Мальчики

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

МАЛЬЧИКИ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

МАЛЬЧИКИ 

– Володя приехал! – крикнул кто–то на дворе. 
– Володичка приехали! – завопила Наталья, вбегая в столовую. – Ах, боже мой! 
Вся семья Королевых, с часу на час поджидавшая своего Володю, бросилась к окнам. У подъезда стояли широкие розвальни, 
и от тройки белых лошадей шел густой туман. Сани были пусты, 
потому что Володя уже стоял в сенях и красными, озябшими 
пальцами развязывал башлык. Его гимназическое пальто, фуражка, калоши и волосы на висках были покрыты инеем, и весь он от 
головы до ног издавал такой вкусный морозный запах, что, глядя 
на него, хотелось озябнуть и сказать: «Бррр!» Мать и тетка бросились обнимать и целовать его, Наталья повалилась к его ногам 
и начала стаскивать с него валенки, сестры подняли визг, двери 
скрипели, хлопали, а отец Володи в одной жилетке и с ножницами в руках вбежал в переднюю и закричал испуганно: 
– А мы тебя еще вчера ждали! Хорошо доехал? Благополучно? 
Господи боже мой, да дайте же ему с отцом поздороваться! Что я 
не отец, что ли? 
– Гав! Гав! – ревел басом Милорд, огромный черный пес, стуча хвостом по стенам и по мебели. 
Всё смешалось в один сплошной радостный звук, продолжавшийся минуты две. Когда первый порыв радости прошел, Королевы заметили, что кроме Володи в передней находился еще один 
маленький человек, окутанный в платки, шали и башлыки и покрытый инеем; он неподвижно стоял в углу в тени, бросаемой 
большою лисьей шубой. 
– Володичка, а это же кто? – спросила шёпотом мать. 
– Ах! – спохватился Володя. – Это, честь имею представить, 
мой товарищ Чечевицын, ученик второго класса... Я привез его с 
собой погостить у нас. 
– Очень приятно, милости просим! – сказал радостно отец. – 
Извините, я по–домашнему, без сюртука... Пожалуйте! Наталья, 
помоги господину Черепицыну раздеться! Господи боже мой, да 
прогоните эту собаку! Это наказание! 
Немного погодя Володя и его друг Чечевицын, ошеломленные 
шумной встречей и всё еще розовые от холода, сидели за столом 
и пили чай. Зимнее солнышко, проникая сквозь снег и узоры на 
окнах, дрожало на самоваре и купало свои чистые лучи в полос
2 

кательной чашке. В комнате было тепло, и мальчики чувствовали, как в их озябших телах, не желая уступать друг другу, щекотались тепло и мороз. 
– Ну, вот скоро и Рождество! – говорил нараспев отец, крутя 
из темно–рыжего табаку папиросу. – А давно ли было лето и мать 
плакала, тебя провожаючи? ан ты и приехал... Время, брат, идет 
быстро! Ахнуть не успеешь, как старость придет. Господин Чибисов, кушайте, прошу вас, не стесняйтесь! У нас попросту. 
Три сестры Володи, Катя, Соня и Маша – самой старшей из 
них было одиннадцать лет, – сидели за столом и не отрывали глаз 
от нового знакомого. Чечевицын был такого же возраста и роста, 
как Володя, но не так пухл и бел, а худ, смугл, покрыт веснушками. Волосы у него были щетинистые, глаза узенькие, губы толстые, вообще был он очень некрасив, и если б на нем не было 
гимназической куртки, то по наружности его можно было бы 
принять за кухаркина сына. Он был угрюм, всё время молчал и ни 
разу не улыбнулся. Девочки, глядя на него, сразу сообразили, что 
это, должно быть, очень умный и ученый человек. Он о чем–то 
всё время думал и так был занят своими мыслями, что когда его 
спрашивали о чем–нибудь, то он вздрагивал, встряхивал головой 
и просил повторить вопрос. 
Девочки заметили, что и Володя, всегда веселый и разговорчивый, на этот раз говорил мало, вовсе не улыбался и как будто 
даже не рад был тому, что приехал домой. Пока сидели за чаем, 
он обратился к сестрам только раз, да и то с какими–то странными словами. Он указал пальцем на самовар и сказал: 
– А в Калифорнии вместо чаю пьют джин. 
Он тоже был занят какими–то мыслями и, судя по тем взглядам, какими он изредка обменивался с другом своим Чечевицыным, мысли у мальчиков были общие. 
После чаю все пошли в детскую. Отец и девочки сели за стол 
и занялись работой, которая была прервана приездом мальчиков. 
Они делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для елки. 
Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже 
криками ужаса, точно этот цветок падал с неба; папаша тоже восхищался и изредка бросал ножницы на пол, сердясь на них за то, 
что они тупы. Мамаша вбегала в детскую с очень озабоченным 
лицом и спрашивала: 

3 

– Кто взял мои ножницы? Опять ты, Иван Николаич, взял мои 
ножницы? 
– Господи боже мой, даже ножниц не дают! – отвечал плачущим голосом Иван Николаич и, откинувшись на спинку стула, 
принимал позу оскорбленного человека, но через минуту опять 
восхищался. 
В предыдущие свои приезды Володя тоже занимался приготовлениями для елки или бегал на двор поглядеть, как кучер и 
пастух делали снеговую гору, но теперь он и Чечевицын не обратили никакого внимания на разноцветную бумагу и ни разу даже 
не побывали в конюшне, а сели у окна и стали о чем–то шептаться; потом они оба вместе раскрыли географический атлас и стали 
рассматривать какую–то карту. 
– Сначала в Пермь... – тихо говорил Чечевицын... – оттуда в 
Тюмень... потом Томск... потом... потом... в Камчатку... Отсюда 
самоеды перевезут на лодках через Берингов пролив... Вот тебе и 
Америка... Тут много пушных зверей. 
– А Калифорния? – спросил Володя. 
– Калифорния ниже... Лишь бы в Америку попасть, а Калифорния не за горами. Добывать же себе пропитание можно охотой и грабежом. 
Чечевицын весь день сторонился девочек и глядел на них исподлобья. После вечернего чая случилось, что его минут на пять 
оставили одного с девочками. Неловко было молчать. Он сурово 
кашлянул, потер правой ладонью левую руку, поглядел угрюмо 
на Катю и спросил: 
– Вы читали Майн–Рида? 
– Нет, не читала... Послушайте, вы умеете на коньках кататься? 
Погруженный в свои мысли, Чечевицын ничего не ответил на 
этот вопрос, а только сильно надул щеки и сделал такой вздох, 
как будто ему было очень жарко. Он еще раз поднял глаза на Катю и сказал: 
– Когда стадо бизонов бежит через пампасы, то дрожит земля, 
а в это время мустанги, испугавшись, брыкаются и ржут. 
Чечевицын грустно улыбнулся и добавил: 
– А также индейцы нападают на поезда. Но хуже всего это 
москиты и термиты. 
– А что это такое? 

4 

– Это вроде муравчиков, только с крыльями. Очень сильно кусаются. Знаете, кто я? 
– Господин Чечевицын. 
– Нет. Я Монтигомо, Ястребиный Коготь, вождь непобедимых. 
Маша, самая маленькая девочка, поглядела на него, потом на 
окно, за которым уже наступал вечер, и сказала в раздумье: 
– А у нас чечевицу вчера готовили. 
Совершенно непонятные слова Чечевицына и то, что он постоянно шептался с Володей, и то, что Володя не играл, а всё думал о чем–то, – всё это было загадочно и странно. И обе старшие 
девочки, Катя и Соня, стали зорко следить за мальчиками. Вечером, когда мальчики ложились спать, девочки подкрались к двери 
и подслушали их разговор. О, что они узнали! Мальчики собирались бежать куда–то в Америку добывать золото; у них для дороги было уже всё готово: пистолет, два ножа, сухари, увеличительное стекло для добывания огня, компас и четыре рубля денег. 
Они узнали, что мальчикам придется пройти пешком несколько 
тысяч верст, а по дороге сражаться с тиграми и дикарями, потом 
добывать золото и слоновую кость, убивать врагов, поступать в 
морские разбойники, пить джин и в конце концов жениться на 
красавицах и обрабатывать плантации. Володя и Чечевицын говорили и в увлечении перебивали друг друга. Себя Чечевицын 
называл при этом так: «Монтигомо Ястребиный Коготь», а Володю – «бледнолицый брат мой». 
– Ты смотри же, не говори маме, – сказала Катя Соне, отправляясь с ней спать. – Володя привезет нам из Америки золота и 
слоновой кости, а если ты скажешь маме, то его не пустят. 
Накануне сочельника Чечевицын целый день рассматривал 
карту Азии и что–то записывал, а Володя, томный, пухлый, как 
укушенный пчелой, угрюмо ходил по комнатам и ничего не ел. И 
раз даже в детской он остановился перед иконой, перекрестился и 
сказал: 
– Господи, прости меня грешного! Господи, сохрани мою бедную, несчастную маму! 
К вечеру он расплакался. Идя спать, он долго обнимал отца, 
мать и сестер. Катя и Соня понимали, в чем тут дело, а младшая, 
Маша, ничего не понимала, решительно ничего, и только при 
взгляде на Чечевицына задумывалась и говорила со вздохом: 
– Когда пост, няня говорит, надо кушать горох и чечевицу. 

5 

Рано утром в сочельник Катя и Соня тихо поднялись с постелей и пошли посмотреть, как мальчики будут бежать в Америку. 
Подкрались к двери. 
– Так ты не поедешь? – сердито спрашивал Чечевицын. – Говори: не поедешь? 
– Господи! – тихо плакал Володя. – Как же я поеду? Мне маму 
жалко. 
– Бледнолицый брат мой, я прошу тебя, поедем! Ты же уверял, 
что поедешь, сам меня сманил, а как ехать, так вот и струсил. 
– Я... я не струсил, а мне... мне маму жалко. 
– Ты говори: поедешь или нет? 
– Я поеду, только... только погоди. Мне хочется дома пожить. 
– В таком случае я сам поеду! – решил Чечевицын. – И без тебя обойдусь. А еще тоже хотел охотиться на тигров, сражаться! 
Когда так, отдай же мои пистоны! 
Володя заплакал так горько, что сестры не выдержали и тоже 
тихо заплакали. Наступила тишина. 
– Так ты не поедешь? – еще раз спросил Чечевицын. 
– По... поеду. 
– Так одевайся! 
И Чечевицын, чтобы уговорить Володю, хвалил Америку, рычал как тигр, изображал, пароход, бранился, обещал отдать Володе всю слоновую кость и все львиные и тигровые шкуры. 
И этот худенький смуглый мальчик со щетинистыми волосами 
и веснушками казался девочкам необыкновенным, замечательным. Это был герой, решительный, неустрашимый человек, и рычал он так, что, стоя за дверями, в самом деле можно было подумать, что это тигр или лев. 
Когда девочки вернулись к себе и одевались, Катя с глазами 
полными слез сказала: 
– Ах, мне так страшно! 
До двух часов, когда сели обедать, всё было тихо, но за обедом вдруг оказалось, что мальчиков нет дома. Послали в людскую, в конюшню, во флигель к приказчику – там их не было. 
Послали в деревню – и там не нашли. И чай потом тоже пили без 
мальчиков, а когда садились ужинать, мамаша очень беспокоилась, даже плакала. А ночью опять ходили в деревню, искали, ходили с фонарями на реку. Боже, какая поднялась суматоха! 
На другой день приезжал урядник, писали в столовой какую–
то бумагу. Мамаша плакала. 

6 

Но вот у крыльца остановились розвальни, и от тройки белых 
лошадей валил пар. 
– Володя приехал! – крикнул кто–то на дворе. 
– Володичка приехали! – завопила Наталья, вбегая в столовую. 
И Милорд залаял басом: «Гав! гав!» Оказалось, что мальчиков 
задержали в городе, в Гостином дворе (там они ходили и всё 
спрашивали, где продается порох). Володя, как вошел в переднюю, так и зарыдал и бросился матери на шею. Девочки, дрожа, с 
ужасом думали о том, что теперь будет, слышали, как папаша повел Володю и Чечевицына к себе в кабинет и долго там говорил с 
ними; и мамаша тоже говорила и плакала. 
– Разве это так можно? – убеждал папаша. – Не дай бог, узнают в гимназии, вас исключат. А вам стыдно, господин Чечевицын! Нехорошо–с! Вы зачинщик, и, надеюсь, вы будете наказаны 
вашими родителями. Разве это так можно! Вы где ночевали? 
– На вокзале! – гордо ответил Чечевицын. 
Володя потом лежал, и ему к голове прикладывали полотенце, 
смоченное в уксусе. Послали куда–то телеграмму и на другой 
день приехала дама, мать Чечевицына, и увезла своего сына. 
Когда уезжал Чечевицын, то лицо у него было суровое, надменное, и, прощаясь с девочками, он не сказал ни одного слова; 
только взял у Кати тетрадку и написал в знак памяти: 
«Монтигомо Ястребиный Коготь».