Сон молодого царя

Б и б л и о т е к а Р у с с к о й К л а с с и к и

Л.Н. Толстой 
 

СОН МОЛОДОГО ЦАРЯ 

Л.Н. Толстой 
 

 
 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

СОН МОЛОДОГО 
ЦАРЯ 

Москва 
ИНФРА–М 
2015 

2 

СОН МОЛОДОГО ЦАРЯ 

Молодой царь только что вступил на царство. Пять недель он 
не переставая работал так, как работают цари, выслушивая доклады, подписывая бумаги, принимая послов и представляющихся 
сановников и делая смотры войскам. И он устал и, как измученный в жару путешественник жаждет воды и отдохновения, жаждал хоть одного дня без представлений, речей, смотров, хоть нескольких часов свободы и простой человеческой жизни, которые 
он мог бы прожить для себя с молодой красавицей, умной женой, 
с которой он обвенчался только месяц тому назад. 
Был рождественский сочельник. Молодой царь к этому вечеру 
устроил себе полный отдых. Накануне этого дня он до поздней 
ночи работал над бумагами, оставленными ему министрами, утром присутствовал на молебствии и военном празднике, до обеда 
принимал являвшихся к нему и потом еще слушал доклады министров и утвердил много важных дел. С министром финансов он 
утвердил изменение пошлины на заграничные товары, которое 
должно было дать прибавление многих миллионов дохода, утвердил продажу от казны вина в нескольких частях государства и 
постановление о праве продажи вина в больших базарных селах, 
что тоже должно увеличить главный доход государства – с вина, 
утвердил и новый золотой заем, нужный для конверсии. С министром юстиции он утвердил докладывавшееся ему сложное дело 
о наследстве баронов Шатен–Шнидеров и правила о применении 
1836–й статьи уголовного закона, о наказании бродяг. С министром внутренних дел утвердил циркуляр о взыскании недоимок, 
подписал указ о мерах пресечения сектантства и о продолжении 
охраны в тех губерниях, в которых она была введена. С военным 
министром решил назначение нового корпусного командира и о 
призыве новобранцев, о взыскании за нарушение дисциплины. И 
только к обеду освободился. Но свобода не была полная, потому 
что обедало несколько сановников, с которыми надо было говорить не то, что хотелось, а то, что требовалось. 
Наконец скучный обед кончился, все разъехались. Молодая 
царица пошла в свои комнаты снять то платье, в котором она 
обедала, и хотела тотчас же прийти к нему. 
Пройдя мимо вытянувшихся камер–лакеев в свою комнату, 
сбросив тяжелый мундир и надев куртку, молодой царь почувствовал не только радость освобождения, но какое–то особенное 

3 

умиление от сознания свободы и жизни, счастливой, здоровой, 
молодой жизни и молодой любви. Он вскочил с ногами на оттоманку, оперся головой на руку и стал смотреть на матовое стекло 
лампы, и вдруг он почувствовал то, что не испытывал с детства,– 
радость засыпанья и непреодолимую сонливость. «Сейчас придет 
жена, а я засну. Не надо спать»,–подумал он и имеете опустил 
руку с локтя, подставил ладонь под щеку, голова улеглась в теплую ладонь, поправился, и стало так хорошо, хорошо, что только 
одного он желал: чтобы что–нибудь не нарушило его состояния. 
И с ним случилось то, что случается каждый день со всеми нами,– то, что он заснул, сам не зная, как и когда, то есть независимо от своей воли перешел от одного сознания в другое, не желая 
его и не жалея того, из которого он вышел. Он заснул крепким – 
мертвым сном. 
Долго ли он спал, он не помнит, но вдруг тихое покачивание 
руки, державшей его за плечо, разбудило его. «Она – милая,– подумал он. – Как стыдно, что я заснул». 
Но это была не она. Перед открытыми его и щурящимися от 
света глазами стояла не она, та милая красавица, которую он 
ждал увидать, а он. Кто был этот он, он не знал, но его не удивило нисколько присутствие этого никогда не виданного им лица. 
Ему казалось, что он давно знает его, и мало того, что знает,– 
любит его, верит ему так же, как самому себе. Он ждал любимую 
жену, и вместо нее пришел к нему никогда не виденный человек, 
и молодой царь не только не испугался, не огорчился, но принял 
это как что–то естественное и должное. 
– Пойдем,– шепотом, без всякого звука голоса сказал пришедший. 
– Да, да, пойдем,– сказал молодой царь, не зная куда, но зная, 
что он должен, не может не покоряться требованию пришедшего. 
– Как же мы пойдем? – спросил молодой царь. 
– А вот так. 
И пришедший наложил свою руку на голову царя, и царь почувствовал, что он мгновенно потерял сознание. 
Долго ли, коротко ли он был в этом положении, царь не мог 
сообразить, но когда он очнулся, он увидал себя в открытом поле 
на широком рубеже. С одной стороны, с правой, тянулись картофельные поля с выбранной и сложенной в кучи, почерневшей от 
морозов ботвой вперемежку с озимой зеленью пшеницы, вдали 
виднелась деревенька, покрытая черепицами, налево были ози
4 

мые поля и жнивье. Все было пусто, только по черте виднелась 
далеко впереди черная фигура человека с винтовкой за спиной и 
собачкой у ног. Там же, где увидал себя молодой царь, рядом с 
ним, сидел, у его ног почти, молодой русский солдат с зеленым 
околышем и тоже с винтовкой за плечами и загибал бумажный 
крючок, готовясь сыпать в него табак. Солдат, очевидно, не видал 
ни царя, ни его спутника и не слыхал их. Когда царь над самым 
солдатом спросил: «Где мы?» и спутник ответил: «На прусской 
границе»,– солдат даже не оглянулся. 
Но вдруг раздался выстрел далеко впереди, солдат вскочил и, 
увидав двух бегущих согнувшихся человек, поспешно засунул 
свой табак в карман и побежал за беглецами. «Стой, убью»,– закричал солдат. Бегущие оглянулись на бегу и что–то крикнули – 
очевидно, ругательство или насмешку. «А, проклятый»,– крикнул 
солдат, остановился, выставил немного ногу вперед, приложился, 
поднял правую руку, что–то быстро сделал с прицелом, опять 
приложился, повел по бегущему и, очевидно, выстрелил, хотя и 
не слышно было звука. «Верно, бездымный порох»,– подумал 
царь и, взглянув на бегущего, увидал, что он быстрее засеменил 
ногами, больше и больше стал нагибаться, совсем упал на четвереньки, пополз и остановился. Бежавший товарищ и бывший впереди его вернулся назад, подбежал к упавшему, что–то сделал 
над ним и побежал дальше. 
– Что это? – спросил царь. 
– Это пограничная стража соблюдает закон о пошлинах. Человек этот убит для того, чтобы не было ущерба доходу государства. 
– Разве он убит? 
Спутник опять прикоснулся к голове царя, опять он потерял 
сознание и когда очнулся, то увидал себя в небольшой комнате – 
это был пост,– где на полу лежал труп человека с седеющей редкой бородой, горбатым носом и очень выпуклыми, закрытыми 
веками глазами, руки у него были раскинуты, ноги босые, с толстым, грязным большим пальцем, ступни под прямым углом торчали кверху. В боку человека была рана, и вся суконная рваная 
куртка и синяя рубаха были залиты засохшей, почерневшей, 
только кое–где краснеющей кровью. Женщина, увязанная платком так, что почти но видно было ее лица, стояла у стены, неподвижно смотрела на горбатый нос, на торчащие ступни и выпуклые яблоки глаз и разномерно после довольно долгих промежут
5 

ков втягивала в себя воздух, сопли и слезы и опять замирала. Девочка тринадцати лет, красоточка, стояла, открыв ротик и выпучив глаза, рядом с матерью. Мальчишка лет шести, держась за 
юбку матери, не спуская глаз, смотрел на мертвого отца. 
Из соседней двери вышли чиновник, офицер, доктор и писец с 
бумагами. За ними шел солдат, тот, который убил. Он вошел 
бойко вслед за начальством, но как только он увидал мертвеца, 
он вдруг побледнел, щеки его задергались и он опустил голову и 
замер. Когда же чиновник спросил его, тот ли это человек, который бежал через границу и в которого он стрелял, он не мог ответить. Его зубы зашлепали, подбородок запрыгал. «Так то–то–
чно»,– проговорил он и так и не мог сказать, как хотел: так точно, 
ваше высокоблагородие. 
Чиновники переглянулись между собою и стали что–то записывать. 
– А вот благодетельные действия того же положения: 
В нелепо–роскошной комнате сидели за вином два человека: 
один старый, седой, другой молодой еврей. Молодой держал пачку денег и торговался. Он покупал контрабандный товар. 
– Ведь вам недорого стало, сказал он, улыбаясь. 
– Да, а риск... 
– Да, это ужасно,– сказал молодой царь,– но что же делать? 
Ведь это необходимо. 
Спутник ничего не ответил и опять только сказал: «Пойдем»,– 
и опять наложил руку. 
Когда он очнулся, он был в каком–то доме в небольшой комнатке, освещенной лампой с абажуром. За столом сидела женщина и шила, мальчик лет восьми, с ногами на кресле, повалившись 
на стол, рисовал, студент читал вслух. В комнату шумно вошли 
отец и дочь. 
– Вот ты подписал указ о продаже вина,– сказал спутник. 
– Ну что? – спросила жена. 
– Едва ли он останется жив. 
– Да что же? 
– Опоили вином. 
– Да не может быть! – вскрикнул сын. – Ваньку Морошкина, 
да ведь ему девять лет. 
– Что же ты сделал? – спросила жена мужа. 
– Сделал, что можно было: дал рвотное, поставил горчичники. 
Все признаки белой горячки. 

6 

– Да в доме–то все, все пьяные, одна Анисья еще кое–как держится, тоже пьяна, но не совсем,– сказала дочь. 
– Что же твое общество трезвости? – сказал студент сестре. 
– Да что же можно сделать, когда их со всех сторон спаивают. 
Папа хотел закрыть кабак,– оказывается, что нельзя по закону. Но 
мало того, когда я убеждала Василья Ермилина, что стыдно держать кабак, спаивать народ, он мне отвечал, и, очевидно, с гордостью, что срезал меня при народе: «А как же патент дается с орлом от государя императора. Коли бы плохое дело было, не было 
бы на то царского указа». 
– Ужасно. Вся деревня третий день пьяна. И это праздник. 
Страшно подумать. Доказано, что вино никогда не полезно, всегда вредно, доказано, что это яд, доказано, что 0,99 преступлений 
совершаются от пьянства, доказано, что в странах, где прекращено пьянство, как в Швеции, у нас в Финляндии, тотчас поднялась 
и нравственность и благосостояние и что все это можно сделать 
нравственным влиянием. И у нас та сила, которая имеет высшее 
влияние, правительство, царь, чиновники, распространяют пьянство, главный доход получают с пьянства народа, сами пьют. 
Пьют тосты за здоровье. «Пью за здоровье полка!» и т. п. Попы, 
архиереи пьют. 
Спутник опять притронулся рукой до молодого царя, и опять 
он забылся и, когда проснулся, увидал себя в избе. С красным 
лицом и налитыми кровью глазами с опущенными зрачками сорокалетний мужик бешено молотил руками по лицу старика. Старик закрывался одной рукой, другой же, вцепившись за бороду, 
не выпускал ее. 
– Ты отца бить. 
– А мне все одно в Сибирь, убью. 
Женщины выли. В избу вломилось пьяное начальство и разняло отца с сыном. У сына была вырвана борода, у отца сломана 
рука. В сенях пьяная девка отдавалась пьяному старому мужику. 
– Это звери,– сказал молодой царь. 
– Нет, это дети. 
Опять прикосновение руки, и опять молодой царь очнулся еще 
в новом месте. Место это была камера мирового судьи. Мировой 
судья – жирный, плешивый человек, с висящим двойным подбородком, в цепи, только что встал и читал громким голосом свое 
решение. Толпа мужиков стояла за решеткой. Оборванная женщина сидела на лавочке и не встала. Сторож толкнул ее. 

7 

Заснула. Встань. 
Женщина встала. 
– По указу его императорского величества,– читал мировой 
свое решение. Дело было в том, что эта самая женщина, проходя 
мимо гумна помещика, унесла полснопа овса. Мировой судья 
приговорил ее к двум месяцам тюрьмы. Тут же сидел тот самый 
помещик, у которого был украден овес. Когда судья объявил перерыв, помещик подошел к судье и пожал ему руку. Судья что–то 
поговорил с ним. Следующее дело было дело о самоваре... Потом 
о порубке. 
В окружном суде шло дело о крестьянах, отогнавших станового. 
Опять забвение и пробуждение в деревне, голодные, холодные 
ребята корчемщицы и любовник, у порубщика, и надрывная рабою жены мужика, отпихнувшего станового. 
Опять новая картина: в Сибири в остроге секут плетьми бродягу. 
Вот следствие прямое распоряжений по министерству юстиции. 
Опять забвение, и новая картина. Еврейская семья часовщика 
за то, что он беден, выгоняется. Жиденята ревут. Исаак не может 
переварить, что рядом оставляют. Полицеймейстер берет взятку, 
берет и губернатор тонкую взятку. 
Вот собирают подати. Продажа в деревне коровы. Взятки эти 
же исправника с фабриканта, который не платит. 
А вот волостной суд и исполнение суда – розги. 
– Илья Васильевич, нельзя ли избавить? 
Нет. 
Заплакал. 
– Христос терпел и нам велел. 
Штундистов разгоняют. Не венчают и не хоронят лютеранина. 
А вот распоряжение проезда царского. На грязи, холоду, без пищи сидят и ругаются. А вот распоряжение по учреждениям императрицы Марии: разврат воспитательных домов. А вот памятник 
церковного воровства. А вот усиленная охрана. Обыск, женщины. Высылка, пересыльный замок. А вот виселица за убийство 
приказчика. А вот следствия военных распоряжений. Несут мундир и смеются. Набор. Берут последних кормильцев и оставляют 
миллионерам для прокормления родителей их сыновей. Универ
8 

ситетских, учителей, музыкантов освобождают, а даровитых, поэтичных берут. 
А вот солдатки с их распутством, а вот солдаты с их распутством и разносом сифилиса. 
И вот он бежит. И вот его судят. Судят за то, что ударил офицера, оскорбившего его мать. Казнят. А этих судят за то, что не 
стреляли. А бежавшего – в дисциплинарный, и там секут насмерть. А вот этого за ничто секут и сыпят солью – и он умирает. 
А вот деньги солдатские, – пить, распутничать, карты и гордость... 
А вот общий уровень благосостояния народа: заморыши дети, 
вырождающиеся племена, жилье с животными, непрестанная тупая работа, покорность и уныние. 
И вот они, министры, губернаторы,– только корыстолюбие, 
честолюбие, тщеславие и желание приобрести важность и запугать. 
– Да где ж люди? 
– А вот они где. 
Вот в ссылках одинокие, замершие или озлобленные. Вот на 
каторге, где секут женщин. Келья одиночная,– заключенная в 
Шлиссельбурге, сходящая с ума. Вот другая женщина, девушка с 
регулами, во власти солдат. 
– И их много? 
– Десятки тысяч лучших людей. Один здесь, другие загублены 
ложным, убийственным воспитанием, желание сделать из них таких людей, каких нам надо. Тех не делают, а какие бы они были – 
портят. Как если бы из ростков ржи мы бы хотели сделать ростки 
гречихи, мы разрывали бы перо и губили бы рожь, и не получали 
бы гречихи. И так гибнет вся надежда мира, все молодое подрастающее поколение. Но горе тому, кто соблазнит единого из малых сих, горе за одного, и на твоей совести, твоим именем соблазняют миллионы их, соблазняют всех тех, над которыми ты 
имеешь власть. 
– Но что же мне делать? – с отчаянием вскрикнул царь. – Ведь 
я не хочу никого мучать, сечь, развращать, убивать,– я хочу добра всем людям; если я себе хочу счастья, то я не меньше счастья 
желаю всем людям. И неужели я ответствен за все то, что делается моим именем. Что же мне делать? Как мне избавиться от этой 
ответственности? Что мне делать? Не может быть, чтобы я был 
ответствен за все это. Если бы я чувствовал себя ответственным 

9 

за 1/100, я сейчас же застрелился бы, потому что так жить нельзя. 
Чем я могу прекратить все это зло? Оно связано с существованием государства. А я стою во главе его. Как мне быть? Убить себя? 
Или уйти? Но тогда я не исполню своей обязанности. Боже мой, 
боже мой, помоги мне. 
И он заплакал и проснулся в слезах. 
«Как хорошо, что это было во сне»,–было первою его мыслью. 
Но когда он стал вспоминать все, что он видел, и стал проверять 
это с действительностью, он увидал, что вопрос, возникший в 
нем во сне, оставался наяву тем же важным и столь же неразрешенным вопросом. В первый раз молодой царь почувствовал всю 
ответственность, которая лежала на нем, и ужаснулся перед нею. 
И он перестал уже думать о молодой царице и о радости предстоящего вечера, а весь был поглощен неразрешимым представившимся ему вопросом: как быть? 
В беспокойстве он встал и вышел в соседнюю комнату. Там 
старый придворный, сотрудник и друг его покойного отца, стоял 
посредине комнаты, разговаривая с молодой царицей, шедшей к 
своему мужу. Молодой царь остановился с ними и рассказал, обращаясь преимущественно к старому придворному, то, что он видел во сне, и свои сомнения. 
– Все это очень хорошо и доказывает только несравненную 
высоту вашей души,– сказал старый придворный.– Простите меня, я буду говорить прямо: вы слишком хороши, чтобы быть царем, и вы преувеличиваете свою ответственность. Во–первых, все 
не совсем так, как вы себе представляете, народ не беден, а благоденствует, а кто беден, тот сам виноват. Наказаны виновные, а 
если есть неизбежные ошибки, то это, как удар грома,– случай 
или воля бога. И ответственность на вас только одна та, чтобы 
исполнять мужественно свое дело и держать ту власть, которая 
дана вам. Вы хотите добра вашим подданным, и бог видит это, а 
то, что есть невольные ошибки, на это есть молитва, и бог будет 
руководить и простит вас. А главное то, что и прощать нечего, 
потому что людей с такими необычайными достоинствами, как 
вы и ваш родитель, не было и не будет. И потому от вас мы просим одного: живите и отвечайте на нашу беспредельную преданность и любовь своими милостями, и все, кроме негодяев, не заслуживающих счастья, будут счастливы. 
– А ты как думаешь? – спросил молодой царь жену. 

10