Пассажирка

К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ПАССАЖИРКА 

 

 
 
 
 

РАССКАЗ 

 
 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

СОДЕРЖАНИЕ 

I........................................................................................................3 
II ......................................................................................................9 
III...................................................................................................15 
IV...................................................................................................22 
V....................................................................................................32 
VI...................................................................................................40 
VII .................................................................................................43 
VIII................................................................................................48 
IX...................................................................................................52 
X....................................................................................................54 
XI...................................................................................................58 
XII .................................................................................................64 
XIII................................................................................................68 
XIV................................................................................................70 
XV.................................................................................................71 
XVI................................................................................................77 

2 

I 

Дня за два до ухода нашего из Сан–Франциско мичман Цветков, только что вернувшийся с берега, стремительно ворвался в 
кают–компанию и воскликнул своим бархатным тенорком: 
– Какую я вам привез, господа, новость! Одно удивленье! 
И чернокудрый пригожий молодой мичман, веселый, легкомысленный и жизнерадостный, ухитрявшийся влюбляться чуть 
ли не в каждом порте, где клипер наш стоял более трех суток, – 
окинул живым, смеющимся взглядом своих красивых черных 
глаз несколько человек офицеров, благодушествовавших после 
обеда за чаем. 
– Ну какая там у вас новость? – недоверчиво и лениво кинул с 
дивана старший офицер Степан Дмитриевич и, потянувшись, 
зевнул, собираясь, по обыкновению, соснуть часок после обеда. 
– Уж не садится ли к нам адмирал? – испуганно спросил кто–
то. 
– Нет, нет… новость самая приятная! – рассмеялся мичман, 
открывая ряд ослепительно белых зубов. – Только моя новость не 
для вас, Евграф Иваныч, и не для вас, Антон Васильич, – обратился он, лукаво улыбаясь, к пожилому артиллеристу и к доктору. 
– Это почему? 
– Вы – в законе. И не для вас, батя… Вы – монах! И не для тебя, милорд. Ты – влюбленный жених. Тебя ждет не дождется в 
Кронштадте твоя невеста. 
– Да не балагань, говори, в чем дело! И без того довольно похож на Бобчинского 1! – проговорил медленно, сквозь зубы, товарищ и приятель Цветкова, мичман Бобров, прозванный “милордом”. 
Рыжий, с выбритыми нарочно губами и маленькими, не доходившими до конца щек бачками, сухощавый и прилизанный, 
сдержанный и серьезный, он действительно смахивал на англи                                                 
1 …похож на Бобчинского… – По “замечаниям для господ актеров” 
Гоголя Бобчинский – низенький, коротенький, очень любопытный, с 
небольшим брюшком, говорит скороговоркою к чрезвычайно много помогает жестами и руками. 
 

3 

чанина и корчил англомана, стараясь усилить это внешнее сходство и соответствующими, по его мнению, английскими привычками: напускал на себя невозмутимость, выпучивал бессмысленно глаза, цедил слова, носил фланелевые рубашки, пил портер и 
ничему не удивлялся. 
– То–то: говори! А небось не угостишь бедного мичмана русской папироской… Эти манилки… Черт бы их побрал!.. Ну, не 
раздумывай же, благородный лорд… Давай! 
“Благородный лорд”, запасливый, бережливый и вообще очень 
аккуратный молодой человек, не только не делавший долгов, но 
кое–что сохранявший от своего небольшого жалованья, – несмотря на второй год плавания, курил еще папиросы, взятые из 
России. Он крайне неохотно угощал ими и не без некоторого 
внутреннего колебания достал папиросницу, но предусмотрительно не подал ее Цветкову, а, вынув одну папироску, протянул 
ее веселому мичману, давно прокурившему и проугощавшему 
свой запас. 
Тот, после первой жадной затяжки, значительно и торжественно проговорил, прищуривая смеющиеся глаза: 
– У нас на клипере будет пассажирка! Пойдет с нами до Гонконга… Не ожидали, господа, такой новости, а?.. 
И жизнерадостный мичман оглядел всех победоносным взглядом. 
Новость эта, видимо, произвела впечатление на моряков. 
– Пассажирка! – раздались восклицания. 
– И даже две: молодая барынька и ее горничная, тоже молодая… 
– Не плод ли это твоей фантазии, сэр? – усмехнулся милорд. 
– Фантазии?! Прикуси свой язык, милорд, и кстати уж проглоти аршин, чтоб окончательно походить на англичанина. 
– А собой как барыня? – спросил кто–то из молодежи. 
– Чудо что такое!.. Ослепительная блондинка с золотистыми 
волосами. Бела как снег… Улыбка чарующая… Взгляд ангела… 
Умница… Одета с изящной простотой… Стройна и сложена божественно… Бюст роскошный… Ручки – восторг: маленькие, с 
ямочками… Ножки… 
– А горничная какова? – неожиданно перебил мичмана, восторженно перечислявшего все прелести пассажирки, долговязый 
вихрастый юнец гардемарин с крупными сочными губами. 

4 

– На кой вам черт знать о горничной?! – негодующе воскликнул мичман. – Я рассказываю о ней, об этой дивной женщине, а 
вы – горничная! Это – профанация! У вас, видно, горничные 
только на уме… Тьфу!.. А впрочем, и горничная ничего себе! – 
вдруг, смеясь, прибавил мичман. – Ухаживайте за ней на здоровье! 
– А ты уж, видно, того… втюрился в пассажирку? – насмешливо промолвил милорд. 
– И ты втюришься, как ее увидишь, даром что жених. 
Милорд презрительно усмехнулся и процедил: 
– Я не такой влюбчивый воробей, как ты… 
– Какая такая пассажирка, Владимир Алексеич? Откуда она 
вдруг объявилась, и где это вы все узнали? – спросил, в свою 
очередь, и старший офицер, Степан Дмитриевич, умышленно 
равнодушным тоном, слушавший, однако, с живейшим любопытством описание прелестной пассажирки и втайне переживавший 
радостное волнение завзятого женолюба. 
И Степан Дмитриевич, далеко неказистый из себя мужчина 
лет около сорока, белобрысый, коренастый, начинавший сильно 
лысеть, с красным от загара, угреватым, непривлекательным лицом, среди которого, словно руль, торчал длинный, неуклюжий 
нос с шишкой на кончике, невольно оживился, забыв сон, пригладил с достоинством потную лысину и с самым донжуанским 
видом стал крутить концы своих темно–рыжих усов. В то же 
время его маленькие с воспаленными веками глазки еще более 
сузились и подернулись, как выражались мичмана, “прованским 
маслом”, и сам он молодцевато выпятил грудь колесом, представляя некоторое подобие бочонка. 
Дело в том, что Степан Дмитриевич, отличный служака, добрый и вообще скромный человек, имел одну непростительную 
слабость – считать себя весьма и весьма соблазнительным мужчиной и думать, что нравится дамам. 
– Я сейчас видел пассажирку у консула. Она приезжала к нему 
с горничной выправить бумаги… Меня представили ей, и мы с 
ней говорили… И капитан в это время был у консула. Ну и скажу 
я вам, господа, наш–то капитан… 
– А что?.. 
– Потеха! Даром, что и с брюшком, и почтенный отец семейства, а так и рассыпался, так и лебезил… Совсем не такой свирепый, каким бывает во время авралов… Губы распустил, “ля–ля–

5 

ля”, ходит вокруг, словно кот около сливок… консульша даже 
смеялась… И когда консул просил взять этих дам пассажирками 
до Гонконга, капитан с удовольствием согласился и предложил к 
услугам очаровательной блондинки свою каюту… А она, как царица, чуть–чуть кивнула головкой. 
– Они американки, что ли? – снова полюбопытствовал старший офицер, довольно плохо объяснявшийся на английском диалекте. 
– Какие американки! Чистейшие русские, москвички. С какой 
стати капитан взял бы американок пассажирками! 
Это известие привело всех еще в больший восторг. 
– Как же они сюда попали, в Калифорнию? 
– Очень просто. Прелестная блондинка была замужем за американцем, инженером Кларком. Этот Кларк был зачем–то в России, встретился с русской красавицей и влюбился, понятно, в нее. 
Она, только что кончившая курс институтка, дочь какого–то генерала, тоже влюбилась в американца. Ну, повенчались и уехали 
в Америку; с ними уехала и русская горничная, бывшая крепостная. Прожили они, по словам консула, пять лет вполне счастливо, – американец обожал жену. Три года тому назад они приехали 
в Калифорнию, и здесь американец потерял все огромное свое 
состояние на спекуляциях с золотыми приисками. В отчаянии он 
в один прекрасный день пустил себе пулю в лоб… Ну не болван 
ли? 
– Положим, болван, но что же дальше? – спросил кто–то. 
– Эти три года несчастная вдова жила в Сакраменто 1 у родных мужа и затем в Сан–Франциско, давала здесь уроки музыки. 
Кое–какие деньги, оставшиеся у нее после богатства мужа, пропали у разорившегося банкира. Ее потянуло на родину, и вот теперь она возвращается в Россию, отказав трем богатым женихам… 
– Это она все тебе сообщила? – иронически заметил милорд. 
– Нет, проницательный милорд, не она, а консульша… Она с 
ней давно знакома. 
– Что ж она – неутешная вдова, что ли? 

                                                 
1 Сакраменто – город на западе США. 
 

6 

– Этого я не знаю… Знаю только, что она прелестна и, по словам консульши, безупречной репутации. Ее так и зовут здесь 
“мраморной вдовой”. 
– А сколько ей лет? 
– В консульстве говорили: тридцать, но это вранье, по–моему. 
Ей много–много двадцать пять… Она глядит совсем девушкой, 
так она свежа и хороша, эта миссис Вера, как ее здесь зовут. Ну, 
вот вам и вся история… Эй, вестовые, чаю! – крикнул мичман. 
– Она не разучилась говорить по–русски? – спросил старший 
офицер. 
– Отлично говорит. Изредка только у нее заедает 1. А голос–
то какой, Степан Дмитрич! 
– Хороший? 
– Бархат! Так и ласкает, так и проникает в душу! 
– Посмотрим, посмотрим вашу красавицу! – весело и самоуверенно, с видом опытного знатока, промолвил Степан Дмитрич, 
задорно как–то крякнул и пошел к себе в каюту отдыхать. 
“Черта с два ты посмотришь! Рожа вроде медной кастрюльки, 
а тоже воображает!” – мысленно напутствовал его мичман. И 
бросил в спину старшего офицера неприязненный, насмешливый 
взгляд. 
Расспросы насчет пассажирок продолжались еще несколько 
времени. Одни интересовались барыней, а другие (и в том числе 
и пожилой артиллерист, и вихрастый гардемарин) горничной, и 
все выражали удовольствие, что на клипере будет пассажирка, 
которая своим присутствием скрасит однообразие и скуку длинного перехода. 
Один только “дедушка”, как звали все любимого старого 
штурмана Ивана Ивановича, слушая все эти разговоры, не выразил ни малейшего сочувствия и как–то загадочно усмехался, неодобрительно покачивая своей седой, коротко остриженной головой. 
Мичман между тем не уставал петь восторженные дифирамбы 
красоте молодой вдовы. Отвечая на назойливые вопросы, он хвалил и горничную, но равнодушно и сдержанно. В конце концов 

                                                 
1 Моряки говорят. “Снасть заела”, то есть снасть не идет, остановилась. (Прим. автора.) 
 

7 

чуть не вышла крупная история. Лейтенант Бакланов, довольно 
видный блондин, кронштадтский сердцеед, сделал насчет будущей пассажирки очень нескромное замечание. Мичман вспыхнул, 
губы его затряслись, и он назвал Бакланова нахалом, не понимающим, как надо говорить о порядочной женщине. Дело дошло 
бы до крупной ссоры, если б не вмешался дедушка и, со свойственным ему уменьем миротворца, не уговорил двух распетушившихся молодых людей извиниться друг перед другом. 
– Перессорятся у нас все из–за этой пассажирки! – пророчески, тоном видавшего виды философа говорил несколько минут 
спустя дедушка Иван Иваныч, преклонные года которого оставляли его, по–видимому, совершенно равнодушным к прелестям 
женской красоты. – Еще ее нет, а уж ссора! А что же будет, когда 
все закружат около пассажирки, словно тетерева на току? На берегу, где много бабья, и то из–за них одни неприятности, а в море, когда одна хорошенькая дамочка среди этих, с позволения 
сказать, петухов… благодарю покорно! Тут и служба не пойдет 
на ум… Нет–с, не резон брать пассажирок, да еще на длинный 
переход. Не одобряю–с! Недаром же, по регламенту Петра Великого, женщин нельзя брать в плаванье. Царь–то великого ума 
был… Понимал хорошо, в чем загвоздка. 
Толстенький, кругленький, чистенький и свежий, как огурчик, 
судовой врач Антон Васильевич, перед которым философствовал 
старый штурман, весело закатился мелким визгливым смехом, 
умильно жмуря глаза, и неопределенно протянул, стараясь принять степенный вид: 
– Ддда… женщина, особенно хорошенькая… 
– То–то оно и есть! Каждому лестно… 
– Именно лестно… Хе–хе–хе! 
– И посойдут они все с ума, ошалеют, как коты по весне, 
вспомните мое слово, Антон Васильич… Этот Цветков уже втюрился… “И такая, и сякая, писаная, немазаная”… Чего только не 
насказал!.. Известно, с влюбленных голодных глаз, да в двадцать 
три–то года, всякая смазливая дамочка – красавица… И Степан 
Дмитрич… даром, что лыс, а уж хвост распустил и усы стал закручивать, и капитан тоже… Вот и будет, можно сказать, у нас 
кавардак из–за этой самой пассажирки! – ворчливо прибавил 
Иван Иванович. 
Иван Иванович, вообще словоохотливый вне службы, по–
видимому не прочь был еще пофилософствовать на эту тему. Но, 

8 

взглянув на доктора и увидав в его лице и глазах игриво–веселое 
выражение, далеко не обнаруживавшее сочувствия к его словам, 
он укоризненно покачал головой, молча докурил манилку и вышел из кают–компании. 
“Да и ты, брат, такой же саврас, как и другие!” – говорило, казалось, добродушное старое лицо штурмана. 
 

II 

 
Вечером с берега приехал капитан и тотчас же потребовал к 
себе в каюту старшего офицера. 
Капитан был толстяк лет пятидесяти, почти седой, с крупными 
чертами загорелого полного лица, с крепко посаженной круглой 
головой на короткой шее и большими темными глазами, метавшими молнии во время гнева и добродушными в минуты спокойствия. Короткие седые усы прикрывали толстые губы, с которых 
нередко слетали энергические ругательства во время авралов и 
учений. 
Напустив на себя недовольный вид и хмуря заседевшие брови, 
капитан проговорил резким, отрывистым голосом: 
– Завтра прибудут две пассажирки: вдова инженера Вера Сергеевна Кларк и ее горничная… Неприятно, конечно, возиться на 
судне с бабьем, но что делать? Нельзя было отказать. Консул 
очень просил и вообще… вообще дама, заслуживающая уважения 
и покровительства. Я отдаю ей свою каюту. Сам помещусь в рубке… Приходится из–за этой пассажирки стесняться, – все тем же 
недовольным тоном говорил капитан. – А вас, Степан Дмитриевич, попрошу распорядиться, чтобы хоть на это время и господа 
офицеры, и боцмана, и матросы воздержались… не ругались бы 
во всю ивановскую… Нельзя же… Понимаете, дама–с, генеральская дочь… Неприлично–с! 
– Слушаю–с! Я скажу офицерам и отдам приказание боцманам, Петр Никитич! 
– Особенно этот боцман Матвеев… Не может, каналья, рта открыть без ругани. Так уж вы велите ему заткнуть свою глотку, а 
то срам–с. Дама, и не какая–нибудь там, знаете ли, старая карга, а 
молодая женщина, образованная, деликатного воспитания, ну, 

9 

одним словом, вполне дама–с. И жила, понимаете, долго в Америке и, следовательно, отвыкла в некотором роде от России. 
Здесь ведь так не ругаются! – пояснил капитан и снова повторил: – Да–с, приходится в рубке… не особенно приятно… Да и 
вообще не люблю я дам на военном судне… Стеснительно… Ну, 
да нельзя было отказать! – как бы оправдывался капитан. 
“Однако ловко же ты напускаешь туману!” – подумал старший 
офицер, вспомнив рассказ мичмана о том, как лебезил капитан 
перед хорошенькой пассажиркой, и проговорил: 
– Это точно, Петр Никитич, дама более береговое создание… 
– Да вот еще что, Степан Дмитрич, – заговорил капитан, – вы, 
пожалуйста, скажите мичманам и гардемаринам, чтобы они, 
знаете ли, того… не гонялись за горничной, как кобели, с позволения сказать… Чего доброго, заведут там еще интригу… Она 
пожалуется… Скандал… Военное судно… Надо помнить–с! – 
строго прибавил капитан. 
– Слушаю–с! 
Капитан помолчал. 
– Больше не будет никаких приказаний, Петр Никитич? – 
спросил старший офицер. 
– Кажется, более ничего… Снимаемся послезавтра с рассветом. 
Степан Дмитриевич хотел было уходить, как капитан, внезапно меняя тон и сбрасывая с себя строгий начальнический вид, 
проговорил с тем обычным добродушием, с каким говорил не по 
службе: 
– А знаете ли, Степан Дмитрич, ведь наша пассажирка… того… прехорошенькая, можно сказать, дама–с! 
И при этих словах лицо капитана расплылось в широкую 
улыбку, и большие навыкате глаза его приняли несколько игривое выражение. 
– Цветков рассказывал, Петр Никитич! Говорит красавица, – 
отвечал, тоже весело улыбаясь, Степан Дмитрич и стал крутить 
усы. 
– Цветков? Да, ведь он был у консула в то время, когда там 
была пассажирка, и успел–таки с ней познакомиться. Верно, уж и 
наговорил ей своих мичманских любезностей… Этот пострел 
везде поспел! – с оттенком неудовольствия в голосе прибавил капитан. 

10