Дорогие уроки

А.П. Чехов

ДОРОГИЕ УРОКИ

Москва

ИНФРА-М

2013

УДК 822
ББК 84 (2 Рос=Рус)
Ч 56

Чехов А.П.
Дорогие уроки. — М.: ИНФРА-М, 2013. — 8 с. – (Библиотека 

русской классики).

ISBN 978-5-16-007092-6
© Оформление. ИНФРА-М, 2013

Подписано в печать 25.12.2012. Формат 60x88/16. 

Гарнитура Newton. Бумага офсетная.

Усл. печ. л. 15,0. Уч.изд. л. 18,72.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Цена свободная.

«Научно-издательский центр ИНФРА-М»
127282, Москва, ул. Полярная, д. 31В, стр. 1

Тел.: (495) 3800540, 3800543. Факс: (495) 3639212

E-mail: books@infra-m.ru
http://www.infra-m.ru

ДОРОГИЕУРОКИ

Для человека образованного незнание языков составляет боль
шое неудобство. Воротов сильно почувствовал это, когда, выйдя из 
университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной 
работкой.

– Это ужасно! – говорил он, задыхаясь (несмотря на свои 26 

лет, он пухл, тяжел и страдает одышкой). – Это ужасно! Без языков 
я, как птица без крыльев. Просто хоть работу бросай.

И он решил во чтобы то ни стало побороть свою врожденную 

лень и изучить французский и немецкий языки, и стал искать учителей.

В один зимний полдень, когда Воротов сидел у себя в кабинете 

и работал, лакей доложил, что его спрашивает какая-то барышня.

– Проси, – сказал Воротов.
И в кабинет вошла молодая, по последней моде, изысканно оде
тая барышня. Она отрекомендовалась учительницей французского 
языка Алисой Осиповной Анкет и сказала, что ее прислал к Воротову один из его друзей.

– Очень приятно! Садитесь! – сказал Воротов, задыхаясь и при
крывая ладонью воротник своей ночной сорочки. (Чтобы легче 
дышалось, он всегда работает в ночной сорочке.) – Вас прислал ко 
мне Петр Сергеич? Да, да… я просил его… Очень рад!

Договариваясь с m-lle Анкет, он застенчиво и с любопытством 

поглядывал на нее. Это была настоящая, очень изящная француженка, еще очень молодая. По лицу, бледному и томному, по коротким кудрявым волосам и неестественно тонкой талии ей можно 
было дать не больше 18 лет; взглянув же на ее широкие, хорошо 
развитые плечи, на красивую спину и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже все 
25; но потом опять стало казаться, что ей только 18. Выражение 
лица у нее было холодное, деловое, как у человека, который пришел говорить о деньгах. Она ни разу не улыбнулась, не нахмурилась, и только раз на ее лице мелькнуло недоумение, когда она узнала, что ее пригласили учить не детей, а взрослого, толстого человека.

– Итак, Алиса Осиповна, – говорил ей Воротов, – мы будем за
ниматься ежедневно от семи до восьми вечера. Что же касается 
вашего желания – получать по рублю за урок, то я ничего не имею 
возразить против. По рублю – так по рублю…

И он еще спросил у нее, не хочет ли она чаю или кофе, хороша

ли на дворе погода, и, добродушно улыбаясь, поглаживая ладонью 

сукно на столе, дружелюбно осведомился, кто она, где кончила 
курс и чем живет.

Алиса Осиповна с холодным, деловым выражением ответила 

ему, что она кончила курс в частном пансионе и имеет права домашней учительницы, что отец ее недавно умер от скарлатины, 
мать жива и делает цветы, что она, m-lle Анкет, до обеда занимается в частном пансионе, а после обеда, до самого вечера, ходит по 
хорошим домам и дает уроки.

Она ушла, оставив после себя легкий, очень нежный запах жен
ского платья. Воротов долго потом не работал, а, сидя у стола, поглаживал ладонями зеленое сукно и размышлял.

«Очень приятно видеть девушек, зарабатывающих себе кусок 

хлеба, – думал он. – С другой же стороны, очень неприятно видеть,
что нужда не щадит даже таких изящных и хорошеньких девиц, 
как эта Алиса Осиповна, и ей также приходится вести борьбу за 
существование. Беда!..»

Он, никогда не видавший добродетельных француженок, поду
мал также, что эта изящно одетая Алиса Осиповна, с хорошо развитыми плечами и с преувеличенно тонкой талией, по всей вероятности, кроме уроков, занимается еще чем-нибудь.

На другой день вечером, когда часы показывали без пяти минут 

семь, пришла Алиса Осиповна, розовая от холода; она раскрыла 
Margot, которого принесла с собой, и начала без всяких предисловий:

– Французская грамматика имеет 26 букв. Первая буква называ
ется А, вторая В…

– Виноват, – перебил ее Воротов, улыбаясь. – Я должен преду
предить вас, мадмуазель, что лично для меня вам придется несколько изменить ваш метод. Дело в том, что я хорошо знаю русский, латинский и греческий языки… изучал сравнительное языковедение, и, мне кажется, мы можем, минуя Margot, прямо приступить к чтению какого-нибудь автора.

И он объяснил француженке, как взрослые люди изучают язы
ки.

– Один мой знакомый, – сказал он, – желая изучить новые язы
ки, положил перед собой французское, немецкое и латинское евангелия, читал их параллельно, причем кропотливо разбирал каждое 
слово, и что ж? Он достиг своей цели меньше чем в один год. Сделаем и мы так. Возьмем какого-нибудь автора и будем читать.

Француженка с недоумением посмотрела на него. По
видимому, предложение Воротова показалось ей очень наивным и 
вздорным. Если бы это странное предложение было сделано малолетним, то, наверное, она рассердилась бы и крикнула, но так как 

тут был человек взрослый и очень толстый, на которого нельзя 
было кричать, то она только пожала плечами едва заметно и сказала:

– Как хотите.
Воротов порылся у себя в книжном шкапу и достал оттуда ис
трепанную французскую книгу.

– Это годится? – спросил он.
– Всё равно.
– В таком случае давайте начинать. Господи благослови. Нач
нем с заглавия… Memoires.

– Воспоминания… – перевела m-lle Анкет.
– Воспоминания… – повторил Воротов.
Добродушно улыбаясь и тяжело дыша, он четверть часа прово
зился со словом memoires и столько же со словом de, и это утомило Алису Осиповну. Она отвечала на вопросы вяло, путалась и, повидимому, плохо понимала своего ученика и не старалась понять. 
Воротов предлагал ей вопросы, а сам между тем поглядывал на ее 
белокурую голову и думал:

«Ее волосы кудрявы не от природы, она завивается. Удивитель
но. Работает с утра до ночи и успевает еще завиваться».

Ровно в восемь часов она поднялась и, сказав сухое, холодное 

«au revoir, monsieur»,1 пошла из кабинета; и после нее остался всё 
тот же нежный, тонкий, волнующий запах. Ученик опять долго 
ничего не делал, сидел у стола и думал.

В следующие за тем дни он убедился, что его учительница ба
рышня милая, серьезная и аккуратная, но что она очень необразованна и учить взрослых не умеет; и он решил не тратить попусту 
времени, расстаться с ней и пригласить другого учителя. Когда она 
пришла в седьмой раз, он достал из кармана конверт с семью рублями и, держа его в руках, очень сконфузился и начал так:

– Извините, Алиса Осиповна, но я должен вам сказать… по
ставлен в тяжелую необходимость…

Взглянув на конверт, француженка догадалась, в чем дело, и в 

первый раз за всё время уроков ее лицо дрогнуло и холодное, деловое выражение исчезло. Она слегка зарумянилась и, опустив 
глаза, стала нервно перебирать пальцами свою тонкую золотую 
цепочку. И Воротов, глядя на ее смущение, понял, как для нее дорог был рубль и как ей тяжело было бы лишиться этого заработка.

1 до свиданья (франц.)

– Я должен вам сказать… – пробормотал он, смущаясь еще 

больше, и в груди у него что-то екнуло; он торопливо сунул конверт в карман и продолжал: – Извините, я… я оставлю вас на десять минут…

И делая вид, что он вовсе не хотел отказывать ей, а только про
сил позволения оставить ее ненадолго, он вышел в другую комнату 
и высидел там десять минут. И потом вернулся еще более смущенный; он сообразил, что этот его уход на короткое время она может 
объяснить как-нибудь по-своему, и ему было неловко.

Уроки начались опять.
Воротов занимался уж без всякой охоты. Зная, что из занятий 

не выйдет никакого толку, он дал француженке полную волю, уж 
ни о чем не спрашивал ее и не перебивал. Она переводила как хотела, по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал 
и от нечего делать рассматривал то кудрявую головку, то шею, то 
нежные белые руки, вдыхал запах ее платья…

Он ловил себя на нехороших мыслях, и ему становилось стыд
но, или же он умилялся и тогда чувствовал огорчение и досаду оттого, что она держала себя с ним так холодно, деловито, как с учеником, не улыбаясь и точно боясь, как бы он не прикоснулся к ней 
нечаянно. Он всё думал: как бы так внушить ей доверие, познакомиться с нею покороче, потом помочь ей, дать ей понять, как дурно она преподает, бедняжка.

Алиса Осиповна явилась однажды на урок в нарядном розовом 

платье, с маленьким декольте, и от нее шел такой аромат, что казалось, будто она окутана облаком, будто стоит только дунуть на 
нее, как она полетит или рассеется, как дым. Она извинилась и сказала, что может заниматься только полчаса, так как с урока пойдет 
прямо на бал.

Он смотрел на ее шею и на спину, оголенную около шеи, и, ка
залось ему, понимал, отчего это француженки пользуются репутацией легкомысленных и легко падающих созданий; он тонул в 
этом облаке ароматов, красоты, наготы, а она, не зная его мыслей 
и, вероятно, нисколько не интересуясь ими, быстро перелистывала 
страницы и переводила на всех парах:

– Он ходил на улице и встречал господина своего знакомого и 

сказал: «Куда вы устремляетесь, видя ваше лицо такое бледное, это 
делает мне больно».

Memoires давно уже были кончены, и теперь Алиса переводила 

какую-то другую книгу. Раз она пришла на урок часом раньше, 
извиняясь тем, что в семь часов ей нужно ехать в Малый театр. 
Проводив ее после урока, Воротов оделся и тоже поехал в театр. 
Он поехал, как казалось ему, только затем, чтобы отдохнуть, раз

влечься, а об Алисе у него не было и мыслей. Он не мог допустить, 
чтобы человек серьезный, готовящийся к ученой карьере, тяжелый 
на подъем, бросил дело и поехал в театр только затем, чтобы 
встретиться там с малознакомой, не умной, малоинтеллигентной 
девушкой…

Но почему-то в антрактах у него билось сердце, он, сам того не 

замечая, как мальчик бегал по фойе и по коридорам, нетерпеливо 
отыскивая кого-то; и ему становилось скучно, когда антракт кончался; а когда он увидел знакомое розовое платье и красивые плечи под тюлем, сердце его сжалось, точно от предчувствия счастья, 
он радостно улыбнулся и первый раз в жизни испытал ревнивое 
чувство.

Алиса шла с какими-то двумя некрасивыми студентами и с 

офицером. Она хохотала, громко говорила, видимо, кокетничала; 
такою никогда не видел ее Воротов. Очевидно, она была счастлива, довольна, искренна, тепла. Отчего? Почему? Оттого, быть может, что эти люди были близки ей, из того же круга, что и она… И 
Воротов почувствовал страшную пропасть между собой и этим 
кругом. Он поклонился своей учительнице, но та холодно кивнула 
ему и быстро прошла мимо; ей, по-видимому, не хотелось, чтобы 
ее кавалеры знали, что у нее есть ученики и что она от нужды дает 
уроки.

После встречи в театре Воротов понял, что он влюблен… Во 

время следующих уроков, пожирая глазами свою изящную учительницу, он уже не боролся с собою, а давал полный ход своим 
чистым и нечистым мыслям. Лицо Алисы Осиповны не переставало быть холодным, ровно в восемь часов каждого вечера она спокойно говорила «au revoir, monsieur», и он чувствовал, что она равнодушна к нему и будет равнодушной и – положение его безнадежно.

Иногда среди урока он начинал мечтать, надеяться, строить 

планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспоминал, что 
француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть на лицо учительницы, чтобы мысли его мгновенно 
потухли, как потухает свеча, когда на даче во время ветра выносишь ее на террасу. Раз, он, опьянев, забывшись, как в бреду, не 
выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после 
урока из кабинета в переднюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в любви:

– Вы мне дороги! Я… я люблю вас! Позвольте мне говорить!
А Алиса побледнела – вероятно от страха, соображая, что после 

этого объяснения ей уж нельзя будет ходить сюда и получать 
рубль за урок; она сделала испуганные глаза и громко зашептала:

– Ах, это нельзя! Не говорите, прошу вас! Нельзя!
И потом Воротов не спал всю ночь, мучился от стыда, бранил 

себя, напряженно думал. Ему казалось, что своим объяснением он 
оскорбил девушку, что она уже больше не придет к нему.

Он решил узнать утром в адресном столе ее адрес и написать ей 

извинительное письмо. Но Алиса пришла и без письма. Первую 
минуту она чувствовала себя неловко, но потом раскрыла книгу и 
стала переводить быстро и бойко, как всегда:

– О, молодой господин, не разрывайте эти цветы в моем саду, 

которые я хочу давать своей больной дочери…

Ходит она до сегодня. Переведены уже четыре книги, а Воротов 

не знает ничего, кроме слова «memoires», и когда его спрашивают 
об его научной работке, то он машет рукой и, не ответив на вопрос, 
заводит речь о погоде.