Человек и искусство. - Вып. 1: Антропос и поэсис


Российская Академия Наук Институт философии







ЧЕЛОВЕК И ИСКУССТВО

Выпуск 1

Антропос и поэсис














Москва
1998

ББК 87.8 4-39

Ответственный редактор доктор филос. наук К.М. Долгов Редактор выпуска 1 - Антропос и поэсис доктор филос. наук Т.Б. Любимова




Рецензенты:
доктор филос. наук В. И. Самохвалова доктор филос. наук Л.П. Буева доктор филос. наук Э.А. Орлова





            4-39 Человек и искусство. - Вып. 1: Антропос и поэсис.-М., 1998.- 152 с.



                Труд представляет собой монографическое исследование, в котором впервые проанализированы возникновение, формирование и становление поэсиса человеческого космоса. Особый интерес в материалах исследований представляет сопряжение логики аналитического исследования философских концепций и непосредственного анализа произведений искусства.
                В основу исследований положен принцип свободы выбора масштаба предмета и метода изучения: от рассмотрения конкретного произведения искусства до эстетического взгляда на Космос. Объединяющим является возможность перехода от эстетической позиции к глобальным антропологическим выводам.











    ISBN 5-201-01961-7

ИФРАН, 1998

Введение


    Замысел нашего исследования не ограничивается пределами конкретной философской теории или раздела, например, философской антропологией, как это могло бы показаться, если исходить только из названия всей серии. В первом выпуске нашего издания мы придаем основным терминам «человек» и «искусство» наиболее универсальный смысл, «антропос» как вообще принцип человека, без ограничения теми частными точками зрения, которые породили различные «гуманитарные науки», и «поэсис», как самый общий принцип гармонизующей творческой деятельности. Нами, таким образом, принято всеобщее и наиболее абстрактное определение темы, ведь в определенном отношении человек — это все; все имеет отношение к человеку, хотя бы потому, что об этом можно помыслить; и, в то же время, человек, как исчезающее во времени существование, — ничто. В ином смысле то же самое можно сказать и об искусстве. Искусство универсально в том смысле, что оно может включать в себя все, но, разумеется, не как таковое, универсально не как Вселенная, творение Бога, оно в себе содержит все наподобие магической формулы или пантакля, в чем все обозначено и оно ко всему нас отсылает. В том числе оно содержит и свидетельство о человеке; оно есть, так сказать, наглядная антропология.
    Таким образом, обозначая нашу тему «антропос и поэсис», мы ищем соотношение неких начал, принципов. Поскольку принимается установка рассматривать проблему на уровне принципов, то, естественно, не следует заранее ограничиваться методами какой-нибудь дисциплины: социологией, психологией или даже известной устоявшейся доктрины в философии. Авторы нашего исследования, являющиеся профессиональными философами-эстетиками, реализуют здесь свою методологическую свободу. Представляется, что к этой теме другой подход и невозможен. Предварительно принятые и в силу этого произвольные методологические ограничения были бы поистине ничем не оправданными схоластическими, в буквальном смысле слова, правилами. Мы же исходим из того, что каждый автор сам по себе является личностью, с уровнем сознания, способным порождать собственные правила, соразмерные поставленным проблемам. Опираясь на качества того состояния сознания, которое достигнуто той или иной личностью в ходе ее твор


3

ческой жизни, наши авторы, не зависимо от размеров своего исследования, дают каждый свой, особый аспект этой неисчерпаемой темы, дополняя друг друга. Новым и нетривиальным для эстетики в данной работе является акцент на теме космизма: эстетика космизма и космизм в искусстве, традиции русского космизма в философии и искусстве. Искусство, в особенности, рассмотренное на уровне поэсиса, как принцип, есть отпечаток мира сверхчувственного в материале чувственности, оно есть свидетельство о состоянии человека «в Истине», но свидетельство в образах и символах кажимости. Оно того же порядка, что и тайноведение. Об этом размышляли многие философы и художники, и об этом также пойдет речь в нашей работе. Завершает наш выпуск приложение: это перевод с французского глав из книги Р.Генона «Кризис современного мира». Этот раздел, включающий главы «Темные века», «Восток и Запад» и «Материалистическая цивилизация», логично завершает всю работу, выводя проблему человека и его творчества на глобальный уровень размышлений о судьбе человеческой культуры вообще.

Любимова Т.Б.

Т. Б.Любимова





                Поэсис как принцип космического устроения




    «Космос» по-гречески как раз и означает украшение, устроение, приведение в порядок. Было бы, наверное, банальностью утверждать, что любая культура в любом уголке Земного шара в разные эпохи истории в той или иной мере осознавала гармонию Вселенной; примеров можно привести множество, причем независимо от того, насколько развита (в наших глазах и по нашим критериям) была эта культура. Европейцы, завоевавшие индейцев и уничтожавшие памятники их культуры, считали себя более развитыми, хотя известно, что древняя культура майя, например, обладала такими оккультными познаниями, до которых и современные европейцы вряд ли доросли, не говоря уже о внешних проявлениях этих познаний, подобных самому точному календарю, изысканной письменности и грандиозной архитектуре. Но мы не пойдем по пути сравнения культур, потому что они точно так же, как и отдельные люди, представляют собою вполне самостоятельные индивидуумы, личности. Достижения каждого такого индивидуума, их произведения (кстати, поэсис по-гречески означает творческую деятельность, а также произведение этой самой деятельности) могут быть при внешнем сходстве свидетельствами совершенно различных вещей, если не сказать «различных миров». Общим и сходным, пожалуй, было бы как раз убеждение в том, что мир (или Вселенная) устроен неким прекрасным образом, весьма совершенным, хотя, может быть, и не всегда удобным для человека. Вот свидетельство из совершенно другого места Земли: «Друг другу взаимно соответ

5

ствуя, сущее взаимно уравновешивается; глаголет оно о полноте смысла, позаботившегося дать каждому все, чего оно достойной»¹ , — так сказал замечательный арабский философ аль-Кир-мани. Впрочем, для арабской философии это тоже было общим местом. Обычно арабов считают наследниками античности. Посмотрим же. У Платона читаем поразительные слова о космосе как «всесовершенном живом существе». Это существо по неизвестной причине (ссылка на судьбу и вожделение!) начало неуправляемое движение вспять, т.е. как позже то же сказал Шекспир, время вышло из колеи, и тогда: «Кормчий Вселенной, словно бы отпустив кормило, отошел на свой наблюдательный пост, космос же продолжал вращаться под воздействием судьбы и врожденного ему вожделения. Все местные боги, соправители могущественнейшего божества, прознав о случившемся, лишили части космоса своего попечения. Космос же, повернувшийся вспять, влекомый противоположным стремлением начала и конца и сотрясаемый мощным внутренним сотрясением, навлек новую гибель на всевозможных животных. Когда затем, по прошествии большого времени, шум, замешательство и сотрясение прекратились и наступило затишье, космос взял свой обычный разбег, попечительствуя и властвуя над всем тем, что в нем есть, и над самим собой»² Можно подумать, что Платон был коротко знаком с теорией катастроф, синергетикой и самыми нашими современными выдумками; точно так же сближают теорию о вакууме как первоисточнике бытия и всех его смыслов с китайской даосской Великой пустотой, из которой развертывается в точной аналогии с современными генетическими представлениями (как живые организмы) 64 ситуации Книги превращений (или Книги перемен, И-цзин); Фуси, первопредок и изобретатель таблиц, не изобрел код из прерывистой и сплошной линий, а просто его знал, поскольку был близок к первоисточнику, и нашел нужный момент, чтобы этот код предъявить или записать, может быть как раз потому, что знание стало к тому времени катастрофически утрачиваться. Возникновение космоса (Вселенной) из «вакуума» или Великой пустоты и исчезновение его или свертывание, что высказывается в идее конца света или в версии Платона «правильного движения» всесовершенного космоса и катастрофического движения вспять, затем восстановления правильного движения; в этом же ряду представлений стоит «дыхание Брахмы», когда при вдохе и выдохе Вселенная исчезает и снова возникает, — в идеях

6

этого порядка существенно не само представление о творении (здесь христианство и иудаизм как всегда переставили акценты), важно здесь то, что человек каким-то образом об этом знает. Важно то, что человек своей мыслью и знанием посягает не только на устроение мира, но и на его судьбу, и что несмотря на это посягательство его не наказывают, как Иксиона, посягавшего на властительную Геру’
    Ясно, это возможно потому, что человек сопричастен всему космосу и всему происходящему. Но каким образом? Люди как куклы в руках богов или же они посредники между миром явным и тайным, или они столь же велики и могущественны, как боги, но силы их почему-то блокированы (ведь известно, что человек одарен сверхнормальными способностями и многие духовные практики вели к приобретению этих способностей), или же люди лишь потенциально совершенные существа, а совершенный человек был лишь в прошлом, либо будет еще или же он даже среди нас, но рядовой человек не воспримет его, как не воспримет муравей математической (или любой другой) теории. Иными словами, речь идет о сущности или принципе человека; таким образом, космос — поэсис — антропос, вот три неизвестных, составляющих нашу формулу, нашу задачу.
    Надежного и убедительного основания невозможно найти и представить для совершенно определенной и окончательной оценки места человека в мироздании, не говоря уже о том, чтобы наглядно предъявить для умственного взора, для интуиции так называемую сущность человека. Точно так же, как нет убедительных доводов для отрицания этой сущности. О поражении рассудка в его намерении эту сущность познать в понятии можно и не говорить, об этом свидетельствует история философии.




    Этот символ — Иксион, вечно распятый на огненном вращающемся колесе, — очень интересен метафизически. Иксиону было даровано бессмертие, но он злоупотребил, посягнул исполнить роль Зевса, то есть будучи человеком, хотя и бессмертным, он пытается овладеть Герой. Гера — это символически вселенский порядок, закон и всевластие, у коего две стороны - «исполнительная» и «охранительная» (Зевс и Гера), тем самым он нарушает этот великий вселенский закон, преступая отведенный ему от века ранг быть только человеком. Огненное колесо, конечно, есть колесо времени, ведь время сжигает все, но незаметно. Индусы называли это колесо сансарой. Иными словами, человек навечно прикован к колесу времени, согласно этому символу.



7

поскольку последняя себя определяет через мышление в понятиях и не желает покидать границ этого своего самоопределения; об этом свидетельствует и множество попыток схватить эту сущность, которая, разумеется, тут же выскальзывает, ускользает от мертвой хватки понятия, поскольку все понятия без исключения суть ее же собственные порождения.
    Тем не менее высшему типу интуиции, так называемой духовной интуиции (которая ничего общего не имеет с бергсонов-ской) идея этой сущности доступна. Об этом говорят многие как философы, так и теософы, антропософы и также свободные мыслители, не относящиеся ни к какому направлению. Если сгруппировать типологически наиболее удачные «постановки» человека в мироздании, то таковыми следовало бы счесть:
    —      энергетическую картину человека как индивида, будь то китайская система энергетических каналов, полей, или индийская система чакр в йоге, или же представления о тонком теле, об ауре или какие-нибудь более модернистские идеи энергетики человека;
    —      метафизическую картину тождества микро- и макрокосма, подробно разработанную арабской средневековой философией и затем заимствованную европейской средневековой философией; опять же китайская система И-Цзин как генотип судеб, событийная развертка человеческой сущности, тождественная (или соотнесенная более сложным образом) космической развертке состояний; сюда же можно отнести более современные попытки метафизического знания о человеке, наподобие антропософии; любая идея встраивания человека в космос как целое, если он не мыслится чисто материалистически, поскольку последнее (в своем предельном выражении) приводит к устранению, как известно, любого метафизического взгляда на человека и его мир;
    —      так называемые мифологические представления, то есть то, что осталось от прежней, более высокой или более целостной ступени познания человеком своей сущности; сюда же относятся так называемые сказки народов мира; сказки обучают детей и взрослых, которые как дети, тайноведению; чтобы увидеть эзотерический и оккультный смысл сказки, надо, конечно, иметь соответствующий орган видения; дети, как раз, самые мощные оккультисты (они не знают страха, у них нет сомнений, жалости, силы их не надломлены до включения их в социальное тело);

8

    — всевозможные идеи родового существа: Большого человека, Адама, Пуруши, Первопредка и т.д.; а также идея социальности, выходящая за рамки представлений о механическом сложении индивидуальных воль, представлений, чувствований и других особенностей индивидов, составляющих, якобы, эту социальность; иными словами, идеи, касающиеся «тайны социальности»; сюда же можно отнести и идеи о судьбах человечества, об истории как целом, ее начале и конце и вообще, идеи, касающиеся человека и мира как родового существа во времени.
    Современные попытки синтезировать эти разрозненные осколки скрывающегося за ними или уже утраченного знания почему-то не удовлетворяют, может быть как раз потому, что они и не должны быть синтезированы, подобно тому, как не должны быть «синтезированы» корни дерева и его листья, его цветы и плоды, хотя все это одна живая сущность. Именно утраченную искомую целостность, к коей принадлежат эти осколки разбитого зеркала, видимо имел в виду Р.Генон под «истинно духовной традицией».
    Очевидно, что научные, в том числе, любые материалистические представления и установки здесь бесполезны, так как они не имеют дело с сущностью человека (Гегель даже определял человека в «Феноменологии духа», как «самость, лишенную сущности»), этот вопрос заранее выносится за скобки при научной постановке вопроса; бессмыслен и для науки вопрос и о месте человека в мироздании; оно предполагается в этом случае чем-то известным и постоянно фиксированным, если не исчезающе ничтожным. Есть, конечно, попытки в синергетике или в исследованиях парапсихических явлений превзойти принципиальные методологические ограничения науки, но установка на полностью объективированное и предъявляемое на некоем общезначимом «табло» уже выработанного языка науки, эта смирительная рубашка методологии, просто аннулирует саму задачу.
    Но и упомянутые выше великие системы прошлого, относимые к рубрике «знания за пределами науки», как таковые сейчас тоже могут претендовать лишь на статус музейного экспоната; так оно в действительности и есть, во-первых, потому, что они не могут быть как следует поняты современным человеком (он просто сам уже другой), к тому же они интерпретируются, как правило, с научной, заранее ограниченной известными предпосылками, точки зрения; во-вторых, возможно, что и они (великие системы) утратили свою истинность, ибо она источилась

9

от многовекового превратного употребления. То, что было верно для одного состояния родового сознания и степени связности с ним индивидуальных сознаний, для другого состояния окажется неверным, а сегодня оно, вероятно, другое.
    Возможно также, что существуют совсем тайные учения (ясно, что не те, которые печатаются миллионными тиражами), известные лишь немногим посвященным, но говорить о них у нас нет никакой возможности; это было бы нечто подобное шпионажу, то есть совершенно незаконно: раз нечто скрывается, значит оно должно быть скрыто или недостойно того, чтобы быть открыто. Во всяком случае, познание великих (или просто даже достойных внимания) истин не допускает никакого беззакония; напротив, чем выше и значительнее истина, тем важнее качества ее воспринимающего, не говоря уже о том, что понимание параллельно деланию, в любой эзотерической системе «знать» означает смочь исполнить. На определенном уровне первостепенную важность приобретают нравственные качества, на другом — интеллектуальные, затем может быть, — творческие, эстетические, энергетический потенциал или еще что-нибудь. Как учили суфии, в каждом состоянии могут быть открыты вполне определенные истины, каждая «стоянка» (достигнутый уровень, в их терминологии) есть достижение личности, когда ей становятся доступны определенные состояния.
    Таким образом, остается не очень много возможностей судить и что-либо осмысленное высказывать по нашему предмету.
    Возможности эти таковы: первая возможность — это свидетельство от себя, ведь каждый есть человек и, следовательно, причастен каким-то образом человеческой сущности и занимает определенное, возможно, уникальное место в мироздании; мало того, каждый и так уже свидетельствует об этом буквально самим своим существованием, любым своим словом, мыслью, проявлением и непроявленными потенциями. Вторая же возможность — это откровение. Для первой возможности трудность состоит в сборке воедино всех разрозненных свойств, проявлений и потенций. Что же касается откровения, то здесь трудность чисто внешняя: ведь тому, кому нечто дается в откровении, не надо доказательств, разъяснений; ему истина дается именно в готовом виде и с абсолютной убедительностью, как Афина Паллада из головы Зевса, что, разумеется, символизировало для греков рождение тайного знания, мудрости при раскрытии третьего глаза и «тысячелепесткового лотоса». Но как

ю