, мсьё Разбитной! — говорит 
Дарья Михайловна, — messieurs1, кто желает взять на себя Ламбро? 
— Я бы охотно ее взял, — вступается Семионович, — но у 
меня Дон-Жуан! 
— Так вы Дон-Жуана уступите… хоть мсьё Линкину! 
— Признаюсь вам, для меня положение Дон-Жуана больше 
симпатично… тут есть страсть, есть жизнь… 
— Зато Ламбро может одеться в красный плащ, — замечает 
весьма основательно Разбитной, — и тут может быть великолепный effet de lumire!2 
— Итак, Дон-Жуан — мсьё Линкин, Ламбро — мсьё Семионович, — говорит Загржембович, — но здесь возникает вопрос, 
на счет каких сумм сделать костюм для Дон-Жуана, потому что 
мсьё Линкин не имеет даже достаточно белья, чтобы ежедневно 
пользоваться чистою рубашкой? 
— Можно как-нибудь из благотворительных сумм, — отвечает Дарья Михайловна. 
— Да кстати бы уж и рубашку ему чистую сшить, — прибавляет Разбитной, которому досадно, что Дон-Жуаном будет не он, 
а Линкин. 
— Вы опять с вашими шутками, — сухо замечает Дарья Михайловна. 
— Ну-с, хорошо-с; эта статья устроена; теперь кто же будет 
«Молодой грек с ружьем»? 

                                                 
1 господа. 
 
2 световой эффект! 
 

8 

Молодого грека должна взять на себя особа женского пола — 
это несомненно; ружье можно достать из гарнизонного батальона 
— с этой стороны тоже нет препятствия. Но кто же из крутогорских дам согласится изобразить фигуру, которая в некотором 
смысле делает ущерб общественной нравственности? Первое 
благо, которым должен обладать Молодой грек, заключается в 
большом и остром носе — кто из дам таковым обладает? Судилисудили, и наконец глас народный указал на коллежскую асессоршу Катерину Осиповну Немиолковскую, которая, имея точь-вточь требуемый нос, охотно согласится облачиться и в противоестественный мужской костюм. Постановлено: отправить завтрашний день к Катерине Осиповне депутацию и усерднейше 
просить ее пожертвовать собой на пользу общую. 
— Стало быть, живые картины улажены… Что же касается до 
спектакля, messieurs, — говорит Дарья Михайловна, — то он будет составлен из следующих пиес: 
 

В людях ангел, не жена, дома с мужем сатана* 

Комедия в 3-х действиях 
 
Действующие лица 
Г. Славский  Мечислав Владиславович Семионович, 
Г-жа Славская  Аглаида Алексеевна Размановская, 
Г-жа Трефкина  Анфиса Петровна Луковицына. 
Г-жа Небосклонова  Анна Семеновна Симиас. 
Размазня  Федор Федорович Шомполов (самородный комик, процветающий в палате государственных имущеетв в 
должности помощника чего-то или кого-то). 
Прындик  Леонид Сергеич Разбитной. 
Экзекутор губернского правления Стуколкин.  
Лакей 2-ой    
 
 

Чиновник 

9 

Комедия в 1-м действии 
 
Действующие лица: 
Княгиня*  Дарья Михайловна Голубовицкая. 
Полковник  Леонид Сергеич Разбитной. 
Мисхорин  Семен Семенович Линкин. 
Надимов  Мечислав Владиславович Семионович. 
Дробинкин  Федор Федорович Шомполов. 
 
— Кажется, messieurs, таким образом будет хорошо? — прибавляет Дарья Михайловна, прочитав список ролей. 
Все находят, что отлично. 
— Теперь, господа, — вступается Семионович, — необходимо 
выбрать нам режиссера… Я предлагаю возложить эту обязанность на Алоизия Целестиновича Загржембовича. 
— Аксиос*! — возглашают преданные. 
Алоизий Целестиныч кланяется и благодарит за доверие. Он 
дает слово, что употребит все усилия, чтоб оправдать столь лестное поручение. 
— Алоизий Целестиныч! — говорит Разбитной, — вы не забудьте, что для Шомполова необходимо, чтоб на репетициях был 
ерофеич и колбаса. 
Все берутся за шляпы и намереваются разойтись. 
— Господа! господа? — возглашает Загржембович, — как режиссер, я должен вас остановить, потому что не решен еще один 
важный пункт: кто будет суфлером? 
— Мамаса! — говорит младший сынок Дарьи Михайловны, — 
я хочу быть суфьёем. 
— Нет, душечка, ты будешь казачком. 
— Я уз бый казачком, я хочу быть суфьёем. 
— Ну, полно, душечка, ты будешь шоколад подавать! 
— Я, господа, предлагаю выбрать суфлера из учеников гимназии: им часто приходится суфлировать друг другу! 
— Великолепная мысль! вы золотой человек, Алоизий Целестиныч. 
— L’incident est vid!1 — восклицает Разбитной. 

                                                 
1 Инцидент исчерпан! 

10