ИСТОРИЯ РУССКОЙ 
ЛИТЕРАТУРЫ
ХХ ВЕКА

Москва
ИНФРА-М
2013

УЧЕБНИК

В.Д. СЕРАФИМОВА

Рекомендовано
для студентов высших учебных 
заведений, обучающихся по специальности 
«Русский язык и литература»

УДК 82.09(075.8)
ББК 83.3(2Рос-Рус)6
 
С32

Серафимова В.Д.
История Русской литературы ХХ века: Учебник. — М.: 
ИНФРА-М, 2013. — 540 с. + Доп. материалы [Электронный ре-
сурс; Режим доступа http://www.znanium.com]. — (Высшее образо-
вание: Бакалавриат).

 ISBN 978-5-16-005635-7

Учебник состоит из обзорных и монографических глав, представлен со-
временный взгляд на литературный процесс ХХ — начала ХХI в., рассма-
тривается творчество поэтов, прозаиков, драматургов, обусловивших не-
обыкновенный взлет духовности и культуры рассматриваемого периода. Дан 
анализ вершинных произведений лауреатов Нобелевской премии: 
И. Бунина, Б. Пастернака, М. Шолохова, А. Солженицына, И. Бродского, 
писателей-фронтовиков — поэтов и прозаиков. Уделено внимание творче-
ству писателей русской эмиграции. Раздел «Современная проза» включает 
материалы о философско-эстетических исканиях в творчестве таких писа-
телей, как В. Распутин, Л. Бородин, Ю. Поляков, Б. Екимов, В. Маканин, 
А. Кабаков, В. Токарева и др. 
Предлагаются вопросы и задания для самостоятельной работы, темы ре-
фератов, курсовых и дипломных работ, список библиографических источ-
ников. 
Предназначен для студентов высших учебных заведений.

ББК 83.3(2Рос-Рус)6

С32

© Серафимова В.Д., 2013
ISBN 978-5-16-005635-7

Р е ц е н з е н т ы :
И.А. Панкеев — д-р филол. наук, профессор кафедры журналисти-
ки МГУ им. М.В. Ломоносова;
Л.Г. Тюрина — д-р филол. наук, профессор МГУП им. И.Федорова

Материалы, отмеченные знаком 
, доступны 
в электронно-библиотечной системе znanium 
(www.znanium.com)

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
НА РУБЕЖЕ XIX–XX ВВ. 

«Люди! Утопим вражду в солнечном свете!»

Начало ХХ в. ознаменовалось глубоким кризисом, охватившим 
всю европейскую культуру и явившимся следствием разочарования 
в прежних идеалах, предчувствием гибели существующего обще-
ственного строя. Гармоническая цельность человека и мира, о кото-
рой мечтали писатели XIX в., не осуществилась. Начало ХХ в. озна-
меновалось не только призывом: «Пусть сильнее грянет буря!», но и 
активным противостоянием ему (особенно после поражения русской 
революции 1905 г.). Противоречивость чувств и настроений, владев-
ших умами людей, ожидание перемен, неудовлетворенность насто-
ящим и пристальное вглядывание в будущее отразил А. Блок в поэме 
«Возмездие»:

Двадцатый век… еще бездомней, 
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень люциферова крыла). …
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер…

О духовном кризисе на рубеже веков, о практическом творчестве 
жизни, формировании нового сознания для спасения личности в 
этот период пишут и философы «русского духовного ренессанса». 
Определенно можно сказать, что начало ХХ в. было «золотым веком» 
русской религиозно-философской мысли и «серебряным веком» рус-
ской поэзии. Думы о грядущем России, ее предназначении занимали 
умы лучших отечественных мыслителей — Ивана Александровича 
Ильина, Николая Александровича Бердяева и др. Основная мысль их 
философских исследований — переориентация сознания с радикаль-
ного революционного мышления на повышение «спроса с себя» 
(Л. Толстой). Об «обновлении» России, о «новом человеке» и путях 
достижения цели «через работу души и духа в этом направлении» раз-
мышляет И.А. Ильин в своих работах «Философия как духовное де-
лание», «Очертания будущей России», «О главном». В соответствии 
с религиозным мировоззрением И.А. Ильин мыслил преодоление 
кризиса современности через возвращение к семи духовным основам 
бытия — вере, любви, свободе, совести, семье, родине, нации. По 
Ильину, «стать участником в духовном делании — значит, прежде 

всего, создать в своей душе необходимый уровень внутренней жизни, 
отсутствие которого делает неизбежным совлечение в пошлость»1. 
Творчество, необходимость «духовного делания» становятся глав-
ным культом в работах Н.А. Бердяева «Смысл и творчество», «Спа-
сение и творчество». «Природа человеческой личности — творящая. 
Спасается личность. Но для того, чтобы личность спаслась, нужно, 
чтобы она была утверждена в своей подлинной природе. Подлинная 
же природа личности в том, что она есть центр творческой энергии. 
Вне творчества нет личности. Спасается для вечности творческая 
личность. Творчество есть духовное делание. В творчестве человек 
испытывает состояние необычайного подъема всего своего существа. 
Творчество всегда есть потрясение, в котором преодолевается обы-
денный эгоизм человеческой жизни. Творчество есть обнаружение 
богоподобной природы человека»2 (курсив наш. — В.С.).
Необходимость нравственного самоусовершенствования, внут-
ренней работы души, предельное внимание к духовному миру чело-
века становятся стержневой мыслью сборника «Вехи», продолжа-
ющего и развивающего гуманистические идеи XIX столетия, мысль 
Л.Н. Толстого, высказанную им в статье 1906 г. «Революция, государ-
ство, народ»: «Для того чтобы положение людей стало лучше, надо, 
чтобы сами люди стали лучше… надо, чтобы они все больше и боль-
ше внимания обращали на себя, на свою внутреннюю жизнь». На 
призыв «веховцев» русская литература откликнулась поэтическим 
словом, которое в обобщенном виде и получило название серебря-
ного века русской поэзии.
«Поэтика серебряного века, — отмечает известный литературовед 
М.Л. Гаспаров, — это прежде всего поэтика русского модернизма. 
Так принято называть три поэтических направления, объявивших о 
своем существовании между 1890 и 1917 гг.: символизм, акмеизм и 
футуризм… Серебряный век — это не только время и отношение пи-
сателя к этому времени, это целенаправленное, волевое воссоздание 
образа мира и времени в своем собственном творчестве, именно в тех 
рамках и формах, которые диктует время»3.
Символизм объединял в своих рядах поэтов, придерживающихся 
самых различных взглядов. Он был явлением неоднородным. При-
чиной его возникновения стало неприятие кризисного времени. 
Критический реализм обнаружил свою недостаточность в отображе-
нии всех сложностей современной жизни. Искусство отшатнулось к 

1 
Ильин И.А. Философия как духовное делание // Русская философия. Конец 
XIX — начало ХХ века: Антология. СПб.: Изд. С.-Пб. гос. ун-та, 1993. С. 467.
2 
Бердяев Н.А. Спасение и творчество. Два понимания христианства // Русская 
философия. Конец XIX — начало ХХ века: Антология. СПб: Изд.: СПб. гос. 
ун-та. 1993. С. 198–199.
3 
Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия серебряного 
века 1890–1917: Антология. М.: Наука, 1993. С. 7. 

противоположной крайности — к программе «искусство для искус-
ства». «Формулу эту долгое время было принято считать реакцион-
ной, — однако справедливо замечено, — отмечает Гаспаров, — воз-
никновение ее только означает, что в сознании общества потреб-
ность в искусстве выделилась из слитного комплекса других 
потребностей, а это лишь обогащает духовную жизнь человека». 
Сдвиги в обновлении мировосприятия, в системе ценностей первое 
время воспринимались как упадок, кризис. Это усугублялось еще и 
тем, что представители новых течений подчас сами афишировали 
разрыв с традиционной эстетикой и моралью.
Представление о символизме ни в коей мере не связано с разру-
шением традиций русской классики XIX в.: символизм противосто-
ял реалистическим традициям отечественной литературы, но при 
этом имелся в виду реализм как художественный метод, а не как от-
рицание имен, связанных с реализмом. В символизме не было, как 
позже в футуризме, нигилистически пренебрежительного отношения 
к «дорогим именам». Символисты, напротив, считали себя наслед-
никами всей мировой культуры. Лучшие русские поэты, такие как 
В. Брюсов, К. Бальмонт, А. Блок, М. Волошин, Вяч. Иванов и др., от-
крыли для русского читателя поэтов Западной Европы, ему до этого 
времени почти неизвестных: Перси Биши Шелли, Шарля Бодлера, 
Поля Верлена, Эмиля Верхарна, Артюра Рембо, трагически воспри-
нимающих несоответствие и морально-эстетическую несовмести-
мость между мерзостями реальных условий человеческого существо-
вания и очарованием воображаемого мира, который каждый из по-
этов творил по своей поэтической прихоти. Символисты, подобно 
своим западным единоверцам, заимствовали «краски со всех палитр 
и звуки со всех клавиров» (Теофиль Готье), подчеркивали свою связь с 
отечественной классикой. «Утверждение и оправдание настоящих 
ценностей прошлого — столь же революционный акт, как создание 
новых ценностей», — утверждал О.Э. Мандельштам, понимая новую 
поэзию как «тоску по мировой культуре». Проникнутая «тоской по 
мировой культуре» поэзия Мандельштама была сосредоточена на 
философском осмыслении истории и отличалась богатой ассоциа-
тивной образностью, присущей ей метафорой «веера», классической 
формой. Сама метафора «веера» появляется в стихотворении «Мега-
нон» (1917): «И раскрывается с шуршаньем печальный веер прошлых 
лет»; «Мне сладки все мечты, мне дороги все речи / И всем богам я по-
свящаю стих»; «Руки несытые я простираю, / Чтобы весь мир ося-
зать», — так передает приятие многообразия вселенной Валерий 
Яковлевич Брюсов (1873–1924).
«Я человек, как бог, я обречен / Познать тоску всех стран и всех 
имен», — так передает свое мировосприятие Иван Алексеевич Бунин, 
поэт и прозаик, стоящий вне литературных групп, всем своим твор-
чеством стремившийся продолжать традиции русской классической 

литературы, опубликовавший свой первый сборник «Листопад» в 
символистском издательстве «Скорпион».
Вся эпоха серебряного века русской поэзии была напряженной в 
своих глобальных исканиях, в своем творческом накале. Ее предста-
вителей объединял максималистский принцип нового искусства. 
«Я  брал только то, что чувствовал выше себя и в то же время созвуч-
ное», — писал Иннокентий Федорович Аннинский (1856–1909) в «Кни-
ге отражений». Максималистом в своих требованиях к искусству был 
Николай Степанович Гумилев (1886–1921). «От личности поэзия тре-
бует того же, чего религия от коллектива. Во-первых, признания 
своей единственности и всемогущества, что рождает в нем чувство 
катастрофичности, ему кажется, что он говорит свое последнее и 
самое главное, и, во-вторых, усовершенствования своей природы. 
Поэт, понявший “трав неясный запах”, хочет, чтоб всем была “звезд-
ная книга ясна и с ним говорила морская волна”. Поэтому поэт в 
минуты творчества должен быть обладателем какого-нибудь ощуще-
ния, до него не осознанного и ценного», — отметит Гумилев в «Пись-
мах о русской поэзии»1. Стремление понять мир и себя в мире приво-
дит лирического героя Гумилева к страстной тоске, к желанию «шес-
того чувства». «Так век за веком — скоро ли искусства Господь? — / Под 
скальпелем природы и искусства / Кричит наш дух, изнемогает плоть, / 
Рождая орган для шестого чувства». «Свободное художественное 
творчество имеет дело со всем, что слышно и видно, что чувствуется 
и может чувствоваться, что может появиться, а может и не появить-
ся, что приносят домысел, полет интуиции, прозрение, фантазия. На 
свете нет ничего более всеобъемлющего, чем художественное твор-
чество», — эти брюсовские слова в унисон бердяевским убеждают в 
том, что творчество, самоотдача становятся главным культом эпохи. 
В статьях того периода, когда осмысливалось понятие серебряного 
века как широкого и мощного движения, часто встречаются такие 
выражения, как «новый человек», «новое дыхание», «новая литература».
Владислав Фелицианович Ходасевич (1886–1939), глубоко осо-
знавший трагизм существования поэта в мире (книги «Молодость», 
«Путем зерна») в «Литературных статьях и воспоминаниях» призна-
вался: «У символистов был qenius loci, дыхание которого развивалось 
широко. Тот, кто дышал этим воздухом символизма, навсегда уже 
чем-то отмечен, каким-то особым признаком (дурным или хорошим, 
или дурным и хорошим — это вопрос особый). И “люди символиз-
ма” и его окрестностей могут узнавать друг друга. В них есть что-то 
общее, и не в писаниях только, но также в личностях. Они могут и 
не любить друг друга, и враждовать. Но эта связь людей одной эпо-

1 
Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. Читатель  // Гумилев Н. Забытая кни-
га. М.: Худ. лит., 1989. С. 420.

хи… Тут — биология культуры»1. В. Брюсов в своем отзыве на книгу 
стихотворений К. Бальмонта «Будем как солнце!» называет автора 
«новым человеком». «Бальмонт — прежде всего новый человек. Он не 
отверг “старое” искусство после рассудочной критики, он не поста-
вил себе задачей быть выразителем определенной эстетики. Баль-
монт кует свои стихи, заботясь лишь о том, чтобы они были по-его 
красивы, по-его интересны, и если поэзия его принадлежит “ново-
му” искусству, то это сталось помимо его воли. Он просто рассказы-
вает свою душу, но душа его из тех, которые стали лишь недавно 
расцветать на нашей земле… Для него жить — значит быть во мгно-
вениях, отдаваться им. Вместить в мгновения всю полноту бытия — 
вот цель: “Я каждой минутой сожжен, Я каждой минутой живу”… 
В этом вся сила бальмонтовской поэзии, вся ее жизненность, хотя в 
этом все ее бессилие»2.
Жизнестроительную функцию литературы определяет Андрей Бе-
лый (Борис Николаевич Бугаев) (1880–1934) в книге «Начало века»: 
«Нас интересовала проблема новой культуры и нового быта, в кото-
ром искусство наиболее мощный рычаг, но которого формулы отче-
канятся в будущем. Наша задача — принести посильную лепту на 
алтарь этого будущего»3. Вместе с символистом Эллисом (Лев Львович 
Кобылинский) он создал кружок аргонавтов, позаимствовав это назва-
ние из древнегреческого мифа, повествующего о путешествии на ко-
рабле «Арго» группы героев в мифическую страну (предположительно 
в Колхиду) за золотым руном. Белый напишет стихотворение «Золотое 
руно», назвав руном «солнце нового дня». «Мы — ослепленные, пока 
в душе не вскроем / Иных миров знакомое зерно. / В моей душе отра-
жено оно. / И вот — зажглось знакомым, грозным зноем».
Максимализм, предельное внимание к душе, внутреннему миру 
человека приводят поэтов серебряного века к тому, что главными 
темами поэзии становятся экзистенциальные темы, касающиеся пе-
реживания человека, темы жизни, Бога, смерти; социальные, граж-
данские темы, стоящие в центре внимания предыдущих поколений, 
также рассматриваются, но переносятся на второй план. В «Арабес-
ках» А. Белый касается основных эстетических принципов «нового» 
искусства: «Только в тот момент, когда мы выдвинем вопрос о жизни 
и смерти человечества… мы приблизимся к тому, что движет новым 
искусством... Людям серединных переживаний такое отношение к 
действительности кажется нереальным; они не ощущают, что вопрос 
о том, быть или не быть человечеству, реален»4.

1 
Цит. по: Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания // Крейд В. 
Встречи с серебряным веком. М.: Республика, 1993. С. 12.
2 
Брюсов В. К.Д. Бальмонт. // Брюсов В.Я. Соч. В 2 т. М.: Худ. лит., 1967. Т. 2. 
С. 267.
3 
Белый А. Аргонавтизм // Белый А. Начало века. М.: В/О Союзтеатр, 1990. 
С. 129.
4 
Белый А. Арабески. М., 1911. С. 242–243.

Этот же максимализм ведет главного участника движения футу-
ристов (которому соответствует русское название — «будетляне») 
Велимира (Виктора) Владимировича Хлебникова (1885–1922) к поиску 
цельного знания, превосходящего пределы художественного твор-
чества, для того чтобы создать «звездный», «мировой», иероглифи-
ческий язык понятий, «азбуку ума», найти числовые закономернос-
ти истории. В статье «Учитель и ученик» (1912) Хлебников высказал 
основные стремления в создании своего художественного мира: 
«Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как 
гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и 
узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и строй-
ность». Отражение этих поисков запечатлены в стихотворениях 
«Числа» (1912), «Город будущего» (1920), поэме «Ладомир»(1920, 
1921), в «Воззвании Председателей земного шара» (1917). К человечес-
тву, истерзанному войнами и распрями, обращены его слова:

Люди! Утопим вражду в солнечном свете!
В плаще мнимых звезд ходят — я жду
Смелых замыслов дети,
Смелых разумов сын. 

(Люди! Утопим вражду в солнечном свете, 1921)

Дать свободу людям, животным, птицам — вот устремленная в 
будущее мысль поэта: «Я вижу конские свободы / И равноправие коров, 
/ Былиной снов сольются годы / С глаз человека спал засов» (поэма «Ла-
домир»). В идее рабочей пчелы поэт видел идеал человеческого об-
щества. «Так, он полагал, что благу человеческого рода соответству-
ет введение в людском обиходе чего-то подобного установлению 
рабочих пчел в пчелином улье, и не раз высказывал, что видит в идее 
рабочей пчелы идеал свой лично», — пишет поэт о себе в третьем 
лице в «Автобиографических заметках»1. В русле поэзии своего вре-
мени Хлебников ставит человека перед необходимостью преобразить 
себя и мир через разум: «Я вам расскажу, что я из будущего чую, / Мои 
зачеловеческие сны…/ Я затоплю моей силой, мысли потопом / Пост-
ройки существующих правительств, / Сказочно выросший Китеж / 
Открою глупости старым холопам» («Если я обращу человечество в 
часы», 1922). Всегда погруженный в фантастические умозаключения, 
Хлебников мало заботился о публикации своих уникальных статей, 
художественных текстов. Носил их в своих полуголодных странстви-
ях в мешочках. В редакцию их обычно приносили друзья.
Эту одержимомость, этот максимализм переняло поколение по-
этов, прошедших проверку Великой Отечественной войной, для ко-

1 
Хлебников В. Проза. Автобиографическая заметка. М.: Современник, 1990. 
С. 4. 

торых, по образному выражению Михаила Кульчицкого, «самое 
страшное в мире — Это быть успокоенным». В стихотворении, пос-
вященном Хлебникову, Кульчицкий, применив свободный интона-
ционный стих, оживляет человеческий и духовный опыт поэта-бес-
сребреника, разжегшего костер из своих уникальных рукописей, 
вытряхивая их из «серой тюремной наволочки», чтобы согреть «око-
ченевшую девочку у колючей ограды» («Он, просвистанный, словно 
пулями роща, / белыми посаженный в сумасшедший дом, сжигал / свои 
/ марсианские / очи , / как сжег для ребенка свой лучший том». На Ве-
лимира Хлебникова как на первооткрывателя идеи очеловечивания 
животных и растений ссылается Николай Алексеевич Заболоцкий в 
своей поэме «Торжество земледелия», раскрывающей утопическую 
перспективу победы разума: «Так человек, отпав от века, / зарытый 
в новгородский ил, / прекрасный образ человека / в душе природы 
заронил»1. 
Как жизнетворчество понимал искусство и Вячеслав Иванович 
Иванов (1866–1940), сотрудничавший с В. Брюсовым в журнале сим-
волистов «Весы» и развивавший мысль о необходимости преодоле-
ния индивидуализма на почве «теургических воззрений» религиозно-
го делания. Как для Блока и Белого, так и для В. Иванова символизм 
был не литературной школой, а системой мировоззрения, человечес-
кого единения в духе; он выдвигал идею религиозно понимаемой 
связи людей, «соборности», «единства». В статье «Заветы символиз-
ма», напечатанной в «Аполлоне» в 1911 г., Иванов писал, что «искус-
ство по природе своей действенное, а не созерцательное, и в конеч-
ном счете не иконотворчество, а жизнетворчество». По Иванову, 
всякое истинное творчество символично; мысль поэта от земного 
восходит к божественной сути, и существовать для человека — зна-
чит творить В мелопее (сложная многочастная композиция. — 
М.Л. Гаспаров) «Человек» (1915, 1918–1919) апофеозу индивидуализ-
ма Иванов противопоставляет единение людей в духе, «божьих сы-
нов», отзвук божественного в их сознании:

Встретив брата, возгласи:
«Ты еси!»
Как себя его возлюбишь, 
— Свой ему, с печатью «Аз»,
Дашь алмаз:
Сберегая клад, — погубишь.

Наиболее замечательными представителями серебряного века не 
только созданы многочисленные произведения, жизненная ценность 

1 
Заболоцкий Н. Торжество земледелия // Заболоцкий Н. Столбцы и поэмы. 
Стихотворения. М.: Худ. лит., 1989. С. 105.

которых неоспорима, но и сформирована уникальная целостная эпо-
ха, отмеченная необычайным взлетом духовности и культуры. Этот 
взлет духовности нашел отражение во всех новых веяниях эпохи: 
в музыке Стравинского и живописи Васнецова, Рериха, Кустодиева, 
и в балете, и в философии, и в поэзии этот взлет духовности объяс-
няется интересом к посвятительному знанию, предъявлению «спро-
са с себя». Стремление «все видеть, все понять, все знать, все пере-
жить», «понять целокупность» (как выразился Максимилиан Волошин 
в стихотворении 1904 г. «Сквозь сеть алмазную зазеленел Восток») 
объясняет глубину достижений серебряного века, остающихся неис-
черпанными и по сей день.
Русский ренессанс хотел увидеть все стороны света, заглянуть во 
все века, искал выхода в мистике посвятительного знания. В спектр 
интересов и увлечений поэтов серебряного в. входят масонство, ок-
культизм, антропософия, буддизм, католичество, теософия. Тяготе-
ние к той иной иной форме мистического поиска объясняет отчасти 
пристрастие символистов к туманной мистике, намекам, недоска-
занности, к усложненной метафоричности. «В связи серебряного 
века с эзотеризмом мы находим ясные ответы на эстетические и ис-
торические загадки эпохи», — справедливо отмечает профессор сла-
вистики Айовского университета Вадим Крейд1.
После раскола в рядах символистов, происшедшего в 1910 г. на поч-
ве расхождения взглядов «революционизировать» символизм, в нача-
ле второго десятилетия ХХ в. появляются два новых поэтических те-
чения — акмеизм и футуризм. Акмеисты (от греч. «акме» — цветущая 
пора, высшая степень чего-либо), хотя и признавали символизм «до-
стойным отцом», призывали очистить поэзию от философии, от ис-
пользования туманных намеков и символов, ратовали за возврат к 
материальному миру, принятие его таким, каков он есть, требовали 
впустить в поэзию «дуновение жизни вещной, зримой», отказывались 
от решения социальных проблем. Манифесты акмеистов были напе-
чатаны в 1913 г. в статьях Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» 
и Сергея Митрофановича Городецкого «Некоторые течения в совре-
менной русской поэзии». Акмеисты провозглашали принцип «искус-
ство для искусства», демонстративно отказывались от решения соци-
альных проблем, однако творчество таких талантливых поэтов, как 
Н.С. Гумилев, А.А. Ахматова, О.Э. Мандельштам, Михаил Алексеевич 
Кузмин (1872–1936), выходило далеко за рамки теоретических посту-
латов. Все они внесли в поэзию неповторимые мотивы и настроения, 
обогатили русскую поэзию поэтическими образами.
Футуристы, в отличие от акмеистов, провозгласили полный отказ 
от любых литературных традиций, от классического наследия, объ-

1 
Крейд В. Встречи с серебряным веком // Воспоминания о серебряном веке. 
М.: Республика, 1993. С. 11.