Потерянные поколения

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

ДЛЯ XXI ВЕКА

V 
международная научная конференция 

Москва, Московский гуманитарный университет,

13-15 ноября 2008 г.

Доклады и материалы 

Круглый стол 2

Д у х о в н о е  р а з в и т и е  ч е л о в е к а  и  с о д е р ж а н и е

ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

Часть 2

Издание осуществлено при поддержке 

Российского гуманитарного научного фонда 

(проект 08-06-14-071 г)

В93 Высшее 
образование 
для 
XXI 
века:
V международная научная конференция. Москва, 
13-15 ноября 2008 г .: Доклады и материалы. 
Круглый стол 2. Духовное развитие человека и 
содержание высшего образования. Часть 2 / Отв. 
ред. П. С. Гуревич. — М. : Изд-во Моск. гуманит. 
ун-та, 2008. — 98 с.

В выпуске публикуются материалы докладов, 
представленные участниками V международной научной 
конференции «Высшее образование для XXI века».

Ответственный редактор: 

доктор философских наук, доктор филологических наук, 

профессор П. С. Гуревич

© Авторы докладов, 2008.

© МосГУ, 2008.

Потерянные поколения
Н. В. Клягин (Институт философии РАН)'

Lost generations

N. V. Klyagin (Institute of Philosophy, Russian Academy o f Sciences)

Аннотация: История человечества состояла из эпох биологической неотении 
(и психологической зрелости) и акселерации (психологической инфантильности). 
Современная акселерация началась на Западе в 1760 г. — поэтому психологически 
инфантильные участники 1-й Мировой войны стали психологически «потерянным 
поколением». Акселерация в СССР началась в 1960 г. — поэтому «потерянными 
поколениями» стали участники афганской и чеченских войн.
Ключевые слова: акселерация, ветераны, исторический процесс, культурные 
эпохи, неотения, посттравматический синдром.
Abstract: The history of humankind has consisted of the epochs of biological neo- 
teny (and psychological maturity) and acceleration (psychological infantility). Modem acceleration began in the West in 1760 — that is why psychologically infantile participants 
in World Was One were a psychologically «lost generation». In the USSR acceleration 
began in 1960 — that is why the «lost generation» consisted of participants in the Afghan 
and Chechen wars.
Key words: acceleration, veterans, historical process, cultural epochs, neotenia, 
posttraumatic disorder.

Меткий термин «потерянное поколение» родился у американской 
писательницы 
Гертруды 
Стайн 
(1874-1946), 
когда 
молодой 
французский автомеханик, фронтовик 1-й Мировой войны (1914-1918), 
не 
сумел 
починить 
ее 
автомобиль 
«форд» 
[17, 
с. 
148]. 
Ее 
соотечественник, писатель Эрнест Хемингуэй (1899-1961), тоже 
фронтовик, применил ее высказывание «все вы — потерянное 
поколение» в качестве эпиграфа для своего романа «Фиеста. (И 
восходит солнце)» [16, с. 25] как обозначение молодежи, прошедшей

Клягин Николай Васильевич — доктор философских наук, ведущий научный 
сотрудник Института философии РАН. Тел.: (495) 339-04-67.

войну и растерявшейся в гражданской жизни, погрузившись в 
безалаберность и бесцельное существование. Подобная судьба западной 
молодежи вызывает удивление, поскольку не менее пострадавшие 
российские фронтовики не только не потерялись в жизни, но энергично 
устроили у себя на родине революцию 1917 г., кровопролитную 
гражданскую войну (1918-1920 гг.) и последовавший реконструктивный 
период. Может быть, здесь мы имеем дело с «загадочной русской 
душой» и особым «русским путем» в истории? Однако эти термины 
описательны, и их природа не ясна. На наш взгляд, проблема 
проясняется при учете того малоизученного обстоятельства, что 
человеческая история состояла из чередования эпох биологической 
неотении 
и 
акселерации, 
психологической 
состоятельности 
и 
незрелости. Разберем эту проблему детально.
Неотения и акселерация
Неотенией (от греч. veotrig «юность») называется эволюционное 
преобразование организма, в результате которого тормозится его 
индивидуальное развитие [2; 4, с. 17-19; 11, с. 89-93; 19; 22; 23, с. 13- 
44]. Напротив, под акселерацией (от латин. acceleratio «ускорение») 
подразумевается 
такое 
эволюционное 
преобразование 
организма, 
которое приводит к ускорению его индивидуального развития. 
Современный эпизод акселерации в истории человечества именуется 
«эпохальным сдвигом» в биологии человека. Для человеческой истории 
он оказался далеко не первым, о чем речь пойдет ниже. Происхождение 
эпизодов неотении и акселерации в нашей истории видится таким.
Для 
геолого-климатической 
истории 
Земли 
характерно 
чередование оледенений и межледниковий. Во время оледенений 
глобальный 
климат 
становится 
прохладным 
и 
сухим, 
что не 
способствует процветанию растительного покрова, в результате чего 
растительная и животная пища (растительные корма и животные — 
добыча хищников) становится относительно скудной и разреженной в 
пространстве. В это время животным эволюционно выгодно быть 
высокоподвижными, чтобы собирать пищу с обширных территорий, 
хотя мобильность (высокая подвижность) сопряжена с большими 
энергозатратами на передвижение. Поэтому в холодные эпохи на 
планете 
господствовали 
подвижные 
животные: 
на 
суше 
— 
четвероногие.
Напротив, в периоды межледниковий планетарный климат 
делается умеренным и влажным, что благоприятно для процветания 
растений. Соответственно, растительная и животная пища становится 
богатой и скучивается в пространстве. Поэтому отпадает нужда в ее

сборе 
с 
пространных 
территорий, 
а 
потому 
энергетически 
обременительная мобильность оказывается излишней. В подобные 
благоприятные 
времена 
господство 
в 
биосфере 
переходит 
к 
маломобильным организмам, на суше — двуногим. Вдобавок в целях 
полной утилизации небогатой пищи «холодолюбивые» животные 
обзаводились дифференцированной зубной системой (разнозубостью 
резцов, клыков и коренных зубов), в то время как их «теплолюбивые» 
конкуренты обходились равнозубым зубным рядом (подобие всех 
зубов), расточительно потребляя изобильную пишу. Многочисленные 
факты из палеонтологической истории Земли подтверждают подобную 
модель эволюции [11, с. 54-81].
Так, например, во время пермо-карбонового, или гондванского, 
оледенения (310-260 млн. лет назад) на суше господствовали 
чрезвычайно прогрессивные четвероногие и разнозубые звероподобные 
рептилии, наши прямые предки. Однако с потеплением триасового 
периода (251-201 
млн. лет назад) эти замечательные существа 
автоматически пришли в упадок, и сухопутное господство перешло к 
двуногим и равнозубым текодонтам и их потомкам, двуногим, 
равнозубым динозаврам, которые в эволюционной продвинутости 
уступали звероподобным рептилиям, но лучше них отвечали новой, 
благоприятной экологической обстановке. Когда на планете созрело 
похолодание юрского периода (201-144,2 млн. лет назад), вылившееся в 
юрское микрооледенение, наиболее примитивные (т. е. эволюционно 
перспективные) динозавры-прозауроподы, скверные двуногие ходоки, 
парадоксальным образом вернулись к древней четвероногости, дав 
самых крупных и процветающих наземных четвероногих животных в 
истории Земли, зауропод (диплодоков, бронтозавров, титанозавров и т. 
п.), ярко иллюстрирующих излагаемую направленность эволюции.
В меловом периоде (144,2-65 млн. лет назад) с его переменчивым 
климатом четвероногие динозавры сосуществовали с двуногими и как 
бы попеременно с ними процветали. Аналогичное положение вещей 
сложилось в морях, дойдя до абсурда. В соответствии с высокой 
биопродуктивностью теплой экосреды там господствовали тихоходные 
пловцы, головоногие моллюски аммониты со спиральной раковиной с 
отрицательными гидродинамическими показателями (которые при 
изобилии пищи были безразличны). Однако в периоды ухудшения 
климата аммониты пытались распрямить раковину, так как прямая 
раковина 
служила 
хорошим 
гидродинамическим 
обтекателем 
и 
повышала мобильность головоногих моллюсков. Из-за переменчивости

среды процесс не завершался, и меловые моря наполнялись уродливыми 
созданиями с недораспрямленной раковиной.
Напротив, с середины мела среди рыбообразных животных 
произошла революция, 
отдавшая 
пальму первенства идеальным 
пловцам, костистым рыбам и акулам, которые, зародившись в эпоху 
позднеордовикского оледенения (458-438 млн. лет назад), выжидали 
своего эволюционного часа и с ухудшением климата пошли на подъем, 
продолжающийся по сей день. Аналогичным образом в середине мела 
состоялась 
флористическая 
революция, 
в 
ходе 
которой 
сушу 
заполонили цветковые растения, появившиеся еще в эпоху пермо- 
карбонового оледенения, тоже ждавшие своего эволюционного часа, 
наконец возобладавшие и процветающие поныне.
Похолодание эпохи палеоцена (65-55 млн. лет назад) поставило 
крест на эволюционной 
карьере 
прожорливых 
«теплолюбивых» 
динозавров, которые угасли ок. 64,96 млн. лет назад [28; 29], 
значительно позже падения «иридиевого астероида» Чикхулуб 65 млн. 
лет 
назад, 
с 
которым 
неокатастрофисты 
ошибочно 
связывают 
мифический мор динозавров и прочей биосферы (напомним, что 
подвижные млекопитающие, птицы, костистые рыбы, акулы, цветковые 
растения и др. успешно пересекли мел-третичную границу 65 млн. лет 
назад, никак не отреагировав на падение астероида Чикхулуб).
В соответствии с описываемой схемой эволюции во время 
потепления эпохи эоцена (55-34 млн. лет назад) биосфера выдвинула 
двуногое млекопитающее Leptictidium nasutum («хоречек носатый», 
Германия, 50-48 млн. лет назад), отличающееся ходячей походкой 
динозавро-человеческого типа, экономящей энергию на передвижение 
(в 
противоположность 
прыгащей 
локомоции 
двуногих 
кенгуру, 
прыгунчиков, тушканчиков и т. п., чей способ передвижения быстр, но 
столь же энергетически невыгоден, как четвероногость). 
Затем 
похолодание эпохи олигоцена (34-24 млн. лет назад) оживило 
четвероногую биоту, породив самое крупное в истории четвероногое 
млекопитающее, 
безрогого 
носорога индрикотерия зауральского. 
Наконец, ранне-среднемиоценовое потепление (24-13 млн. лет назад) 
закономерно дало двуногую обезьяну перелоапитека каталонского 
(Испания, 
13 
млн. 
лет 
назад), 
отличавшуюся 
равнозубостью 
человеческого типа, а также относительной высоколобостью и 
плосколицестью, характерными для гоминин (людей и их двуногих 
предков).
Двуногость явилась не единственной эволюционной реакцией 
первых гоминин на потепление и подъем биопродуктивности экосреды.

Поскольку экосреда обогатилась пищей, эволюционные преимущества 
принадлежали в ней не аскетичным четвероногим млекопитающим, а 
более прожорливым существам вроде двуногих динозавров. Поэтому 
первые гоминины перенесли «мутацию прожорливости» (пока не 
идентифицированную), которая позволила им потреблять примерно в 
3,8 раза больше пищевой энергии на единицу веса, чем прочим высшим 
млекопитающим. В каждый конкретный момент времени кушать столь 
плотно было немыслимо, так как гоминины истощили бы свою 
кормовую базу. Поэтому их прожорливость, оставаясь в каждый 
конкретный момент типичной для высших млекопитающих, как бы 
растянулась во времени и сообщила гомининам продолжительность 
жизни, 
в 
3,8 
раза 
превосходящую 
продолжительность 
жизни 
равновеликих высших млекопитающих (например, близкий взрослому 
мужчине по весу самец леопарда даже в благоприятных условиях 
неволи живет максимум 21 год, что в пересчете на людей составляет ок. 
80 лет, типичный возраст глубокой старости для среднего человека).
Все высшие млекопитающие потребляют на единицу веса в 
течение жизни одно и то же количество пищевой энергии, 191 600 ккал, 
в то время как у человека этот показатель (постоянная Рубнера) 
составляет 725 800 ккал [1, с. 73, 89; 26; 27], т. е. примерно в 3,8 раза 
больше. Пока человек или животное не израсходует положенную ему 
пожизненно постоянную Рубнера, он живет, а затем автоматически 
умирает. Поэтому человек живет в 3,8 раза дольше, чем равновеликие 
млекопитающие, и его онтогенез (индивидуальное развитие) в 3,8 раза 
растянут по сравнению с нормой для высшего млекопитающего 
(сообразно с массой последнего). По этой причине детство, взросление, 
мужание и старость растянуты у гоминин настолько, что они на всю 
жизнь сохраняют не только детские (инфантильные), но даже 
зародышевые 
(эмбриональные) 
особенности 
организации, как-то: 
обезволошенное 
тело, 
вертикальное 
расположение 
большого 
затылочного отверстия, убористый лицевой скелет с крохотными 
челюстями, из-за чего купол черепа и мозг выглядят огромными. Все 
это в эмбриональном состоянии присуще и млекопитающим, однако 
после рождения они быстро развиваются, в частности, у них вырастает 
крупная морда, из-за чего купол черепа и мозг выглядят убого по 
сравнению с людьми, в то время как кортикальная (корковая) структура 
«мыслящей» коры головного мозга («новой коры», «неокортекса») у 
людей и высших млекопитающих идентична [18, 
с. 25]. У человека 
неокортекс намного превосходит таковой у млекопитающих не по 
организационной сложности, а по площади, однако по статистическим

причинам эта «мыслящая площадь» используется всего на 4% [12, с. 
117-119], что объясняет беспрецедентную живучесть человеческого 
мозга: так, в ряде случаев после тяжелых травм, ранений и инсультов 
функции головного мозга у людей восстанавливались, поскольку 
нарушенные функции путем волевых усилий и физических упражнений 
переходили к бездействующим областям коры, не затронутым травмой; 
сюда же относится недавний беспрецедентный случай с американцем, в 
висок которого строительным пистолетом был загнан гвоздь, но 
пострадавший не только не погиб, но остался в полном сознании 
(очевидно, инородное тело вошло в «спящую» часть височной доли 
мозга, как нередко случается у незадачливых самоубийц).
Что касается богатого внутреннего мира людей, то он обязан 
происхождением не каким-то «волшебным мутациям», изменившим 
нашу нейрофизиологическую 
организацию (часто 
встречающаяся 
беспочвенная надежда), а тому обстоятельству, что наша психика была 
запрограммирована 2,6 млн. лет развития технологии и 2,3 млн. лет 
развития культуры, что оторвало нас от животного мира, хотя по 
нейрофизиологическим задаткам мы, по-видимому, мало отличаемся от 
высших млекопитающих, что объясняет феномен homo ferus («человек 
дикий»), или «Маугли», т. е. феномен детей, воспитанных животными 
(например, волками, медведями). Такие дети остаются четвероногими и 
неспособными к человеческой речи на всю жизнь. Дело в том, что 
человеческий мозг на 90% вырастает и структурируется за первые 5 лет 
жизни [4, 428], после чего привить ему навыки двуногости и 
членораздельной речи практически не удается. Сам тот факт, что 
прямохождению и речи человеческих детей приходится учить, 
указывает на скромные стартовые возможности нашего мозга и на 
превалирующее значение воспитания в сложившейся культуре, что, в 
сущности, общеизвестно.
Таким образом, неотения сложилась в эволюции наших предков 
закономерно. То же самое можно сказать и об акселерации, правда по 
несколько иным причинам. Поступательная эволюция протекает у 
живых существ в крохотных популяциях, в условиях «изоляции 
меньшинства от большинства» [14, с. 93]. Причина этого обстоятельства 
такова. Мутации, в том числе перспективные, постоянно случаются во 
всякой популяции. Однако в крупных популяциях эти мутации (и 
позитивные, и негативные) тонут в море наличного генофонда, не 
имеют шанса перейти в гомозиготное («несмешанное») состояние у 
всей популяции и превратиться в ее видовой признак. По этой причине 
крупное 
человечество 
уже 
84 
тыс. 
лет 
(время 
последнего

расообразовательного события: распада остатков материнской для нас 
популяции «Евы» на австралоидов и монголоидов) не меняется 
физически ни в худшую (вырождение), ни в лучшую (появление 
мифического «сверхчеловека») сторону. Соответственно, неотения как 
существенное эволюционное событие могла постигнуть наших предков 
лишь в маленькой популяции или в популяции на окраине ареала 
предкового для гоминин вида обезьян, где наши предки попадали как 
бы в половинчатую изоляцию («с одной, окраинной, стороны»). Этим 
критериям 
отвечала 
популяция 
«перелоапитека 
каталонского», 
располагавшаяся на северо-востоке Испании, вдали от африканской 
прародины.
Во время оледенения среднего миоцена (13-10 млн. лет назад) 
потомки «перелоапитека» мигрировали на юг, в Африку, — поэтому 
среди многочисленных африканских антропоидов до сих пор не найдено 
непосредственных предков гоминин: последние были в Африке 
пришельцами. 
На 
«черном 
континенте» 
гоминины 
продолжали 
эволюционировать, дав в конечном итоге наших прямых предков: 
«кениантропа плосколицего» (Кения, 3,5-3,2 млн. лет назад) и 
«кениантропа с озера Рудольфа» (Кения, Танзания, Эфиопия, Малави, 
2,43-1,8 млн. лет назад). Ход их эволюции имел характер углубления 
неотенических 
признаков. 
Однако 
ок. 
2,6 
млн. 
лет 
назад, 
предположительно, 
«кениантроп 
с 
озера 
Рудольфа» 
испытал 
демографический подъем и принялся расселяться со своей малой 
родины, обширного болота Лориан (1а «(проточное) болото» на его 
языке) в центральной Кении, к юго-востоку от озера Рудольфа, ныне 
Туркана. В этот период ход его эволюции изменился, и вот почему.
Если малочисленность какого-то биологического вида (изоляция 
или окраинное положение его популяции) способствует поступательной 
эволюции, то демографический подъем организмов должен тормозить 
их эволюцию и кое в чем поворачивать ее вспять. Проще сказать, 
эволюционное торможение индивидуального развития (неотения) у 
наших демографически разросшихся предков должно было смениться 
противоположным процессом: ускорением индивидуального развития, 
т. е. акселерацией. Признаем, эволюционно-генетический механизм 
этого явления еще малоизучен. Однако реальность его действия в нашей 
истории не вызывает сомнений.
Предки «кениантропа с озера Рудольфа» были некрупными 
существами типа «австралопитека африканского»: ок. 40 кг. веса и, 
вероятно, ок. 140 см. роста. «Кениантроп» же «с озера Рудольфа» 
достигал 51,3-54,3 кг массы [15, с. 160-161, табл. 6.1] и, по-видимому,

ок. 150 см роста, как у «парантропов», что, по тогдашним меркам, для 
гоминин было более чем внушительно. Напрашивается естественный 
вывод, что под влиянием демографического взрыва «кениантроп с озера 
Рудольфа» испытал акселерацию и увеличился в размерах. В известном 
смысле 
он 
стал 
акселерированным 
вариантом 
«кениантропа 
плосколицего», подобно тому как акселерированными вариантами 
явились «парантроп эфиопский» и «парантроп бойсов» по отношению к 
«австралопитеку 
афарскому», 
а 
«парантроп 
массивный» — по 
отношению к «австралопитеку африканскому».
Акселерация вызывает скорое взросление и быстрое достижение 
больших, не неотеничных (инфантильных) размеров тела. Кроме того, 
по данным о современных людях, у акселератов по сравнению с 
неотениками в среднем на 4,5 года раньше наступает половое 
созревание и заканчивается основное гормональное развитие организма 
[4, 
с. 
390-391, 
423-427]. 
Гормональное 
развитие 
организма 
сопровождается накоплением им яркого эмоционального жизненного 
опыта, формирующего основы человеческой психики на всю жизнь. 
Поскольку акселераты теряют 4,5 года накопления этого жизненного 
опыта по сравнению с неотениками, они становятся взрослыми 
(половозрелыми), обладая психическим развитием примерно 10-летнего 
неотеника. Иными словами, по меркам неотеников, взрослый акселерат 
представляет собой 10-летнего ребенка под маской взрослого человека. 
Его инфантильная (детская) психология коренным образом меняет его 
поведение сравнительно со взрослым неотеником. Вкратце различия 
можно охарактеризовать так.
Неотеник взрослеет долго, набирается обширного гормонального 
жизненного опыта, делается взвешенным, неавантюрным (мы говорим о 
средней личности). Напротив, акселерат, стремительно взрослея, с 
одной стороны, производит на окружающих впечатление вундеркинда 
(так называемого «ребенка индиго» по цвету своей мифической «ауры», 
подмеченной некими американскими умельцами, людьми глубоко 
инфантильными, см. далее). С другой стороны, аксерет, быстро 
взрослея, успевает набирать всего 60-74% жизненного опыта неотеника, 
а потому во взрослой жизни остается наполовину ребенком, не 
осознавая этого. Поэтому «дети индиго», блеснув в детстве, обычно 
разочаровывают окружающих в зрелости, так как их развитие 
обрывается 
слишком 
рано. 
В 
целом 
психологический 
портрет 
акселерата разительно отличается от портрета неотеника. Акселерат 
инфантильно наивен, в том числе наивно бессовестен («святая 
простота» наоборот), что создает ошибочное впечатление его «взрослой