Знакомый мужчина

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

ЗНАКОМЫЙ 
МУЖЧИНА 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

ЗНАКОМЫЙ МУЖЧИНА 

Прелестнейшая Ванда, или, как она называлась в паспорте, 
почетная гражданка Настасья Канавкина, выписавшись из больницы, очутилась в положении, в каком она раньше никогда не 
бывала: без приюта и без копейки денег. Как быть? 
Она первым делом отправилась в ссудную кассу и заложила 
там кольцо с бирюзой – единственную свою драгоценность. Ей 
дали за кольцо рубль, но... что купишь за рубль? За эти деньги не 
купишь ни модной, короткой кофточки, ни высокой шляпы, ни 
туфель бронзового цвета, а без этих вещей она чувствовала себя 
точно голой. Ей казалось, что не только люди, но даже лошади и 
собаки глядят на нее и смеются над простотой ее платья. И думала она только о платье, вопрос же о том,что она будет есть и где 
будет ночевать, не тревожил ее нисколько. 
«Хоть бы мужчину знакомого встретить... – думала она. – Я 
взяла бы денег... Мне ни один не откажет, потому что...» 
Но знакомые мужчины не встречались. Их не трудно встретить вечером в «Ренессансе», но в «Ренессанс» не пустят в этом 
простом платье и без шляпы. Как быть? После долгого томления, 
когда уже надоело и ходить, и сидеть, и думать, Ванда решила 
пуститься на последнее средство: сходить к какому–нибудь знакомому мужчине прямо на квартиру и попросить денег. 
«К кому бы сходить? – размышляла она. – К Мише нельзя – 
семейный... Рыжий старик теперь на службе...» 
Ванда вспомнила о зубном враче Финкеле, выкресте, который 
месяца три назад подарил ей браслет и которому она однажды за 
ужином в Немецком клубе вылила на голову стакан пива. Вспомнив про этого Финкеля, она ужасно обрадовалась. 
«Он наверное даст, лишь бы только мне дома его застать... – 
думала она, идя к нему. – А не даст, так я у него там все лампы 
перебью». 
Когда она подходила к двери зубного врача, у нее уже был готов план: она со смехом взбежит по лестнице, влетит к врачу в 
кабинет и потребует 25 рублей... Но когда она взялась за звонок, 
этот план как–то сам собою вышел из головы. Ванда вдруг начала 
трусить и волноваться, чего с ней раньше никогда не бывало. Она 
бывала смела и нахальна только в пьяных компаниях, теперь же, 
одетая в обыкновенное платье, очутившись в роли обыкновенной 

2 

просительницы, которую могут не принять, она почувствовала 
себя робкой и приниженной. Ей стало стыдно и страшно. 
«Может быть, он уж забыл про меня... – думала она, не решаясь дернуть за звонок. – И как я пойду к нему в таком платье? 
Точно нищая или мещанка какая–нибудь...» 
И нерешительно позвонила. 
За дверью послышались шаги; это был швейцар. 
– Доктор дома? – спросила она. 
Теперь ей приятнее было бы, если бы швейцар сказал «нет», 
но тот, вместо ответа, впустил ее в переднюю и снял с нее пальто. 
Лестница показалась ей роскошной, великолепной, но из всей 
роскоши ей прежде всего бросилось в глаза большое зеркало, в 
котором она увидела оборвашку без высокой шляпы, без модной 
кофточки и без туфель бронзового цвета. И Ванде казалось 
странным, что теперь, когда она была бедно одета и походила на 
швейку или прачку, в ней появился стыд и уж не было ни наглости, ни смелости, и в мыслях она называла себя уже не Вандой, а 
как раньше, Настей Канавкиной... 
– Пожалуйте! – сказала горничная, провожая ее в кабинет. – 
Доктор сейчас... Садитесь. 
Ванда опустилась в мягкое кресло. 
«Так и скажу: дайте взаймы! – думала она. – Это прилично, 
потому что ведь он знаком со мной. Только вот если б горничная 
вышла отсюда. При горничной неловко... И зачем она тут стоит?» 
Минут через пять отворилась дверь и вошел Финкель, высокий черномазый выкрест, с жирными щеками и с глазами навыкате. Щеки, глаза, живот, толстые бедpa – всё это у него было так 
сыто, противно, сурово. В «Ренессансе» и в Немецком клубе он 
обыкновенно бывал навеселе, много тратил там на женщин и 
терпеливо сносил их шутки (например, когда Ванда вылила ему 
на голову пиво, то он только улыбнулся и погрозил пальцем); теперь же он имел хмурый, сонный вид и глядел важно, холодно, 
как начальник, и что–то жевал. 
– Что прикажете? – спросил он, не глядя на Ванду. 
Ванда поглядела на серьезное лицо горничной, на сытую фигуру Финкеля, который, по–видимому, не узнавал ее, и покраснела... 
– Что прикажете? – повторил зубной врач уже с раздражением. 
– Зу... зубы болят... – прошептала Ванда. 

3 

– Ага... Какие зубы? Где? 
Ванда вспомнила, что у нее есть один зуб с дуплом. 
– Внизу направо... – сказала она. 
– Гм!.. Раскрывайте рот. 
Финкель нахмурился, задержал дыхание и стал рассматривать 
больной зуб. 
– Больно? – спросил он, ковыряя в зубе какой–то железкой. 
– Больно... – солгала Ванда. – «Напомнить ему, – думала она, – 
так он наверное бы узнал... Но... горничная! Зачем она тут стоит?» 
Финкель вдруг засопел, как паровоз, прямо ей в рот и сказал: 
– Я не советую вам плюмбуровать его... Из етова зуба вам никакого пользы, всё равно. 
Поковыряв еще немножко в зубе и опачкав губы и десны Ванды табачными пальцами, он опять задержал дыхание и полез ей в 
рот с чем–то холодным... Ванда вдруг почувствовала страшную 
боль, вскрикнула и схватила за руку Финкеля. 
– Ничего, ничего... – бормотал он. – Вы не пугайтесь... Из этим 
зубом вам всё равно мало толку. Надо быть храброй. 
И табачные, окровавленные пальцы поднесли к ее глазам вырванный зуб, а горничная подошла и подставила к ее рту чашку. 
– Дома вы холодной водой рот полоскайте... – сказал Финкель, 
– и тогда кровь остановится... 
Он стоял перед ней в позе человека, который ждет, когда же 
наконец уйдут, оставят его в покое... 
– Прощайте... – сказала она, поворачиваясь к двери. 
– Гм!.. А кто же мне заплатит за работу? – спросил смеющимся голосом Финкель. 
– Ах, да... – вспомнила Ванда, покраснела и подала выкресту 
рубль, вырученный ею за кольцо с бирюзой. 
Выйдя на улицу, она чувствовала еще больший стыд, чем 
прежде, но теперь уж ей было стыдно не бедности. Она уже не 
замечала, что на ней нет высокой шляпы и модной кофточки. 
Шла она по улице, плевала кровью, и каждый красный плевок говорил ей об ее жизни, нехорошей, тяжелой жизни, о тех оскорблениях, какие она переносила и еще будет переносить завтра, через неделю, через год – всю жизнь, до самой смерти... 
– О, как это страшно! – шептала она. – Как ужасно, боже мой! 
Впрочем, на другой день она уже была в «Ренессансе» и танцевала там. На ней была новая, громадная, красная шляпа, новая 

4 

модная кофточка и туфли бронзового цвета. И ужином угощал ее 
молодой купец, приезжий из Казани.