Розовый чулок

А.П. Чехов 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 

РОЗОВЫЙ ЧУЛОК 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

1 

РОЗОВЫЙ ЧУЛОК 

Пасмурный, дождливый день. Небо надолго заволокло тучами, 
и дождю конца не предвидится. На дворе слякоть, лужи, мокрые 
галки, а в комнатах сумерки и такой холод, что хоть печи топи. 
Иван Петрович Сомов шагает по своему кабинету из угла в 
угол и ворчит на погоду. Дождевые слезы на окнах и комнатные 
сумерки нагоняют на него тоску. Ему невыносимо скучно, а 
убить время нечем... Газет еще не привозили, на охоту идти нет 
возможности, обедать еще не скоро... 
В кабинете Сомов не один. За его письменным столом сидит 
m–me Сомова, маленькая, хорошенькая дамочка в легкой блузе и 
в розовых чулочках. Она усердно строчит письмо. Проходя мимо 
нее, шагающий Иван Петрович всякий раз засматривает через ее 
плечо на писанье. Он видит крупные хромающие буквы, узкие и 
тощие, с невозможными хвостами и закорючками. Клякс, помарок и следов от пальцев многое множество. Переносов m–me Сомова не любит, и каждая строка ее, дойдя до края листка, со 
страшными корчами, водопадом падает вниз... 
– Лидочка, кому это ты так много пишешь? – спрашивает Сомов, видя, как его жена начинает строчить по шестому листку. 
– К сестре Варе... 
– Гм... длинно! Дай–ка скуки ради почитать! 
– Возьми, читай, только тут ничего нет интересного... 
Сомов берет исписанные листки и, продолжая шагать, принимается за чтение. Лидочка облокачивается о спинку кресла и следит за выражением его лица. После первой же странички лицо 
его вытягивается и выражает что–то похожее на оторопь... На 
третьей страничке Сомов морщится и медленно чешет затылок. 
На четвертой он останавливается, пугливо взглядывает на жену и 
задумывается. Немного подумав, он со вздохом опять принимается за чтение... Лицо его выражает недоумение и даже испуг... 
– Нет, это невозможно! – бормочет он, кончив чтение и швыряя листки на стол. – Решительно невозможно! 
– Что такое? – пугается Лидочка. 
– Что такое! Исписала шесть страничек, потратила на писанье 
битых два часа и... и хоть бы тебе что! Хоть бы одна мыслишка! 
Читаешь–читаешь, и какое–то затмение находит, словно на чайных ящиках китайскую тарабарщину разбираешь! Уф! 

2 

– Да, это правда, Ваня... – говорит Лидочка, краснея. – Я небрежно писала... 
– Кой чёрт небрежно? В небрежном письме смысл и лад есть, 
есть содержание, а у тебя... извини, даже названия подобрать не 
могу! Сплошная белиберда! Слова и фразы, а содержания ни малейшего. Всё твое письмо похоже точь–в–точь на разговор двух 
мальчишек: «А у нас блины ноне!» – «А к нам солдат пришел!» 
Мочалу жуешь! Тянешь, повторяешься... Мысленки прыгают, как 
черти в решете: не разберешь, где что начинается, где что кончается... Ну, можно ли так? 
– Если б я со вниманием писала, – оправдывается Лидочка, – 
тогда бы не было ошибок... 
– Ах, об ошибках я уж и не говорю! Кричит бедная грамматика! Что ни строчка, то личное для нее оскорбление! Ни запятых, 
ни точек, а ять... бррр! Земля пишется не через ять, а через е! А 
почерк? Это не почерк, а отчаяние! Не шутя говорю, Лида... Меня 
и изумило и поразило это твое письмо... Ты не сердись, голубчик, 
но я, ей–богу, не думал, что в грамматике ты такая сапожница... А 
между тем ты по своему положению принадлежишь к образованному, интеллигентному кругу, ты жена университетского человека, дочь генерала! Послушай, ты училась где–нибудь? 
– А как же? Я в пансионе фон Мебке кончила... 
Сомов пожимает плечами и, вздохнув, продолжает шагать. 
Лидочка, сознавая свое невежество и стыдясь, тоже вздыхает и 
потупляет глазки... Минут десять проходит в молчании... 
– Послушай, Лидочка, ведь это, в сущности, ужасно! – говорит 
Сомов, вдруг останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на ее 
лицо. – Ведь ты мать... понимаешь? мать! Как же ты будешь детей учить, если сама ничего не знаешь? Мозг у тебя хороший, но 
что толку в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания... знания дети и в школе получат, но 
ведь ты и по части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут! 
Сомов опять пожимает плечами, запахивается в полы халата и 
продолжает шагать... Ему и досадно, и обидно, и в то же время 
жаль Лидочку, которая не протестует, а только глазами моргает... 
Обоим тяжело и горько... Оба и не замечают за горем, как бежит 
время и приближается час обеда... 
Садясь обедать, Сомов, любящий поесть вкусно и покойно, 
выпивает большую рюмку водки и начинает разговор на другую 

3 

тему. Лидочка слушает его, поддакивает, но вдруг во время супа 
глаза ее наливаются слезами, и она начинает хныкать. 
– Это мать виновата! – говорит она, вытирая слезы салфеткой. 
– Все советовали ей отдать меня в гимназию, а из гимназии я наверное бы пошла на курсы! 
– На курсы... в гимназию... – бормочет Сомов. – Это уж крайности, матушка! Что хорошего быть синим чулком? Синий чулок... чёрт знает что! Не женщина и не мужчина, а так, середка на 
половине, ни то ни сё... Ненавижу синих чулков! Никогда бы не 
женился на ученой... 
– Тебя не разберешь... – говорит Лидочка. – Сердишься, что я 
неученая, и в то же время ненавидишь ученых; обижаешься, что у 
меня мыслей нет в письме, а сам против того, чтоб я училась... 
– Ты к фразе придираешься, милочка, – зевает Сомов, наливая 
себе от скуки вторую рюмку... 
Под влиянием выпитой водки и сытного обеда Сомов становится веселей, добрей и мягче... Он глядит, как его хорошенькая 
жена с озабоченным лицом приготовляет салат, и на него набегает порыв женолюбия, снисходительности, всепрощения... 
«Напрасно я ее, бедняжку, обескуражил сегодня... – думает он. 
– Зачем я наговорил ей столько жалких слов? Она, правда, глупенькая у меня, нецивилизованная, узенькая, но... ведь медаль 
имеет две стороны и audiatur et altera pars... Быть может, тысячу 
раз правы те, которые говорят, что женское недомыслие зиждется 
на призвании женском... Призвана она, положим, мужа любить, 
детей родить и салат резать, так на кой чёрт ей знания? Конечно!» 
Вспоминается ему при этом, как умные женщины вообще тяжелы, как они требовательны, строги и неуступчивы, и как, напротив, легко жить с глупенькой Лидочкой, которая ни во что не 
суется, многого не понимает и не лезет с критикой. С Лидочкой и 
покойно и не рискуешь нарваться на контроль... 
«Бог с ними, с этими умными и учеными женщинами! G простенькими лучше и спокойнее живется», – думает он, принимая 
от Лидочки тарелку с цыпленком... 
Вспоминает он, что у цивилизованного мужчины является 
иногда желание поболтать и поделиться мыслями с умной и ученой женщиной... 

4 

«Что ж? – думает Сомов. – Захочется поболтать об умном, 
пойду к Наталье Андреевне... или к Марье Францовне... Очень 
просто!»