ВОСПОМИНАЛИ





                ДЪТСТВА





-♦>-



                 Воспоминать—мизнувшаго варница, Блесяегь и озарит-ь пройденный нами путь,
                 И прожитые дни, и выбывшая лица — Все тЗзни милыя, т-Ь снятся въ нашу грудь...
/Связь Вяземоай.


’С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типография М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., ; лин., 28
1896

Дозволено цензурою. О.-Пб. 29 мая 1896 г.

            I.


            1844—1849.


   Родился я 14-го ноября 1844 года въ 117₂ часовъ вечера въ Петербург^, въ от-цовскомъ доме на Фонтанке. Спальной. моей матери была* угловая комната окнами въ садъ, къ стороне манежа. Принимала меня известная въ то время Чайковская, а врачемъ былъ докторъ Шольцъ. За нимъ послали довольно поздно, такъ что онъ опоздалъ и былъ этимъ очень недоволенъ. Отецъ любилъ разсказывать о неудовольствш Шольца столь „быстрыми" родами. Тотчасъ же отецъ при-несъ серебряное блюдо, наполненное червонцами, которые тутъ же и были поднесены.


1*

Бабушка моя, Варвара Петровна Шереметева, жила въ то время въ нашемъ дом'Ь, а также и другая бабушка Екатерина Васильевна Шереметева, сестра дгЬда Сергея Васильевича. Последняя объявила о моемъ рожденш ТатьяшЬ Васильевна Шлыковой, жившей тогда въ ниж-немъ этаж'Ь дома, въ прежнихъ комнатахъ дгЪда моего графа Николая Петровича. Сколько разъ приходилось слышать отъ Татьяны Васильевны разсказъ о внезапномъ приход^ Екатерины Васильевны съ извйсПемъ о моемъ рождеши! Для семейства и для дома это было собыНемъ и радостью. Въ 1843 году скончался старппй братъ мой Николай пяти лйтъ, скоропостижно, отъ скарлатины. Едва вернулся онъ съ моею матерью изъ-за границы въ Москву, какъ захворалъ и умеръ въ угловомъ дом’Ь на Воздвиженка. Онъ былъ посл^днимъ въ родЬ. Ближайшими родственниками отца оставались Уваровы и Репнины, потомство родной тетки отца, графини Варвары Петровны Разумовской, дочери графа Петра Борисовича.

Для матери моей, после тяжкаго горя—потери единственнаго сына, рождеше мое было большою радостью. Отецъ также радовался, и когда по старому обычаю собрались къ нему изъ разныхъ м'Ьстъ крестьяне съ поздра-влешями, меня вынесли на подушке! Крестьяне тутъ же поднесли моей матери драгоценное ожерелье изъ изумрудовъ. Такое же ожерелье изъ бирюзы поднесли ей, когда родился стар-ппй мой братъ.
    Императрица Александра веодоровна, всегда неизменно любившая мою мать, порадовалась за нее и выразила желаше быть воспртемни-цею вместе съ Цесаревичемъ Александромъ Николаевичемъ. Назначенъ былъ день кре-стинъ; и Императрица должна была npiexaTb въ нашъ домъ. По нездоровью она не могла выехать, но пожелала лично присутствовать на крестинахъ, а потому меня крестили въ Зимнемъ Дворце; таинство совершалъ прото-пресвитеръ Василтй Борисовичъ Бажановъ. Долго еще сохранялась старомодная четырехместная карета на лежачихъ рессорахъ, съ

★ — 6

большими гербами и украшешями, въ которой меня возили во дворецъ на крестины.
\/При мнЬ была англичанка Шарлотта Ивановна Рутландъ, рекомендованная моей матери почтенною г-жею Рюминой. Она тот-часъ же переехала къ намъ въ домъ. Старшая ея дочь, Анна, замужемъ была за ан-гличаниномъ Рейдгаузомъ; другая ея дочь, Эмил1’я, жила впослйдствш въ семейств^ Бри-скорна. Сыновья ея, старппй Фридрихъ жилъ въ Сибири, второй Archibald учился въ Медико-хирургической Академш, меньшой William былъ еще юноша. Bch эти имена и лица стали мн$ близки, такъ часто приходилось слышать о нихъ разсказы. Сама Шарлотта Ивановна была прекрасная женщина, хотя съ характе-ромъ нисколько тяжелымъ и взыскательнымъ, она любила поставить на своемъ и ревностно относилась ко всякимъ вмЬшательствамъ въ датскую; бывали даже пререкашя съ моею матерью, но ей многое прощалось, ради ея не-сомн’Ьнныхъ достоинствъ. Конечно, она была пламенная патрютка и все апглШское предпо

читала всему. Она особенно не любила, когда посторонне .входили въ мою комнату. Отецъ съ нею спорилъ и возставалъ противъ англо-маши. Онъ въ особенности не любилъ, когда меня одевали по англ Шек и, съ голыми колунами и съ большими бантами. '
    Первую зиму 1844—1845 г. прожилъ я въ той же комнатУ, въ которой родился, то-есть, наверху, но на следующую зиму отделили мнУ три комнаты въ нижнемъ этажУ, окнами въ садъ, въ которыхъ я и прожилъ до 1859 года. ЛУто 1845 года провели па Петергофской дорогУ на дачУ „УльянкУ“, гдУ я жилъ внизу, къ сторонУ сада; но такъ какъ передъ самыми окнами росли старыя березы (еще Панинскихъ временъ), то въ комнатахъ почти не было солнца, и сырость такъ была велика, что стУны были мокры. Моя мать не любила Ульянки, находила мУсто скучнымъ и нездоровым^ за то отецъ предпочиталъ Ульянку своимъ подмосковнымъ, хотя впослУдствш по-любилъ и Останкино. Оно было понятно, потому что здУсь онъ провелъ все свое дУтство

и первую молодость, среди многочисленна™ семейства Даноуровыхъ; а въ то время жилось на Ульянк'Ь весело. Дом^; въ которомъ мы жили въ 1845 году, былъ еще временъ графа Никиты Ивановича Панина, позднее онъ былъ перестроенъ архитекторомъ Корсини, съ сохра-нёшемъ, по возможности, прежняго распределена комнатъ и даже фасада.
    На сколько было возможно, моя мать старалась украсить Ульянку: развела порядочный фруктовый садъ съ неболыпимъ садикомъ для меня; она поддержала оранжереи, которыя находились между шоссе и взморьемъ и славились персиками и ананасами. Въ саду разбиты были новыя дорожки, и между ними одна совершенно прямая въ версту, которая вела къ домику, построенному въ л$су еще дйдомъ моимъ Николаемъ Петровичемъ.
    Гости наезжали довольно часто изъ Петербурга и Петергофа, где находился Дворъ. ПрГ езжали гостить родные: долгое время жила бывшая воспитательница моей матери, графиня Паскалисъ, постоянно, конечно, пребывала

Татьяна Васильевна, очень любившая Ульянку, жилъ и старикъ Simonin, воспитатель отца, и домашшй докторъ, лейбъ-медикъ императора Николая, Эмилгё Ивановичъ Рейнгольдъ...
    Въ семи верстахъ отъ Ульянки находится Серпева Пустынь, и тогда, какъ и теперь, она славилась прекраснымъ пйшемъ и вн'Ьшнимъ благоустройствомъ. Настоятелемъ ея былъ тогда архимандритъ ИгнаНй (бывппй саперъ Брян-чаниновъ). Мать очень любила Ездить въ Пустынь къ об'Ьдн'Ъ, и меня туда не разъ возили.
    На зиму переехали обратно въ Петербургъ, а на следующее лЗзто опять въ Ульянку. Комнаты матери были внизу, окнами къ шоссе; на сколько было возможно, она устроилась удобно. ПргЗ&хали гостить бабушка Варвара Петровна, бабушка Екатерина Васильевна, тетушка Елизавета Сергеевна.
    На слйдуюпцй годъ моя мать решилась переехать въ любимую Москву и пожить въ КусковЪ.
    Въ болыпомъ нашемъ домЬ на Воздвиженка шли переделки, и нельзя было въ немъ оста-

— 10 —

повиться, Раннею весною мы перебрались въ Москву и остановились въ домгЬ Варгина, на Тверской, гдй и прожили нисколько времени до переезда въ Кусково. Отецъ остался въ Петербург^.
    Мать чрезвычайно любила Кусково, въ ко-торомъ жила еще- девушкой и почти ребен-комъ вместе съ бабушкой Варварой Петровной и со всею семьей. Потомъ провела она л'Ьто въ Кускове съ покойнымъ братомъ, и благодаря ея пребывание, запущенное и заброшенное Кусково ожило и украсилось.
Vх* Помню, какъ разсказывала Шарлотта Ивановна (я иначе не называлъ ее, какъ Miss-16 или Mi) объ этомъ первомъ пребыванш въ Кускове. Она столько слышала о немъ, что съ ветерн'Ьшемъ ожидала прНззда и дорогою въ карете все глядела въ окно. Когда поров-нялись съ какимъ-то невзрачнымъ домомъ, моя мать шутя сказала Шарлотте Ивановне, что подъ'Ъзжаемъ къ Кускову; лошади действительно прюстановились, и Шарлотта Ивановна не могла скрыть своего смущешя. За то она