Книжная полка Сохранить
Размер шрифта:
А
А
А
|  Шрифт:
Arial
Times
|  Интервал:
Стандартный
Средний
Большой
|  Цвет сайта:
Ц
Ц
Ц
Ц
Ц

Теория языка

Покупка
Артикул: 620917.01.99
Доступ онлайн
190 ₽
В корзину
Учебное пособие написано на основе курса лекций о языке как средстве общения. Читатель познакомится с важнейшими принципами уст- ройства языка, его происхождением, развитием и функционированием в современном обществе, а также противоречия) ми и загадками, составляющими предмет сегодняшней лингвистики, что поможет формированию методологических принципов и развитию лингвистической наблюдательности студентов-филологов. К каждой теме прилагаются оригинальные задачи и упражнения для самостоятельной работы; в книгу включены также биографические справки об ученых)филологах, чьи имена упомянуты в тексте. Для студентов филологических факультетов университетов и пединститутов.
Норман, Б. Ю. Теория языка [Электронный ресурс] : учеб. пособие / Б. Ю. Норман. - 4-е изд., стер. - Москва : Флинта, 2012. - 296 с.: ил. - ISBN 978-5-89349-498-3. - Текст : электронный. - URL: https://znanium.com/catalog/product/496373 (дата обращения: 28.03.2024). – Режим доступа: по подписке.
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов. Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в ридер.
 
 
Б.Ю. Норман 
 
 
 
ТЕОРИЯ ЯЗЫКА 
ВВОДНЫЙ КУРС 
 
 
 
 
Авторский курс лекций 
 
 
Учебное пособие 
 
4-е издание, стереотипное 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Москва 
Издательство «Флинта» 
2012 
 

УДК 81’22 
ББК  81 
         Н83 
 
 
 
 
 
 
Норман Б.Ю. 
Н83      Теория языка [Электронный ресурс] : учеб. пособие /                 
Б.Ю. Норман. — 4-е изд., стер. — М. : Флинта,  2012. — 296 с. : 
ил. 
      
ISBN 978-5-89349-498-3 
 
Учебное пособие написано на основе курса лекций о языке как средстве общения. Читатель познакомится с важнейшими принципами устройства языка, его происхождением, развитием и функционированием в 
современном обществе, а также противоречия) ми и загадками, составляющими предмет сегодняшней лингвистики, что поможет формированию методологических принципов и развитию лингвистической наблюдательности студентов-филологов. К каждой теме прилагаются оригинальные задачи и упражнения для самостоятельной работы; в книгу 
включены также биографические справки об ученых)филологах, чьи 
имена упомянуты в тексте. 
Для студентов филологических факультетов университетов и пединститутов. 
 
УДК 81’22 
ББК  81 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ISBN 978-5-89349-498-3                            © Издательство «Флинта», 2012 
 

5

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга построена на основе курса лекций, которые автор в течение ряда лет читал в Белорусском государственном
университете (Минск) и других учебных заведениях Белоруссии. Пособие опирается главным образом на материал русского языка, но предполагает знакомство читателя, хотя бы
поверхностное, с другими европейскими языками, включенными в школьную программу.
Особенности содержания и структуры книги обусловлены прежде всего характером самого изучаемого явления:
язык — сложный, многокомпонентный и многоаспектный
феномен. К тому же пособие не ограничивается традиционными лингвистическими темами («Фонетика», «Морфология», «Синтаксис» и т.п.), а включает и проблемы, лежащие
на стыке языкознания с иными науками: семиотикой, психологией, поэтикой, палеоантропологией и др. Впрочем, еще
в конце ХIХ в. И.А. Бодуэн де Куртенэ, один из основателей
современной лингвистики, определял характер науки о языке как «психологичносоциологический». Именно такой синтетический, «интердисциплинарный» подход к языку отвечает нуждам сегодняшнего дня. А избранный автором лекционный жанр изложения позволяет надеяться на то, что при
всей трудности рассматриваемых проблем они будут в достаточной мере понятны читателю или, по крайней мере, пробудят у него интерес.
Книга, вышедшая первым изданием в 1996 г. под названием «Основы языкознания» в Минске, была существенно
переработана: заострены некоторые социолингвистические
проблемы, добавлены главы, посвященные классификациям

20. Историческое развитие предложения ............................ 122
21. Предложение и высказывание ...................................... 128
22. Человек овладевает грамматикой,
грамматика овладевает человеком ................................ 136

ЛЕКСИКОЛОГИЯ

23. Слово как элемент лексической системы ........................ 153
24. Слово, предмет, понятие ............................................... 158
25. Лексическое значение как комбинация сем .................... 166
26. Внутренняя форма, или мотивировка слова .................... 173

МОРФОЛОГИЯ

27. Процессы словообразования ......................................... 183
28. Морфема — значимая часть слова ................................. 189
29. Грамматические значения и грамматические
категории................................................................... 196
30. Типологическая классификация языков ........................ 204

ФОНЕТИКА И ФОНОЛОГИЯ

31. План выражения языка: звуки речи .............................. 212
32. Фонема — основное понятие фонологии ......................... 220
33. Фонема и звук ............................................................. 227
34. Письмо ....................................................................... 232

СТАНОВЛЕНИЕ, РАЗВИТИЕ, ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
ЯЗЫКОВ

35. Изменения в языке ...................................................... 248
36. Генеалогическая классификация языков ....................... 254
37. Эволюция и взаимодействие языков .............................. 260
38. Языковые антиномии и парадоксы ................................ 270

Краткие биографические справки о крупнейших
ученыхфилологах, упоминаемых в книге ........................... 284

Рекомендуемая литература ................................................ 291

7

языков, дополнен справочнобиблиографический аппарат,
обновлен иллюстративный материал. Несколько изменилась
и сама структура пособия. В настоящем виде оно включает в
себя восемь блоков, к каждому из которых прилагается некоторое количество задач и упражнений. Ответы на них частично содержатся в тексте глав (разделов), частично же читатель должен будет найти их самостоятельно, опираясь на
собственный опыт и только что полученные знания. Эти задания могут быть использованы не только для проверки усвоения учебного материала, но и для работы в аудитории и
дома, а также при проведении различного рода лингвистических конкурсов, олимпиад и т.п.
В конце пособия помещены краткие справки о крупнейших филологах, имена которых упоминаются в книге.

Автор

ЯЗЫК КАК СИСТЕМА ЗНАКОВ

1. Язык: «слово» и «дело»

Язык окружает человека в жизни, сопровождает его во
всех его делах, хочет он того или не хочет, присутствует в его
мыслях, участвует в его планах... Собственно, говоря о том,
что язык сопутствует всей деятельности человека, задумаемся над устойчивым выражением «слово и дело»: а стоит ли
их вообще противопоставлять?
Ведь граница между «делом» и «словом» условна, размыта. Недаром есть люди, для которых «слово» и есть д е л о, их
профессия: это писатели, журналисты, учителя, воспитатели, политики... «Слово есть поступок», — утверждал Л.Н. Толстой, имея в виду ответственность, которую берет на себя говорящий. Да и по собственному опыту мы знаем: успех того
или иного начинания в значительной мере зависит от умения говорить, убеждать, формулировать свои мысли. Следовательно, «слово» — тоже своего рода «дело», речь входит в
общую систему человеческой деятельности.
Правда, взрослый человек привыкает к языку настолько,
что не обращает на него внимания — как говорится, в упор
не видит. Владеть родным языком, пользоваться речью кажется нам настолько же естественным и безусловным, как,
скажем, уметь хмурить брови или подниматься по лестнице.
Между тем язык не возникает у человека сам по себе, это продукт подражания и обучения. Достаточно присмотреться к
тому, как ребенок в возрасте двухтрех лет овладевает этой
системой: каждую неделю, каждый месяц в его речи появля8
9

ются новые слова, новые конструкции — и все же до полного
овладения языком ему еще далеко. А если бы вокруг не было
взрослых, сознательно или неосознанно помогающих ребенку освоить этот новый для него мир, неужели он так и остался бы безъязыким? Увы, да. Тому есть немало документальных свидетельств: в случаях, когда ребенок изза тех или
иных трагических обстоятельств оказывался лишенным человеческого общества (скажем, заблудившись в лесу, попадал в среду животных). При этом он мог выжить как биологическая особь, но безвозвратно терял право называться человеком: как разумное существо он уже не мог состояться.
Так что история с Маугли или Тарзаном — красивая, но сказка. Еще более тяжелые обстоятельства возникают, когда на
свет родятся дети, лишенные зрения и слуха. А раз ребенок
лишен слуха, то у него не может развиться и звуковая речь, —
следовательно, мы имеем дело в данном случае с существами
слепоглухонемыми. И вот оказывается, что из такого ребенка можнотаки путем длительной и целенаправленной работы сформировать человеческую личность, однако при условии, что педагоги (а в России существует целая школа профессора И.А. Соколянского) научат этого ребенка я з ы к у.
Какому языку? Практически на единственно возможной для
него чувственной основе — на основе осязания. Интересующихся этой проблематикой я бы отослал к неоднократно издававшейся книге Ольги Скороходовой «Как я воспринимаю,
представляю и понимаю окружающий мир» — захватывающему рассказу о том, как лишившаяся слуха и зрения девочка осваивала мир человеческих чувств и идей... Подобные
свидетельства служат еще одним подтверждением мысли о
том, что без общества не может возникнуть язык, а без языка, без общения не может сформироваться полноценная личность.
Современный человек как биологический вид называется полатыни homo sapiens, т.е. человек разумный. Но хo´мо
сa´пиенс есть одновременно homo loquens (хo´мо лo´квенс) —
человек говорящий. Для нас это означает, что язык — не просто «удобство», придуманное для облегчения своей жизни

разумным существом, но обязательное условие его существования. Язык — составная часть внутреннего мира человека,
его духовной культуры, это опора для умственных действий,
одна из основ мыслительных связей (ассоциаций), подспорье
для памяти и т.д. Трудно переоценить роль языка в истории
цивилизации. Можно вспомнить по этому поводу известный
афоризм немецкого философаэкзистенциалиста Мартина
Хайдеггера: «Язык создает человека» или повторить вслед
за российским ученым Михаилом Бахтиным: «Язык, слово —
это почти все в человеческой жизни».
Естественно, к такому сложному и многогранному явлению, как язык, можно подходить с разных сторон, изучать
его под разными углами зрения. Поэтому языкознание (синоним: лингвистика, от лат. lingua — ‘язык’) развивается не
только «вглубь», но и «вширь», захватывая смежные территории, соприкасаясь с иными, соседними науками. От этих
контактов рождаются новые, промежуточные и очень перспективные дисциплины, например: поэтика и текстология,
социолингвистика и лингвистическая география, математическая лингвистика и нейролингвистика, психолингвистика и компьютерная лингвистика... Некоторые из этих дочерних наук (такие, как социои психолингвистика) уже нашли
свое место в структуре человеческого знания, получили признание общества, другие (такие, как нейролингвистика) сохраняют привкус новизны и экзотики... В любом случае не
следует думать, будто языкознание стоит на месте и уж тем
более что оно занимается только изобретением все новых правил, усложняющих жизнь простому человеку: где, скажем,
надо ставить запятую, а где тире, когда надо писать не с прилагательным вместе, а когда отдельно... Этим, признаюсь,
языкознанию тоже приходится заниматься, и всё же важнейшие его задачи иные — изучение языка в его взаимоотношениях с объективной действительностью и человеческим обществом.
И хотя феномен языка кажется очевидным, необходимо с
самого начала както его определить. Из всего многообразия
существующих определений я выберу для дальнейших рас10
11

суждений два, наиболее распространенных и всеобъемлющих: язык есть средство человеческого общения и язык
есть система знаков. Данные определения не противоречат
друг другу, скорее наоборот — друг друга дополняют. Первое из них говорит о том, для чего служит язык, второе — о
том, что он собою представляет, как он устроен. Обратимся
сначала именно ко второму аспекту — общим принципам устройства языка. А уже потом, ознакомившись с основными
правилами организации данного феномена и его многообразными функциями в обществе, вернемся к вопросу о строении
языка и функционировании его отдельных частей.

2. Что такое знак?
Примеры знаковых систем

Знак есть материальный объект, используемый для передачи информации. Проще говоря, всё, при помощи чего мы
можем и хотим чтото сообщить друг другу, есть знак. Существует целая наука — семиотика (от греч. se¯mion — ‘знак’),
изучающая всевозможные знаковые системы. Поскольку среди этих систем находится (более того: занимает центральное
место) человеческий язык, постольку объект данной науки
пересекается с объектом лингвистики. Скажем, слово можно изучать с позиций семиотики, а можно — с позиций языкознания.
В принципе человек может придать функцию знака
любому предмету, любому «кусочку действительности».
Возьмем три простых примера. На окне стоит цветок в горшке. Сидящий в кресле человек закурил и ослабил узел галстука. Из книги, лежащей на столе, торчит закладка. Все эти
ситуации имеют, очевидно, свою причину и могут быть истолкованы как с и м п т о м ы, т.е. как проявления какихто
иных ситуаций (действий, состояний, побуждений и т.п.).
Например, хозяйка квартиры решила, что ее цветок должен
получать больше света. Служащему хотелось курить, а галстук давил шею. Читателю нужно было запомнить, на каком

месте он прервал чтение, и потому он заложил соответствующую страницу.
Но наряду с  п р и ч и н о й  эти ситуации могут иметь и специальную ц е л ь: сообщить комуто чтото. В частности, в
«шпионском» фильме цветок на окне — возможно, сигнал:
явка провалена. Закурив и ослабив узел галстука, человек,
может быть, хочет показать собеседнику, что официальная
часть разговора закончена и теперь можно чувствовать себя
свободнее. А может быть, он хочет продемонстрировать своим
жестом, кто именно является здесь хозяином положения, — в
таком случае ему дозволено то, что не позволяется другим.
Закладка, оставленная в книге, возможно, тоже должна сообщить прочим членам семьи, что книга занята, что она «в
работе», не надо убирать ее на книжную полку... Теперь цветок, расслабленный узел галстука, закладка — это з н а к и.
(Закладка, собственно, и перед тем была знаком, но — для
с е б я, теперь же она стала знаком и для других.)
Для того чтобы предмет (или событие) получил функцию
знака, стал нечто обозначать, человеку нужно предварительно договориться с другим человеком, получателем этого знака. Иначе адресат может просто не понять, что перед ним
знак, не включится в ситуацию общения. Герой одного детективного рассказа Артура Конан Дойла замечает у себя в
саду ряд нарисованных мелом человечков. Это кажется ему
детской забавой и не более — так сказать, мальчишеской пробой пера. И только наткнувшись на подобный рисунок еще
не раз и заметив странную реакцию своей жены, он начинает
понимать, что перед ним — п о с л а н и я, зашифрованные
тексты. И отправляется за помощью к Шерлоку Холмсу.
Это, вообще говоря, не только литературный сюжет, но
вполне жизненная ситуация. Ученым давно были известны
рисунки древнего латиноамериканского народа майя —
сплошные полосы фантастических фигурок людей, животных, какихто предметов... Однако не сразу стало ясно, что
перед нами письмена, настолько они были декоративны, орнаментальны! А разгадал эти письмена в 50е годы XX в. российский ученый Ю.В. Кнорозов: в свои тридцать с неболь12
13

шим лет он был удостоен ученой степени доктора исторических наук за расшифровку письменности майя.
В обычной, повседневной жизни мы многих знаков просто не замечаем, не придаем им особого значения, хотя роль
их в общении велика. Таковы, в частности, мимика и жесты.
Долгое или решительное объяснение, отказ или согласие,
просьбу или приказ можно заменить одним многозначительным взглядом или движением руки. Но эти знаки для нас —
как бы само собой разумеющееся. Пожалуй, мы обращаем
внимание на мимику или жесты только тогда, когда наблюдаем за иной культурой общения — скажем, за темпераментной жестикуляцией итальянцев или вообще жителей Средиземноморья. В шутку говорят, что если итальянцу связать
руки, то он и разговаривать не сможет... А бывает, что один

и тот же жест или мимический знак у разных народов выражает разный смысл. Например, у европейцев высовывание
языка — не вполне приличный знак, обозначающий презрение, поддразнивание, провоцирование. В индийской же культуре это символ стыда, раскаяния. Так что и жесты, и мимика требуют предварительной «договоренности» — иначе адресат может неправильно истолковать «послание».
Собственно, что там итальянцы или индийцы! Можно показать, что даже в рамках одного языка, одного народа существуют особенности в использовании жестов, связанные с
местом проживания человека или с его социальным статусом. Например, в повести Фазиля Искандера «Созвездие Козлотура» городская тетушка, попавшая во время войны в деревню, узнает, что ее племянник ранен и лежит в госпитале.
Тут же она «стала тихо опрокидываться назад, как бы падая
в обморок. Но так как в деревне этого не понимали и никто
не собирался ее подхватывать, то она остановилась на полпути и сделала вид, что у нее заломило поясницу».
Кроме национально обусловленных систем жестов, «привязанных» к конкретному языку, существуют также интернациональные, общечеловеческие основания поз собеседников, движений их рук, дистанции между ними и т.д. Они, в
частности, описываются в книге австралийского исследователя Алана Пиза «Язык тела». Эта книга, переведенная на
десятки языков, включая русский, за короткое время выдержала огромное количество изданий. И интерес к ней читателей не случаен. Оказалось, что слова могут обманывать, вводить в заблуждение, но «язык тела», мимика и жесты, выдают истинное отношение человека к тому, что он говорит и
слушает. По тому, как вы сидите, слушая собеседника, что в
это время делают ваши руки (и ноги!), что написано на вашем лице, можно определить, доверяете ли вы собеседнику,
интересно ли для вас то, что он рассказывает, и т.п. Вот вы
непроизвольно отклоняетесь назад и скрещиваете на груди
руки — тем самым вы увеличиваете дистанцию между собой
и собеседником, в вашей позе появляется оттенок высокомерия и недоверия к тому, о чем идет речь. Вы потираете рукой

 Образец письменности майя

15

шею — для собеседника это сигнал: вы в раздумье. Подперли
ладонью подбородок — и опятьтаки сделали это непроизвольно, бессознательно. Но со стороны, объективно оценивая,
можно принять это за сигнал: разговор вам наскучил, можно
было бы сменить тему.
Наряду с такими повседневными, привычными для нас
средствами общения, существуют целые сложные системы
знаков специфических, даже экзотических. Таков, например, язык цветов, в XIX в. средство светского флирта, налаживания отношений. Сегодня мы дарим цветы, исходя в основном из наших представлений о красоте, да еще из финансовых возможностей (хотя при этом все же учитываем: должно ли количество цветов быть четным или нечетным; кроме того, существуют какието «ритуальные» цветы, наиболее подходящие для свадьбы или, скажем, для похорон...).
Мы можем примерно с одинаковым успехом идти в гости,
неся с собой (кстати: головками вверх или вниз? Во многих
странах это не все равно!) букет красных гвоздик, чайных роз
или сиреневых астр. Иное дело — правила этикета и общественные предписания XIX в. В культурной сфере за каждым
цветком закреплялось свое символическое значение, что позволяло не только передавать весьма разнообразную информацию, но и рассчитывать на такой же содержательный ответ, т.е. на продолжение диалога. Скажем, в одной польской
книге XIX в. описывались значения цветов, — да что там
цветов! — разновидностей одного и того же цветка: роза белая — «к тебе склоняется мое сердце, к тебе стремится моя
душа»; роза китайская — «я целиком принадлежу тебе»; роза
чайная — «что за наслаждение быть с тобой!»; роза Королевы Ядвиги — «уважай прошлое: оно — мать будущего»; роза
Борейко — «порадуй меня своей улыбкой»; роза полураскрывшаяся — «скрой наши чувства в глубине сердца»; роза
желтая — «ты зря ревнуешь, к тому нет никаких оснований»;
лепесток белой розы — «нет»; лепесток красной розы — «да»
и т.д. В другой книге того же периода говорилось: «Буде же
не окажется под рукой никаких цветков, можно воспользоваться цветами искусственными или нарисованными, а если
и с этим возникнут трудности, достаточно просто употреблять
их названия».
Не менее экзотичен язык веера. При помощи этого маленького опахала, непременного атрибута светской жизни, дама
могла, оказывается, назначить свидание (и даже договориться о его точном времени), упрекнуть кавалера за несдержанное обещание или попросить прощения... Для этого нужно
было поразному держать веер в руках, в разной степени его
раскрывать или указывать пальцем на определенную его
часть. Понятно, что передаваемая при этом информация носила в основном салоннобудуарный характер, но большего,

 Некоторые жесты, имеющие знаковую природу:
 а — затруднение, растерянность: «Вотте раз! Что же делать?»;
 б — превосходство: «У меня на это своя точка зрения»;
 в — скука: «Все это мне совершенно неинтересно».

а

в

б

17

собственно говоря, и не требовалось. Вспомогательные, в какомто смысле тайные, языки и были предназначены для
определенной сферы жизни.
Еще одна чрезвычайно интересная в данном смысле знаковая система — язык татуировок. Речь идет, конечно, не о
вошедших сегодня в моду цветных орнаментах, имеющих
скорее эстетическую ценность (это древнее искусство пришло
из ЮгоВосточной Азии), а о татуировках в традиционном
понимании. Это условные изображения, наносимые под кожу
путем накалывания и втирания красящих веществ и распространенные главным образом в среде моряков и преступников. По содержанию «наколки» опытный человек (например,
работник правоохранительных органов) может определить не

только «профессию» преступника, его положение в уголовной
иерархии, но и некоторые его пристрастия и идеалы. Крест, меч,
цветок (роза), змея, череп, женщина, карта и т.п. — каждый из
этих элементов имеет свое определенное значение, а сочетание их позволяет передавать довольно богатую информацию.
Язык цветов, язык татуировок, язык веера, язык духo´в,
язык форменной одежды могут многое сказать посвященному человеку. Что уж говорить о таких распространенных системах, как дорожные знаки или бытовые пиктограммы* !
В последнем случае имеются в виду символические рисунки,
передающие разнообразные практические сведения. Стрелка или указующий перст означает ‘туда’ или ‘выход’, восклицательный знак — ‘внимание!’, ‘опасность!’ (а еще, в других

Язык веера: некоторые знаки

Некоторые виды татуировок (так называемые «перстни» —
наколки на пальцах), распространенные в уголовной среде

* Пиктограмма (от лат. picto «рисую» и греч. gramma «запись,
буква») — рисунок, соответствующий слову или целому выражению.

19

знаковых системах, — ‘интересно!’, ‘сильный ход!’), перечеркнутая сигарета — ‘не курить!’, перечеркнутый утюг (на этикетке к одежде) — ‘нельзя гладить’, рюмка на упаковочной
коробке или ящике — ‘осторожно, стекло!’ (или ‘хрупкое
содержимое, не бросать!’) и т.д.
А если вспомнить еще всевозможные фирменные эмблемы, товарные знаки, гербы и флаги, спортивные символы,
обозначения химических элементов и т.п., то можно, не сильно преувеличивая, сказать: человек живет в мире знаков.

3. Важнейшие свойства знаков

Независимо от того, имеется ли в виду сфера специального, узкопрофессионального общения или же речь идет о передаче информации общедоступной, рассчитанной на самого широкого потребителя, знак, как видим, имеет преднамеренную, целенаправленную природу, он специально используется для передачи определенного смысла. П р е д н а м е р  е н н о с т ь — первое из свойств знака, и отсюда же вытекает
второе его важнейшее свойство: д в у с т о р о н н о с т ь.
В самом деле, у знака обязательно должны быть две стороны: идеальная, внутренняя (то, ч т о  передается, — значение, смысл, или семантика*), и материальная, внешняя (то,
ч е м передается, — форма). Эти две стороны знака называют
планом содержания и планом выражения.
Материальная сторона знака (его план выражения) может
быть самой разной — лишь бы она воспринималась органами чувств: слухом, зрением, осязанием... Подавляющую
часть информации о мире человек получает с помощью зрения; и не случайно те примеры знаковых ситуаций, что приводились выше, имели визуальную, зрительную природу. Но
если говорить о знаке языковом, о единицах человеческого
языка, то его основная материя, конечно же, звук. Это важно подчеркнуть, так как сегодня, в эпоху поголовной грамотности, человек привыкает к письменной форме языка. Привыкает настолько, что зрительный образ слова теснит в нашем сознании образ слуховой. И все же не будем забывать о
том, что основная материальная форма существования языка — это з в у к, колебания воздуха. На протяжении сотен
тысяч лет человеческий язык существовал исключительно в
звуковой форме (еще ему, конечно, помогали жесты), и только в последние тричетыре тысячелетия этому способу передачи информации сопутствует письменность. Не забудем
также, что еще совсем недавно целые народы пользовались
языком исключительно в его устной, звуковой форме: письменности они просто не знали.
А должен ли знак быть похожим на то, что он обозначает?
Или хотя бы напоминать? Нет, это не обязательно. Скорее

Знаки, указывающие на способ обработки изделий из ткани

* Семантика (от греч. se¯mantikos «обозначающий») — значение,
смысловая сторона языковых единиц.

21

наоборот: знаки, подобные тому, что они обозначают (их называют иконическими), — довольно редкий случай. Вот над
булочной висит крендель, над мастерской по ремонту обуви —
сапог. Перед пешеходным переходом стоит треугольник с
изображением шагающего человека. (Кстати, многие знаки
дорожного движения — иконические.) Слово кукушка похоже на тот звук, который издает эта птица, как и другие звукоподражательные или звукоизобразительные слова — скрипеть, булькать, чавкать, гром, писк, шипение, — которые
тоже можно считать иконическими знаками. Но в целом это,
скорее, исключение, а нормально для знака как раз обратное: у с л о в н а я связь между планом выражения и планом
содержания. Цветок на окне означает: «сюда нельзя, явка
провалена». Но если мы договоримся о другом содержании
знака, он может обозначать, например: «заходи, я жду».
Кстати, и крендель, висящий над булочной, вовсе не означает, что здесь продаются крендели: может быть, их в этой булочной никогда и не было. А уж словато сплошь и рядом демонстрируют свою условность в качестве названий. Чем, скажите на милость, слово кастрюля похоже на сам предмет?
А слово зеленый чем похоже на соответствующий цвет? Да
ничем. Именно поэтому одни и те же предметы в разных языках называются поразному. Получается, что в основе названия лежит договоренность, соглашение, к о н в е н ц и я. Мы,
т.е. коллектив людей, как бы решили придать данной звуковой форме данное содержание; так появляется знак. К о н в е н ц и о н а л ь н о с т ь — третье основное свойство знака.
Но знак никогда не существует изолированно, сам по себе.
Он всегда входит в целую систему, действует на фоне своих «собратьев». Поэтому подписать конвенцию, договориться о содержании знака на практике означает разделить сферы влияния
знаков: вот  э т о обозначает тото, а вот  э т о — другое...
Один мой знакомый, приехав за границу, поселился в недорогой гостинице. Ванной и туалета в номере не было. Поэтому вечером с полотенцем через плечо он отправился в конец коридора. Там он увидел дверь, на которой был изображен равносторонний треугольник — и все, никакой надписи.

Что должен был сделать мой знакомый? Потоптавшись, он
пошел в другой конец коридора: там на двери оказалось изображение круга.

И, слегка посомневавшись, мой знакомый повернул обратно... Действительно, треугольник с вершиной, обращенной
вверх, мог бы символизировать женский силуэт — скажем,
если бы он был противопоставлен треугольнику, обращенному вершиной вниз: это бы условно обозначало «широкобедрость» женской фигуры и «широкоплечесть» мужской. Но в
нашем случае треугольник оказался противопоставленным
кругу, и это все меняет. Треугольник уже читается как символ «угловатости» мужской фигуры по сравнению с «округлостью» женской. Значение одного знака обретается в противопоставлении другому знаку.
Еще пример, тоже из «заграничной» практики. Русский
турист в Болгарии собирается позвонить по телефонуавтомату. Сняв трубку, он слышит «туутуутуу...» и с досадой
вешает трубку на место. Однако и в соседнем автомате ситуация повторяется: то же самое «туутуутуу» в трубке, и в третьем, и в четвертом... «Ну, ни один автомат не работает!» — в
сердцах чертыхается турист, и невдомек ему, что в этой стране прерывистое «туутуутуу» — нормальный телефонный
«фон», эквивалентный нашему непрерывному гудку, т.е.
знак: «набирайте номер». Но для того, чтобы понять это, надо
знать, каковы другие знаки в данной системе? Какие есть еще
гудки? И опять конвенциональность знака оборачивается его
обусловленностью: каждый знак — член своей системы.
О б у с л о в л е н н о с т ь  с и с т е м о й  — четвертое свойство
знака.
Нетрудно показать это и на примере языковых единиц.
Так, слова в целом образуют систему, а эта система склады22
23

вается из множества частных подсистем. Одна из них — привычные для нас названия цветов солнечного спектра: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Но вот что любопытно: во многих языках русским
названиям голубой и синий соответствует одно слово. Например, для немца цвет чистого неба, василька и полоски леса
на горизонте будет все blau. Более того, нам кажется почти
фантастическим предположение, чтобы ктото увидел общее
в цвете серебристой лисы и... черники. А понемецки именно так: der Blaufuchs — голубой песец (букв. ‘голубая лиса’),
a die Blaubeere — черника (букв. ‘синяя ягода’); первая часть
в этих немецких словах одинакова... Нет, конечно, при необходимости понемецки можно различить данные цветовые
оттенки, скажем, при помощи определений himmelblau ‘небесноголубой’ и dunkelblau ‘темносиний’. Однако в огромном большинстве случаев немец скажет просто blau, без всяких уточнений. Не получается ли тем самым, что значение
слова синий в немалой степени зависит от того, есть ли в языке слово голубой или нет? Если есть (как в русском), то объем
его семантики сужается, если нет (как в немецком), то соответственно возрастает... Французский лингвист А. Мартине
заметил: цветов типа синий или зеленый «как таковых в спектре нет, ибо последний представляет собой непрерывный переход от фиолетового к красному. Эта непрерывность подвергается в разных языках различному членению. В той же Европе бретонцы и галлы обозначают одним словом glas участок
спектра, примерно соответствующий синему и зеленому цветам француза». И вывод, к которому приходит ученый, таков: «Фактически каждому языку соответствует своя особая
организация данных опыта».
Возьмем пример из области лексики. Допустим, вы читаете на пачке печенья: «Печенье изготовлено из муки первого
сорта». Но что значит «первого сорта»? А какие еще сорта
есть? Одно дело, если, положим, бывает мука 1го, 2го и
3го сортов, и совсем другое — если она бывает всегото высшего и первого сорта... Значение выражения «первого сорта» оказывается зависимым от плана содержания других выражений, других знаков. Как писал Велимир Хлебников,
«каждое слово опирается на молчание своего противника».
Третий пример. В состав словаря входит подсистема названий частей тела. Мы все активно используем в своей речи
слова рука, плечо, локоть, колено, бедро, живот и т.д. и абсолютно уверены в их значении. За каждой единицей — своя
сфера действительности, свой обозначаемый предмет, свои
отношения с другими словами. Что такое, например, плечо?
Это часть тела, ограничиваемая с одной стороны грудью и
шеей, а с другой стороны рукой. Так сказать, ‘то, что между
рукой, шеей и грудью’. Точно так же бедро для нас — это ‘то,
что между боком, пахом (или животом) и ногой’. Но возьмем
медицинскую терминологию. Это в некотором смысле другой язык, отдельная лексическая подсистема. И оказывается, что здесь знакомые нам слова употребляются в несколько
ином значении. Если в обыденной речи значение слова плечо
определялось его отношениями со словами грудь, шея, рука,
то в медицине это ‘кость от плечевого сустава до локтевого’.
Бедро здесь ‘кость от тазобедренного сустава до коленного’.
Как видим, значения данных слов определяются здесь уже
иными «партнерами» — и, прежде всего, словом сустав
(которого, прямо скажем, нет в обыденной речи). Опять получается: содержание знака обусловлено содержанием других знаков, всем устройством данной системы, лежащей в ее
основе конвенцией. Можно сказать, что языковой знак есть
производное от языка как целого.

4. Культура как знаковая система

Если со стороны понаблюдать за поведением человека,
легко убедиться: многие его поступки имеют своей целью сообщить чтото окружающим. Здесь подразумевается, конечно, не речевая деятельность и не жесты и мимика, о которых
уже шла речь, — с ними «все ясно», эти средства специализировались в коммуникативной функции. Речь идет об иных,
самых разнообразных, действиях.

25

Вот человек хочет позвонить по телефонуавтомату, а кабинка занята. Как он может поторопить разговаривающего
по телефону? Может, конечно, попросить «открытым текстом»: «Не могли бы вы закончить разговор, а то мне нужно
срочно позвонить» и т.п. Но может поступить и подругому:
будет молча, но демонстративно смотреть на часы, покашливать, обходить автомат с разных сторон, чтобы своим видом
напомнить о себе, не исключено, даже постучит по стеклу...
Вся наша жизнь — дома, на работе, в общественных местах — включает в себя множество подобных знаковых ситуаций. Мы можем своими поступками выразить внимание или
безразличие, радость или недовольство, уважение или презрение к другому человеку или к обществу в целом. Примеры: на домах перед праздниками вывешивают флаги; некто,
выходя из комнаты, громко — так, чтобы слышали оставшиеся в помещении, — хлопает дверью; студенты встают, когда
преподаватель входит в аудиторию; на руке у женщины —
обручальное кольцо; в ресторане мужчина, прежде чем сесть
самому, усаживает свою спутницу; выходя из метро, человек слегка поворачивает голову и придерживает за собой тяжелую дверь.
Конечно, все эти поступки — еще и дань традициям, общественным установлениям: так принято в данном обществе,
такое воспитание получил данный человек. Поэтому непросто здесь отграничить знак от симптома (о симптомах см.
в разделе 2). Возможно, придвигая стул своей спутнице,
посетитель ресторана и не думает специально о том, чтобы
оказать ей знак внимания, — просто он подругому поступить не может, он так воспитан, это для него своего рода рефлекс. Однако со стороны это выглядит именно как знак. (Да
и, замечу, в другом обществе, в другую эпоху такой поступок был бы просто невозможен или был бы истолкован превратно.)
Ясно также, что способы отношения человека к другим
людям входят в общую систему его поведения, зависят от его
понимания мироздания и своего места в нем. В частности,
способы отношения к другому человеку оказываются связанными с отношением к окружающей среде. (Можно ли, например, бросить на траву обертку от мороженого? Можно ли выгнать из дому кошку или собаку? Можно ли воспользоваться
чужим полотенцем? И т.д.) Все эти вопросы человек решает
для себя сам, в соответствии с полученным воспитанием и
нормами окружающего его общества. И все вместе взятое это
входит в сферу к у л ь т у р ы в самом широком смысле слова.
Однако значительная часть этой общей культуры имеет семиотическую природу, т.е. реализуется в поступках, предназначенных для восприятия другими людьми. Поскольку
же данные поступки складываются в систему, обусловленную
не только общественным строем, но и эпохой, национальным
характером, темпераментом, вероисповеданием и т.п., имеет смысл выделить в рамках семиотики особую дисциплину,
занимающуюся культурой, а точнее, поведением разных народов в разных ситуациях. Эта дисциплина называется э т н о с е м и о т и к о й  (от греч. ´thnos ‘народ, этнос, общественный класс’).
Что интересует этносемиотику? Обряды, ритуалы, обычаи, семейные традиции, одежда, мода, прием гостей, обустройство и украшение жилища, разбивка парков и садов,
использование цветовой гаммы, игры и танцы... Естественно, все эти чрезвычайно многообразные формы поведения
человека (и общения его с себе подобными) формируются и
подбираются на основе некоторых глобальных и глубинных
психологических и нравственноэтических критериев. В качестве таких «точек отсчета», лежащих в основе национальнокультурных знаковых систем, можно предложить следующие противопоставления:
человек — природа
мужчина — женщина
старший — младший
личность — государство
духовное (интеллектуальное) — телесное (физиологическое)
обыденное (профанное) — святое (сакральное) и т.д.
В зависимости от трактовки этих основополагающих оппозиций нравственные идеалы получают в конкретном обще26
27

стве (и в конкретную эпоху) то или иное воплощение. Обратимся к примерам.

Пример первый: одежда, мода. В каждом обществе имеется свое представление о том, как следует одеваться. Возникает противопоставление домашней и рабочей (служебной)
одежды. Женская одежда то в какието годы сближается с
мужской (утверждая идеи равенства полов), то, наоборот,
отдаляется от нее. У многих народов национальный костюм
отражает не только территориальные особенности, но и дает
указания на возраст, социальное положение и другие качества его носителя. Так, у некоторых народов Кавказа обязательной принадлежностью мужского национального костюма является кинжал. В патриархальной России замужняя
женщина, выходя из дому, обязана была повязывать голову
платком; показаться на людях с непокрытой головой означало «опростоволоситься», т.е. ‘осрамиться’...
Вообще понятие «прилично — неприлично» в одежде оказывается условным. В одной недавней журнальной публикации рассказывалось о том, как в средние века испанская королева «гневно отказалась принять в дар от голландских купцов
две дюжины чулок, — столь неприличен был намек на то, что у
королевы есть ноги и (о, ужас!) место, откуда они растут!» Не
слишком утрируя, можно сказать, что дама высшего света, обнажавшая лодыжку, бросала обществу XVII в. более сильный
вызов, чем сегодняшняя молодая особа, появляющаяся на пляже топлес (от англ. topless ‘без верха’), т.е. в купальном костюме из одной только нижней части. Р. Якобсон приводит в качестве примера историю со священникоммиссионером, проповедовавшим туземцам азы христианской морали. Когда он
стал упрекать аборигенов в том, что они ходят нагишом, те
указали на его голову: «У тебя тоже коечто не прикрыто».
«Да, — согласился священник, — но это лицо». «А у нас повсюду лицо», — ответили дикари.
Действительно, все зависит от конвенции. Удобство, красота, гигиеничность — все эти критерии отходят на второй
план, а на первом плане прочно утверждается социальная
норма: «так положено». Общество регламентирует возможности человека в выборе одежды. Что же сообщает индивид
своим костюмом собратьям по обществу?
Прежде всего, одежда может сигнализировать, что человек принадлежит к определенной социальной группе, профессии или выполняет в данный момент определенную общественную функцию («находится на службе»). Такова форма
милиционера, военнослужащего, железнодорожника, таможенника, лесника. Сходную роль выполняет халат медработника, оранжевый жилет дорожного рабочего, мантия судьи и т.д. Долгие годы у нас в стране непременным признаком ученика при исполнении его «служебных обязанностей»
была школьная форма. Когдато в России особую форму носили и студенты. Далее, костюм может свидетельствовать о
том, что человек принадлежит к определенному социальному слою и принимает «правила игры», нормы поведения в
общественных местах. В дорогой ресторан не впустят посетителя в свитере или в джинсах. В приглашении на официальный прием может быть специально указано, в каком костюме должен появиться гость. Знаковые свойства костюма
очень четко проявляются в конфессиональной (религиозной)
сфере. Достаточно вспомнить одеяние священнослужителей
или одежду прихожан, участвующих в церковных обрядах,
например венчальном или похоронном. Определенные правила поведения, связанные с одеждой, касаются всех верующих. Православный, входя в церковь, снимает головной убор,
а мусульманин оставляет за порогом мечети обувь. Даже,
казалось бы, мелочь — галстук, жилет, шляпа, трость, зажим для галстука — все это может быть знаком своеобразного «конформизма», подчинения индивида общественным
предписаниям. Зато уж если карнавал, то тут все наоборот:
сюда как раз могут не впустить человека, нормально одетого, на нем должна быть, по крайней мере, маска, а лучше всего
какоенибудь немыслимое облачение. Таковы правила игры.
Вместе с тем костюм может свидетельствовать, что его
обладатель — «бунтарь», человек, в чемто несогласный с общественными установлениями или в целом их отрицающий.
Таков профессор, демонстративно приходящий на лекции в

29

свитере. В какомто смысле и меховое манто на плечах дамы —
вызов обществу, озабоченному проблемами нищеты, голода
и сохранения живой природы. И нудист, максимально, по его
мнению, сближающийся с этой природой, тоже посвоему протестует отсутствием одежды против общественной морали.
Со временем нравы общества, конечно, меняются. Нынче
солнечные очки, сдвинутые на лоб, так же как кепкабейсболка, надетая задом наперед, стали символом молодежного
стиля поведения. А какихнибудь 20—30 лет назад очки,
сдвинутые на лоб, однозначно свидетельствовали о преклонном возрасте их владельца. Дошкольники наизусть знали
когдато стихотворение Юлиана Тувима (разумеется, его русский перевод), в котором некая тетя Валя с ног сбивается в
поисках своих очков:

Ищет бедная старушка
На подушке, под подушкой...
А они на самом деле
У нее на лбу сидели!

Обтрепанные или застиранные джинсы хиппи (стo´ящие,
кстати, иногда дороже, чем целые и новые), кожаные куртки и «адидасы» крутых парней — все это не просто элементы
культуры, но з н а к и, рассчитанные на внимание окружающих, «этикетки», автоматически приписывающие человека
к определенной социальной группе.

Пример второй: поцелуй. Как говорил один из героев Всеволода Иванова, поцелуи так же разнообразны, как способы
ставить самовар. Действительно, поцелуй в щеку (однократный) или в щеки (двукратный, троекратный), поцелуй в губы
(не менее разнообразный), поцелуй в лоб (например, ребенка или
покойника), воздушный поцелуй неопределенному количеству
адресатов (с трапа самолета и т.п.), целование руки — сколько
перед нами разных семиотических ситуаций! И каждая из
них опятьтаки узаконивается, утверждается общественной
моралью.
Многие восточные народы вообще не знали поцелуев.
Японцев, в частности, глубоко шокировало поведение европейских супругов, которые публично целовались при встречах и расставаниях. Даже самого слова «поцелуй» в японском языке до XIX в. не было. Уже в XX в., когда для одной из
экспозиций в Японию была привезена знаменитая скульптура
Родена, изображавшая целующуюся пару, устроители выставки вынуждены были скрыть ее за специальной ширмой: слишком уж неприличной могла она показаться массовому зрителю.
В Польше женщина при знакомстве подает мужчине руку не
совсем так, как в России: она протягивает ее тыльной стороной
вверх, готовя для поцелуя. Мужчинам, как правило, руку не
целуют, но если мы всетаки стали сегодня свидетелями такой ситуации, то перед нами знак: это священнослужитель...
Можно было бы также показать, что многообразные способы поведения человека в чужом доме (в гостях) тоже составляют семиотическую систему, окрашенную национальнокультурным колоритом. В разных обществах мы получим
разные ответы на такие вопросы, как, положим: можно ли
здороваться или прощаться через порог? Надо ли в гостях
снимать обувь? Следует ли при разговоре обязательно смотреть собеседнику в глаза? Уместно ли, заметив у него на костюме нитку, снять ее? Можно ли (и нужно ли) в конце обеда
оставить на тарелке чтото из еды? Что делать, если какоето
блюдо не нравится? А если, наоборот, очень уж понравилось,
прилично ли попросить добавку?
Все эти вопросы вхождения в микроколлектив, поддержания и регулирования отношений, обмена «дипломатической»,
«этикетной» и тому подобной информацией — суть элементы
общей культуры. И в то же время все это з н а к и. Не забудем
только, что в обычной ситуации они играют все же вторичную
роль, сопровождая и дополняя словесное, речевое общение.

5. Искусство как знаковая система
особого рода

Конечно, в жизни бывают случаи, когда человек колеб
лется в своем определении знаковой ситуации: он не может

31

решить, знак перед ним или не знак. Девушка обронила носовой платок. Случайно ли? Или она хотела проверить внимательность (и воспитанность) своего спутника? Или же хотела завязать знакомство? Входящий в зал человек (когда
собрание уже началось) втягивает голову в плечи и слегка
сутулится. То ли инстинктивно «прячется», не хочет привлекать к себе внимание, то ли это, наоборот, знак извинения:
«простите, что опоздал».
Но есть сфера жизни, в которой каждый элемент, каждая
единица стремится стать знаком. Это — искусство. Если заведомо известно, что перед нами произведение искусства, с
особой — эстетической — функцией, то каждая его составная часть «хочет» получить свое содержание. Ничего случайного, незначимого здесь быть не должно. Если на сцене, по
Чехову, в первом акте висит ружье, в последнем оно должно
выстрелить, иначе нечего было его туда вешать. Если герой
фильма по ходу действия достает из кармана пуговицу и смотрит на нее, зритель теряется в догадках: что бы это значило?
Ведь з а ч е мт о  это показали. Один маленький мальчик,
посмотрев фильм про войну (пример из книжки Н. Носова
«Мой друг Игорь»), спросил: «А почему белогвардейцы не
ели, и вообще никто ничего не ел?» Ответ, неведомый
ребенку, для нас прост: потому что это ничего не значило бы. Прием пищи обыден и привычен для нас, он никак не характеризует героя. (А вот для маленького мальчика это, наверное, важная часть жизни, одно из основных его
«дел».)
Произведение искусства наделяет знаковой функцией
каждый свой элемент. Вот потомуто в художественном произведении может быть сказано намного больше, чем в таком
же по объему нехудожественном тексте, здесь возникает как
бы дополнительная глубина, «третье измерение». Попробуйте пересказать «своими словами» какоенибудь классическое
произведение литературы, скажем «Отелло», — получится
довольно банальная история о любви и ревности, о верности
и предательстве. А под пером Шекспира это стало одной из
вершин мировой литературы!

Когда Льва Толстого спросили, что он хотел сказать своим романом «Анна Каренина», он ответил: «Если бы я хотел
сказать словами все то, что я имел в виду выразить романом,
то я должен был написать роман тот самый, который я написал сначала».
Что же такое искусство? Для художника — это способ
выразить себя, свое отношение к миру; для зрителя (слушателя, читателя) — источник эмоциональной, эстетической,
нравственной информации, возможность приобщиться к истине в «концентрированной» форме, испытать то, что древние греки называли кaтарсисом (очищением). В целом же
искусство — поиск гармонии, порядка в изначальном хаосе
и случайности. В этом художник оказывается подобным
Творцу.
Искусство можно рассматривать в общем ряду знаковых
систем потому, что оно а) предполагает наличие отправителя
и получателя, б) реализуется в материальных объектах, предназначенных для передачи информации, в) подчиняется общим законам функционирования знаковых систем. Вместе с
тем, трактуя произведение искусства как сообщение (текст),
надо иметь в виду, по крайней мере, две его важные особенности.
А. Сообщение в искусстве становится полноценным у ч а с т н и к о м (а не посредником) общения. Связь между творцом и получателем (зрителем, слушателем, читателем) прерывается. Произведение искусства как бы заслоняет собою
его автора. Если я читаю роман Льва Толстого, то фактически общаюсь не с Толстым, а с его героями (и с рассказчиком,
«вплетенным» в ткань повествования). И уж тем более нельзя
предполагать, что Толстой именно для меня, м н е писал этот
роман. Когда я смотрю на живописное полотно или слушаю
музыкальное произведение, то очень часто понятия не имею
о том, кто его написал, — какое уж тут может быть общение
между отправителем и получателем! Нормальное речевое общение предполагает обратную связь между говорящим и слушающим, это практически всегда диалог. Автор произведения искусства не может рассчитывать на непосредственный

Доступ онлайн
190 ₽
В корзину