Волк
Бесплатно
Основная коллекция
Издательство:
НИЦ ИНФРА-М
Год издания: 2014
Кол-во страниц: 23
Дополнительно
Вид издания:
Художественная литература
Артикул: 627066.01.99
Тематика:
ББК:
УДК:
ОКСО:
- ВО - Бакалавриат
- 45.03.01: Филология
- ВО - Магистратура
- 45.04.01: Филология
ГРНТИ:
Скопировать запись
Фрагмент текстового слоя документа размещен для индексирующих роботов.
Для полноценной работы с документом, пожалуйста, перейдите в
ридер.
К.М. Станюкович ВОЛК МОРСКИЕ РАССКАЗЫ Москва ИНФРА-М 2014 1
СОДЕРЖАНИЕ I........................................................................................................3 II ......................................................................................................6 III...................................................................................................11 IV...................................................................................................15 V....................................................................................................19 VI...................................................................................................21 VII .................................................................................................23 2
I Однажды, под вечер воскресного дня, баркас с матросами первой вахты пристал к левому борту парусного корвета «Гонец», стоявшего на севастопольском рейде. В числе возвратившихся с берега пожилой фор–марсовой Лаврентий Чекалкин, носивший кличку «Волка», поднялся со шлюпки озлобленный, мрачный и бледный. Голова его была обмотана тряпицей, пропитанной кровью. Другой матрос, тоже пожилой фор–марсовой, Антон Руденко, поднялся на палубу, прихрамывая на одну ногу. Вспухшее его лицо было окровавлено. Половина уха была оторвана. – Это что такое? – сердито спросил старший офицер Петр Петрович старшину баркаса. – Передрались, ваше благородие. Быстрый и решительный во всяких случаях, Петр Петрович крикнул боцману Гордеенку: – Завтра до флага перепороть обоих! – Есть, ваше благородие! Но… – Какие там «но»? Я тебе «но» пропишу на морде! – Слушаю, ваше благородие. Однако дозвольте переждать порку. – Почему? – Волк быдто поранен ножом, а Руденко вовсе измят. И ноги, должно быть, перелом. – Были вдребезги? – Выпимши, но при полном рассудке, ваше благородие! Старший офицер изумился. Оба матроса были исправные и приятели. – И вдруг так изувечили друг друга? Из–за чего? – Не могу знать, ваше благородие. Должно, из–за эстой самой Феньки, – со снисходительным презрением к женщинам прибавил боцман. – Какая такая Фенька?.. – Молодая вдовая матроска. – Ну, так что ж? – С Волком два года путалась и в один секунд: «Отваливай! Очертел, мол, сразу». Беда какие торопливые есть матроски! – насмешливо промолвил боцман. 3
– Так, значит, Руденко не зевал на брасах… А Волк приревновал?.. – Не должно… Фенька в Симферополь утекла. Новый город пожелала увидать. Любопытная, видно! – усмехнувшись, пояснил старый боцман. – Ничего не понимаю! – воскликнул Петр Петрович. – Как баба облестит – никакого не выйдет понятия, ваше благородие! – Тоже нашли – из–за бабы драться! А еще хорошие матросы! Позови–ка их сюда! – приказал Петр Петрович. Он решительно был изумлен романической историей, и у кого же? «У пожилого умного Волка, казалось, не способного на такие штуки!» – подумал старший офицер, питавший некоторую слабость к лихому марсовому. Уж очень хорошо он вязал штык–болт на ноке фор–марса–реи и вообще был «отчаянный» в работах матрос… Первый на «Гонце». И вдруг – скажите пожалуйста! Через минуту оба матроса подошли на ют, где стоял старший офицер. – Так как же, Волк? Обезумел, что ли, под старость? – Никак нет, ваше благородие! – застенчиво промолвил Волк. – Хорош: «Никак нет!» Полюбуйтесь оба на себя. Доктор сейчас осмотрит. Нечего сказать: старые петухи! А еще приятели!.. Прежде пьянствовали вместе… А теперь, видно, отстал пить? – Отстал, ваше благородие… – Ну, говори, Волк, чтобы мне знать, как вас выдрать после починки. Из–за чего разодрались? – Так, ваше благородие! Из–за разговора. – Не ври, Волк… Из–за Феньки?.. Сказывай! Волк молчал. – Точно так, ваше благородие! С позволения сказать, из–за непутящего ведомства и вышла раздрайка! – проговорил виновато Руденко. Волк только презрительно взглянул на приятеля. – И ты, Волк, из–за бабы изувечил Руденку? А эта злая скотина пырнул тебя? Кто зачинщик? – Я, ваше благородие! – безучастно вымолвил Волк. – А ты, верно, подзадорил его, подлец? Волк зря не начнет! – сердито обратился старший офицер к Руденко. 4
– Я, ваше благородие, думал, чтобы как следует… Для его старался… Открыть, значит, глаза его хотел… Вижу, Волк здря в тоску вошел. Я и обсказываю: по той, мол, причине Фенька от его сбежала, что не очень–то лестно ей хороводиться с им. Прикидывалась, говорю, быдто обожает… Как пить, в Симферополе тую ж минуту молодого солдата нашла. Лукавая, ваше благородие! Вокруг пальца обводила Волка, а он… – И Волк за твои подлые слова изувечил тебя, Руденко? – Точно так, ваше благородие! – Ты, подлец, как разбойник… ножом? Ну уж и отполирую я тебя, мерзавца! – Не оборонись я ножом, не жить бы мне, ваше благородие! Освирепел из–за слов Волк. Извольте взглянуть на морду… И ухо… И нога… – Мало еще тебе. Будешь помнить выволочку… Зачем лез с подлым разговором к Волку?.. Просил он тебя насчет Феньки?.. Говорил, что ли? – Никак нет, ваше благородие… «Какой же он привязчивый дурак!» – подумал старший офицер, взглядывая на Волка. И, казалось, теперь понял причину перемены Волка в последнее время. Волку было стыдно и обидно. То, что скрывал он от всех, стало предметом общего внимания. Главное, о Феньке пойдут разговоры. – Ступай оба. Доктор осмотрит! – сказал Петр Петрович. И значительно смягченным тоном прибавил, обращаясь к Волку: – А ты не тронь больше этого подлеца! – Есть, ваше благородие! – Ведь до смерти его изобьешь… У тебя кулак!.. И угодишь в арестанты из–за мерзавца. Помни, Волк. – Есть, ваше благородие! И тон голоса Волка, и выражение его лица как будто говорили, что не стоит в арестанты из–за такого человека, который своим подлым разговором довел до драки и теперь, как «последний матрос», обсказал причину старшему офицеру. – И ты, Волк, знаешь… того… Не распускай шкотов… Нечего матросу скучать… Плюнь! – почти ласково промолвил Петр Петрович. 5
II Через полчаса в кают–компанию вошел худощавый и маленький старый врач Никифор Иванович. Обыкновенно веселый и легкомысленный «папильон» 1, он несколько озабоченно сказал старшему офицеру: – Дело–то «табак», Петр Петрович! – Больных не любите, так и «табак», Никифор Иваныч? – проговорил, подсмеиваясь, старший офицер. Он хорошо знал, что этот «мичман», несмотря на его почтенный возраст, не любил лечить больных. Давно уже позабывший медицинские книжки, он всегда весело говорил, что природа свое возьмет, а не то госпиталь есть, если матросу предназначено в «чистую», как Никифор Иванович называл смерть. По счастью для него и, главное, для матросов, на корвете больных не бывало. – Да что их любить, Петр Петрович! А Волка нужно бы в госпиталь! – Разве на корвете нельзя зачинить? – Все можно, а лучше отправить на берег. Природа у Волка свое возьмет, и хирург живо обработает. Рана глубокая, под ухо прошла… Перевязку сделал, а теперь пусть дырку чинят в госпитале. Верней–с. Ну, да и я, признаться, давно не занимался хирургией, Петр Петрович!.. И вообще не любитель лекарств! – откровенно признался Никифор Иванович. – А Руденко что? – Отлежится… Дня через три с богом порите его, Петр Петрович! – А нога? – То–то перелома будто нет. Посмотрю, как завтра… И ловко же его изукрасил Волк! Счастье, что Руденко еще цел! – весело промолвил старенький доктор. Старший офицер послал вестового сказать на вахте, чтобы подали к борту четверку, и сказал юному, несколько месяцев тому назад произведенному смуглолицему мичману Кирсанову: 1 Мотылек (от фр. le papillon). 6
– Отвезите, Евгений Николаич, вашего любимца в госпиталь. Да попросите сейчас же его осмотреть и спросите, нет ли опасности. – Слушаю, Петр Петрович! – И ведь с чего сбрендил старый дурак! Знаете, Евгений Николаич? – Знаю, Петр Петрович. Оттого он переменился в последнее время и тосковал. – То–то и удивительно… Волк… и… из–за какой–то Феньки!.. – Волк не похож на других… Он по–настоящему любит женщину! – краснея и взволнованно промолвил мичман, словно бы обиженный за удивление старшего офицера. Мичману было двадцать лет. Ему казалось, что и он «по– настоящему любит», и навеки, конечно, эту «божественную» Веру Владимировну, к сожалению, жену капитана первого ранга Перелыгина. Он знаком с нею три месяца, и с первой же встречи влюбился в эту хорошенькую блондинку лет тридцати и таил от всех свою любовь. «Божественная» с ним кокетничала, а он благоговел, по временам втайне желал «кондрашки» толстому, короткошеему капитану, раскаивался и верил, что госпожа Перелыгина – пушкинская Татьяна. Недаром же она любила декламировать: Но я другому отдана И буду век ему верна Вымытый, перевязанный и переодетый, с «отсылкой» (бумагой) в госпиталь, вышел Волк на палубу. Перед тем как Волку спускаться в шлюпку, его окликнул старший офицер и сказал: – Скорей починись, Волк! – Есть, ваше благородие! Вся команда, уже в палубе, пожелала Волку скорей вернуться на корвет. Он хотел было идти на нос шлюпки, но мичман приказал матросу сесть на сиденье рядом с ним, и четверка отвалила. Вечер был обаятельный. Звезды загорелись в небе. Волк задумался. 7
Это был здоровый, крепкий человек, далеко за сорок, мускулистый, широкоплечий, мешковато одетый, спокойно–уверенный в своей физической силе, привыкший к морю и любивший его, с грубоватым, суровым лицом, с тем выражением искренности, простоты и в то же время какого–то философски–спокойного ума, которым отличаются моряки, много видавшие видов на своем веку. Еще недавно его серые глаза светились радостно, и по временам в его серьезном лице появлялась горделиво–торжествующая улыбка счастливого человека. В то время он и бросил пить, вдруг сделался бережлив и стал мягче характером. Суровый на вид, он обыкновенно редко сердился, и его трудно было разозлить. Только скалил свои крепкие белые зубы и добродушно подсмеивался. Но, когда его охватывал гнев, он напоминал обозленного волка, и все боялись довести матроса до исступления. Знали, что мог избить до смерти, если не удержать силой. В последнее время Волк сразу изменился. Стал молчалив, угрюм и раздражителен. По временам долго смотрел на море, точно думал какие–то невеселые думы, и глаза его были тоскливые, какими прежде не бывали. От людей старался скрыть тоску, и матросы, любившие и уважавшие Волка, только дивились, пока не узнали, что его бросила Фенька, безумная «приверженность» к которой была известна на корвете и всех изумляла. – Чудеса! Вовсе втемяшился Волк! – говорили тихонько на баке. Но подсмеиваться над ним не смели. Все знали, что Волк вообще не любил «пакостных» разговоров, как называл он циничные шутки о бабах, обычные на баке, и очень озлился бы за Феньку. Раз он избил до полусмерти одного матроса, сказавшего при нем что–то скверное о ней. И это хорошо помнили на баке. Шлюпка повернула с рейда в Корабельную бухту. Море точно дремало. Кругом было тихо–тихо… Только часовые с блокшивов, на которых жили арестанты, перекликались протяжными «слу–шай!..». Огоньки мигали в домах слободки. 8
Волк глядел на огоньки… Еще месяц тому назад Фенька здесь жила… «Конец!» – подумал Волк, и чувство обиды и боли охватило его, когда он опять вспомнил «скоропалительность» перемены Феньки… Была, кажется, привержена, обещала вернуться из Симферополя и вдруг так «обанкрутила»… Слова Руденки жалили его сердце, точно змея… – Что, брат Волк… Болит голова? – вдруг участливо спросил мичман. – Самую малость, ваше благородие! – Верно, скоро выпишешься… – Как бог, ваше благородие… – Экий подлец этот Руденко!.. Уж ему будет! – И без того… избил… А полегче бы его пороть, ваше благородие!.. Заступились бы, ваше благородие, перед старшим офицером… Зачинщик–то я… Я и виноватый! – И ты еще заступаешься за подлеца? – воскликнул мичман, тронутый словами Волка. – А то как же, ваше благородие? Не оборонись он и не ошарашь ножом, пожалуй, быть бы мне убивцем… За это в арестанты. – Разве убил бы? – В обезумии человек на все пойдет, ваше благородие, – необыкновенно просто и убежденно сказал Волк. «Он по–настоящему любит», – снова подумал мичман. И ему стало обидно, что он не только не вызвал на дуэль одного лейтенанта, который в кают–компании назвал «божественную» Веру Владимировну «любительницей похождений», но промолчал и теперь даже разговаривает с лейтенантом. «И какой я подлец в сравнении с Волком!» – мысленно проговорил мичман. Он несколько минут молчал, чувствуя себя виноватым и восхищенный любовью матроса. И вдруг порывисто и сердечно проговорил, понижая голос до шепота: – Знаешь что, Волк? – Что, ваше благородие? – чуть слышно ответил Волк. – Может, ты захочешь известить Феньку, что ты в госпитале… Так скажи адрес. Я напишу. – Спасибо, ваше благородие… Не надо! 9
И при лунном свете лицо Волка показалось угрюмее, когда он еще тише прибавил: – Не приедет, ваше благородие!.. – Шабаш! – крикнул мичман. Четверка остановилась у пристани. Юный мичман приказал гребцам ждать его возвращения и вместе с Волком вышел на берег. – Скорей поправься – и на конверт, Лаврентий Авдеич! – горячо проговорил молодой загребной на четверке. – Спасибо, братцы! Чуть починят башку – на конверт! Мичман с Волком поднимались в гору. Матрос шел немного сзади, соблюдая дисциплину. – Иди рядом, Волк! – наконец проговорил Кирсанов. – Есть, ваше благородие! И Волк поравнялся с мичманом. – Отчего, ты думаешь, не приедет?.. Только написать… Навестит. – Не надо, ваше благородие. – Недобрая, что ли, она? – Она?! Руденко все набрехал на нее! – возбужденно проговорил Волк. – Так отчего же она уехала?.. Ты так привязан к ней. Нарочно зимой на вольную работу ходил, чтобы только… – Не пытайте, ваше благородие! – перебил матрос. В его голосе звучала почти что мольба. Юный мичман сконфузился и смолк. В госпитале как раз был вечерний осмотр главного доктора, и были все врачи, когда пришел мичман с раненым. Хирург внимательно осмотрел рану Волка, ковырял ее каким– то инструментом и велел фельдшеру поместить Волка в палату. – Счастливо оставаться, ваше благородие! – ответил Волк на ласковое прощание мичмана. И когда матрос ушел, мичман спросил пожилого рыжеватого врача: – Что, доктор, опасна рана? – Опасна! – умышленно преувеличивая опасность раны, отчеканил резко, с апломбом, рыжий врач, словно бы недовольный недостаточно почтительным тоном профана к жрецу. – Волк умрет? – испуганно, чуть не со слезами проговорил мичман. 10