К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ЧЕРВОННЫЙ ВАЛЕТ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................3 
II ......................................................................................................5 
III.....................................................................................................9 
IV...................................................................................................13 
V....................................................................................................15 
VI...................................................................................................21 
VII .................................................................................................25 
VIII................................................................................................27 
IX...................................................................................................31 
X....................................................................................................34 
XI...................................................................................................35 

2 

I 

Жорж рос здоровым, краснощеким мальчуганом, с прелест-
ными белокурыми локонами и большими томными, черными гла-
зами. Знакомые дамы находили Жоржа прелестным ребенком; 
часто щекотали маленькими пальцами его подбородок и звонко 
чмокали в его сочные, румяные губы, вызывая краску удовольст-
вия и стыда на мягкие, круглые щеки тринадцатилетнего мальчи-
ка. Адъютанты и подчиненные его отца носили Жоржу конфеты 
и сладкие пирожки и нередко называли Жоржа при родителях 
умным мальчиком, так что Жорж очень рано привык считать себя 
прелестным и умным существом. 
Мальчика одевали роскошно, хотя, случалось, забывали по-
долгу менять белье, кормили на убой, часто меняли гувернанток 
и нянек и затем не обращали на него никакого внимания. Да и не-
кому было. Отец Жоржа, высокий, старый, суровый генерал дос-
топамятной крымской эпохи1, снимавший казенной меркой ши-
рину солдатских подметок, – по утрам бывал занят службой, ве-
чера проводил за картами и особенной нежностью к детям не от-
личался. Официальное: «доброго утра, папенька», с поцелуем ру-
ки утром, и такое же приветствие вечером – вот и все первона-
чальные сношения ребенка с отцом. К тому же ребенок боялся 
отца. Его суровый вид, его седые, торчащие тараканьи усы, мут-
ный взгляд оловянных глаз, вспыльчивые окрики: «я тебя!» наво-
дили на мальчика такой трепет, особливо в первые годы его дет-
ства, что после каждого прихода в темный, мрачный кабинет с 
пожеланиями доброго утра и доброго вечера мальчику переменя-
ли панталончики2. Так страшна казалась ему высокая, сухая фи-
гура генерала, заставлявшая трепетать не только ребенка, но и 

                                                 
1 …генерал достопамятной крымской эпохи…  – Имеется в виду 
Крымская война 1853-1856 гг. 
 
2 …после каждого прихода в темный, мрачный кабинет с пожела-
ниями доброго утра и доброго вечера мальчикупеременяли панталончи-
ки.  – Подобная ситуация описана в VII главе рассказа “Грозный адми-
рал” (том 3 наст. издания). 
 

3 

всех взрослых в этом доме. Впрочем, этот трепет понемногу про-
ходил. Мальчик хотя и боялся, но менее трепетал отца, умея най-
ти в нем слабые стороны, которые и эксплуатировал довольно 
ловко для ребенка своих лет. 
Мать, полная, добродушная женщина лет за сорок, любила без 
памяти Жоржа, этого Вениамина семейства1, с рождением кото-
рого отношения супругов приняли совершенно иной характер. 
После родов Жоржа генерал нашел, что жена не в меру полна, 
дрябла и стара, и прекратил посещения ее половины. Генеральша 
обезумела и стала чаще страдать приливами крови и необуздан-
ными припадками ревности. Первое время она с пеной у рта, в 
одной юбке врывалась в кабинет мужа и требовала объяснений. 
Тогда происходили ужасные сцены. Сперва муж сдерживал себя, 
молча выслушивая бестолковый лексикон ругательств, но, когда 
бешеная женщина теряла всякую меру, седые усы шевелились 
как–то скоро и страшно, лицо бледнело, скулы быстро двигались, 
и он глухо произносил: «уйди!» Она, разумеется, в ответ посыла-
ла проклятия, а он бешено заносил руку… 
Из кабинета раздавались отчаянные истерические рыдания; 
мать металась по полу и наконец замирала в обмороке. Малень-
кий Жорж не раз подглядывал эти сцены и жалел мать. 
После таких сцен генеральша, казалось, еще более привязыва-
лась к своему последышу. Засовывая ему в рот сласти и облива-
ясь градом слез, она невольно изливала свои жалобы на отца пе-
ред сыном и как–то невзначай, сама не понимая, что делает, по-
свящала его в свои тайны. Мать баловала сына, потакала капри-
зам, рядила в дорогие курточки, мотала вместе с ним деньги на 
сласти, иногда возилась с ним подолгу, забавлялась, как дитя иг-
рушкой, иногда забывала, что не видала его по целым дням. Она 
выезжала, принимала гостей, читала французские романы и с ка-
ким–то наслаждением поруганного женского самолюбия занима-
лась наблюдениями за любовными интригами мужа. И в этом за-
нятии Жорж мало–помалу сделался ее хорошим помощником. 
Сперва мать под благовидными предлогами посылала Жоржа к 
отцу, с целью застать его врасплох, но мало–помалу посылки эти 
                                                 
1 …этого Вениамина семейства…  – т.е. младшего и любимейшего 
сына. Вениамин – младший и самый любимый сын библейского патри-
арха Иакова. 
 

4 

стали повторяться без всяких предлогов, и дело дошло наконец 
до того, что мать с сыном нередко совершенно серьезно обсуж-
дали сообща какой–нибудь новый план засады, из которой Жор-
жу можно было бы хорошо рассмотреть, как отец целует и щи-
плет гувернантку. 
Гувернантки у Жоржа менялись очень часто. То сами уходили 
от преследований генерала, то оставляли дом вследствие ревни-
вых придирок и дерзостей генеральши. Генерал не давал им 
спуска. Он как–то выписывал всегда хорошеньких гувернанток и 
был мастер немедленно становиться с ними на короткую ногу. Та 
же история бывала и с няньками. 
Сангвиник по характеру, генеральша быстро отдавалась впе-
чатлениям. Точно ребенок, она удивительно скоро переходила от 
гнева к ласке, от слез к смеху. Часто, слушая отчет Жорженьки о 
том, как папенька в коридоре «обнимал и щипал» новую «няню 
Дашу», мать хохотала до слез, заставляя Жорженьку повторять 
рассказ о похождениях «старого развратника», как она всегда за 
глаза называла своего мужа. Жорж повторял и подчас присочи-
нял подробности, мелькавшие в его воображении… Благодаря 
этим беседам с матерью, инстинкты мальчика просыпались ранее 
времени, и Жорж уже подолгу льнул к губам знакомых дам, це-
ловавших «прелестного малютку», и краска, являвшаяся при этом 
на его круглые щеки, не была краской стыда. 

II 

Отец нередко давал Жоржу пощечины, дирал за уши и, случа-
лось, секал. Но причины наказаний были до того разнообразны, 
что разобраться в них и выискать какую бы то ни было руково-
дящую идею было совершенно невозможно. Иногда мальчика на-
казывали за разорванный воротник рубашки, иногда проходил 
даром раскроенный лоб дворового мальчишки. Раз высекли за то, 
что он солгал, другой раз простили за то, что украл какую–то 
безделку у своей тетки. Генерал особенно не любил, когда разби-
вали или портили вещи, и за это всегда наказывал. 
Жорж выл не столько от боли, сколько от стыда и злости, и 
искал случая поймать отца в его шаловливых похождениях. Он 
ласково упрашивал Каролину Карловну, свою молоденькую гу-
вернантку, идти с ним после обеда, в шесть часов, гулять в боль-

5 

шой сад сзади дома и, отпросившись в оранжерею, оставлял гу-
вернантку одну на скамейке в тени аллеи за книгой и убегал на-
зад следить за приходом отца. Скоро резкий, отрывистый кашель 
давал знать, что отец в саду – он всегда гулял в эти часы, – и 
Жорж, заметив отца, осторожно обегал к тому месту, где сидела 
Каролина Карловна, забивался в кусты и, притаив дыхание, ждал 
с нетерпением интимных сцен. 
Генерал, заметив блестевшее под лучами заходящего солнца 
женское платье, шел на него, как мотылек на огонь. Пугливо ози-
раясь, он садился около и начинал какой–то странный, обрыви-
стый разговор. Мальчик напрягал свой острый слух, и до его 
ушей долетали отрывочные фразы с привычной резкостью казар-
мы, несколько смягченной близостью женщины и процессом 
ухаживания. 
Кровь стучала в виски маленького шпиона. Он ловил обрывки 
фраз и нетерпеливо ждал обычного перехода от слов к делу. 
– Мальчик где? Бегает? 
– В оранжерее… 
Скверная, торжествующая улыбка скашивала лицо «прелест-
ного мальчика» при этих словах. Он напряженней вытягивал 
шею. 
Опять доносился резкий шепот, раздражавший возбужденные 
нервы Жоржа. 
– Сегодня придете? 
– Она… Следит… Мне… Не знаю… 
– Милая… приходите! 
– Оставьте… Как можно… Заметят… 
Генерал обнимал Каролину Карловну и молча, как зверь, це-
ловал ее. Она тихо вырывалась, шептала какие–то неясные сло-
ва… Он не слушал ее лепета и, не роняя слова, продолжал молча 
щекотать подбородок, целовать лицо, шею… 
Среди тишины сада до мальчика долетали таинственно заман-
чивые звуки, усиленное дыхание, какая–то глухая возня. Он ви-
дел все и в то же время ничего не видал. Какой–то туман завола-
кивал глаза, кровь приливала к голове, и он, обливаясь питом от 
внутреннего волнения, снова напрягал зрение, пожирая глазами 
туманную картину. Он восхищался, трепетал и злился. Он готов 
был броситься к отцу и в то же время замирал от страха при мыс-
ли, что его заметят. Он на секунду закрывал глаза, чтобы, снова 

6 

открыв их, полнее насладиться зрелищем. Так пьяница на время 
оставляет вино, чтобы найти в нем новую прелесть. 
Осторожно, задерживая дыханье, как мышь в близком сосед-
стве кота, бережно раздвигая ветви кустов, он отполз назад, под-
нялся, перевел дух, бегом обежал две аллеи и, с видом шаловли-
вого, невинного мальчика, разлетелся по боковой тропинке со 
всех ног к скамейке и остановился, как вкопанный, будто испу-
ганный присутствием отца. 
Генерал быстро отдернул руку от талии гувернантки, как–то 
заискивающе, с видом только что высеченного школьника, взгля-
нул на Жоржа и тотчас опустил глаза. Ловким движением руки 
поправив прическу, гувернантка искоса бросила ласково–
боязливый взгляд на мальчика. Щеки ее горели, глаза точно убе-
гали внутрь. Наступили те ужасные секунды невыносимого по-
ложения, когда каждый понимает, что другой видел и понял 
свершившееся, но в то же время каждый делает вид, что он ниче-
го не видал и ничего не знает. 
– Где бегал? – резко спросил отец. 
– В оранжерее, папенька. Какие там ананасы! – воскликнул 
мальчик с деланным восторгом. – Федор говорит, что к воскресе-
нью поспеют. 
– Большие, Жорж? – спросила, в свою очередь, гувернантка, 
чтобы что–нибудь спросить. 
– Огромные… вот какие, Каролина Карловна! – оживленно 
рассказывал Жорж, радостно глядя на смущенное лицо Каролины 
Карловны. 
– Напомни мне о них, Жорж… напомни! Да!.. – Тут генерал 
перевел дух, словно в горле поперхнулось. – Да… Ты все просил-
ся в цирк! Вот тебе, сходи в цирк, мальчик, сходи! – как–то скоро 
проговорил отец, вынимая из бисерного кошелька новенький се-
ребряный рубль и брезгливо отдавая его Жоржу. 
С этими словами генерал встал, пошел было по аллее, но, сде-
лав несколько нерешительных шагов, вернулся, тронул Жоржа 
под локоть и сказал: 
– В цирк завтра идти можно. Можно!.. Там лошади есть… ло-
шади… Верхом на них ездят… хорошо… 
Он выговорил эти слова неестественно, растерянно и, понизив 
вдруг голос, как бы мимоходом, не глядя на Жоржа, обронил глу-
хим голосом, отходя от сына: 
– Да не болтай… Матери вздору не болтай!.. 

7 

И быстрыми, спорыми солдатскими шагами, звякая по песку 
подошвами, генерал удалился и скоро скрылся в боковой аллее. 
Жорж любовно глядел на блестевший на ладони серебряный 
рублевик и смутно чувствовал какую–то гадость на душе. Конеч-
но, он завтра пойдет в цирк – в цирке очень весело бывать, – 
возьмет с собою лакея Федьку, своего любимца, и купит ла-
комств, а все–таки эта серебряная монета словно прожигала ла-
донь, и ему хотелось скорей от нее избавиться, разменять ее, что 
ли, чтобы не видеть ее. И этот растерянный вид отца не доставил 
ему ожидаемого удовлетворения, а, напротив, кольнул его в 
сердце, именно кольнул. Несмотря на страх, он все–таки любил 
отца и теперь любит, но как–то не так, точно в любви оказалась 
прореха, из–за которой выглядывали школьнически бегавшие 
глаза отца, и этот блестящий, гадкий рубль, и эти глухие слова: 
«не болтай!» 
«Ах, зачем я все видел!» 
Сложный процесс мысли и чувств происходил в мальчике. 
Чувство раскаяния, боли за отца, чувство стыда охватили теплом 
его детское сердце. Он как–то приник, швырнул от себя рубль и, 
тихо повернувшись, в раздумье побрел к скамейке. Когда он под-
нял глаза и увидал перед собою красивую Каролину Карловну, 
залитую багровым светом заходящих лучей, он бросился к ней и 
нервно зарыдал у нее на груди, как бы ища оправдания. Она при-
грела его, ласково перебирая его шелковистые кудри, а мальчик 
тихо всхлипывал, убаюкиваемый ровным дыханием груди и лас-
ковым щекотанием женских пальцев. 
– Ты, Жорж, милый мой, не болтай. Не говори маменьке. Я те-
бя любить буду. 
– Нет… нет… не буду… Я ничего не видал! – отвечал, нервно 
всхлипывая, мальчик. 
А в голове пронеслось: «К чему она просит… ах, зачем? Она 
хорошая и отец хороший… я дурной… я один!» 
Но Каролина Карловна вряд ли понимала, что делается с 
мальчиком. В ответ на его слова она с живостью заметила: 
– Да и нечего было видеть. Папаша только подошел и спросил, 
где ты? 
Мальчик привскочил. 
«Зачем лжет она? Зачем?» 
Он поднял на нее строгие, злые глаза. Она встретила их 
смеющимся ласковым взглядом и стала целовать его глаза. Жорж 

8 

прикрыл их, как бы позволяя продолжать, потом отдернулся, за-
трепетал, как подстреленная птица, порывисто приблизил губы и 
стал покрывать горячими поцелуями лицо, шею, грудь Каролины 
Карловны. Она не противилась, не отшатнулась с ужасом от 
мальчика, а громко смеялась подзадоривающим смехом. 
Когда они вернулись домой, Жорж вспомнил о брошенном 
рубле и ни слова не сказал матери о бывшей в саду сцене. 

III 

Четырнадцатилетний отрок вместе с шестидесятилетним от-
цом разделял благосклонность Каролины. 
По какому–то безмолвному уговору между ними, тайна сохра-
нялась со стороны мальчика бережно, и отец был обязан сыну за 
то, что в это время не было сцен ревности со стороны матери. 
Понял ли это старик, или это было делом Каролины, но только 
отец стал как–то мягче относиться к сыну и сквозь пальцы смот-
рел на его проделки, за которые прежде наказывал. 
И мать Жоржа стихла на время, обманутая своим любимцем. 
На расспросы свои она получала от Жоржа ответы более или ме-
нее удовлетворительные и все ждала, что муж положит супруже-
ский гнев на милость. 
Занятия Жоржа шли своим чередом. К нему приходили учите-
ля и оставались довольны его успехами; Каролина учила болтать 
по–французски и по–английски; знакомые дамы по–прежнему 
его ласкали, но он уже, с испорченностью развращенного маль-
чишки, иногда так взглядывал им в глаза, что они краснели под 
взглядом «прелестного малютки». 
Нередко в гостиной, где мальчика показывали гостям и лице-
мерие которой было уже знакомо Жоржу – при нем ни отец, ни 
мать не стеснялись бранить тех, кого в гостиной потом особенно 
ласково принимали, – Жорж убегал через двор в людскую и не-
редко проводил часы, наблюдая игру в три листика1 и марьяж и 
слушая с видом опытного барчука двусмысленные сальности ку-
черов и лакеев. Он нередко сам начинал рассказывать о достоин-

                                                 
1 Три листика  – название карточной игры; марьяж – термин карточ-
ной игры, обозначающий совокупность двух карт – короля и дамы. 
 

9 

ствах Фионы перед Дашей и раз обмолвился таким выражением, 
что людская залилась громким смехом. Один только старый ку-
чер Павел как–то строго, удивленно посмотрел своими серьезны-
ми серыми глазами на Жоржа и, сожалительно покачивая седой 
головой, заметил: 
– Ай–ай, барчук, и вам не стыдно? 
Жорж было сконфузился под взглядом серьезных глаз кучера, 
но боязнь показаться смешным перед другими лицами, бывшими 
в людской, заставила его нагло улыбнуться и, с напускным на-
хальством, ответить: 
– А тебе, старому, какое дело? Твое дело за лошадьми смот-
реть, а не за мной. 
Павел только уныло как–то покачал головой и не сказал более 
ни слова. Лакеи одобрительно хихикали, что молодой барчук 
знатно отбрил вечно угрюмого Павла. 
В доме забывали о Жорже, и только к обеду в людскую вбега-
ла одна из горничных и торопливо звала Жоржа домой. 
– Пойдемте, барчук, сейчас же за стол садятся. Скорей, бар-
чук, скорей! – торопила его востроглазая горничная. 
Жорж несколько ломался перед ней, желая показать, что он не 
боится, если и опоздает, и нарочно лениво приподымался с со-
мнительной кучерской постели, на которой валялся в своей бар-
хатной курточке и валансьенах1. 
– Да ну же, Егор Николаевич, нечего нежничать… Пойдемте, а 
то из–за вас мне достанется. 
Они схватывались за руки и бегом, с веселым хохотом, бежали 
через двор. 
Жоржа чистили, причесывали волосы, и он входил в столовую 
с Каролиной, которая чинно вела за руку чистого, милого, благо-
воспитанного мальчика. За обедом всегда были гости и родные. 
Генерал жил открыто и ел хорошо. Если он бывал в духе, шел ве-
селый разговор, говорили о новых назначениях по случаю ожи-
давшейся восточной войны2, передавали сплетни, рассказывали 

                                                 
1 …Валансьены  – кружева (франц.); здесь: сорочка, отделанная кру-
жевами. 
 
2 …по случаю ожидавшейся восточной войны…  – см. прим. к стр. 44. 
 

10